я плечами. — Видите ли, я не особенно жалую Францию.
— Оу, — тут же приободрился дипломат. — Коли вы не жалуете Францию, то питаете к Англии более теплые чувства. Разве я не прав? Или то, или другое. Третьего не дано!
— Вы не перестаете меня удивлять, мой друг. Разделить весь огромный мир на франкофилов и англофилов… Однако! И что же именно заставляет вас думать, будто бы я не могу быть настоящим патриотом своей Отчизны? Император Николай неоднократно повторял, что лучшие друзья и союзники моей многострадальной Родины — это ее миллионная армия при десяти тысячах новейших пушек. И я положительно в том согласен.
— Сколько? Я не ослышался? Вы, ваше высокопревосходительство, изволили назвать число в десять тысяч?
— Ну, да, — дернул я бровью. — Без нескольких сотен, десять. Что тут этакого? Вот с флотом у нас действительно тяжело. Мы, конечно, строим стальные корабли, но так и не придумали, как их правильно использовать. Давеча вот еще десяток заложили…
— Поразительно! Удивительное достижение! — британец прямо-таки лучился энтузиазмом. — Миллион солдат при десяти тысячах пушек! Вот это сила! Вы просто обязаны участвовать в этом неожиданном континентальном конфликте!
— Зачем?
— Ради установления всеобщего мира и благолепия, — привел какую-то фантасмагорическую причину англичанин, и даже откинулся на спинку кресла, как человек до конца выполнивший свое предназначение. По его мнению, был приведен неоспоримый аргумент.
— Да пусть их. Нам с той войны ни холодно, ни жарко, — отмахнулся я. — Хотят выпускать друг другу кишки, так и пусть играются. Россия-то тут причем? Вот, вы, англосаксы! Вам бельгийцы чем-то же дороги? Ведь ради чего-то же вы намерены вступиться за них? Не ради же того, чтоб Германия, не дай Бог, не усилилась настолько, чтоб могла составить вашим торговцам конкуренцию?! Это же стыд-то какой, за столь низменные цели кровь проливать!
— Да-да, — покивал благородными лохмами британец. — Ужас, даже помышлять о таком! Низменное, отвратительно богопротивное деяние — воевать за золото.
— Чувствуете? Чувствуете, даже привкус мерзкий на языке появился, от слов-то от таких? Ощущаете?
— Оу, да! Мерзкий! Гадость! — невольно покосившись на так и отставленную на стол чашку чая, с энтузиазмом поддержал меня посол. — Возблагодарим же Господа, что нам пристало сражаться за более возвышенные цели. За мир! За данное обязательство…
— За родственников, — подхватил я. — Вступаться за родню — это ли не благородная цель?!
— Вполне, — вынужден был признать сэр Август, несколько мрачнея лицом. Кем-кем, а дуралеем он точно не был. Понял уже, к чему я веду. Наша, русская, и прусская правящие семьи были родственно весьма близки. — Тем не менее, и среди родичей бывают неразрешимые разногласия…
— Это вы, дорогой друг, к чему?
— К тому, Герман Густавович, что ежели хорошенько призадуматься, всегда можно припомнить старые обиды. И тут уже во главу угла вступает целесообразность, а не родственные чувства. Ведь есть же у вас, у русских, какие-либо претензии к Германии? Непременно есть! Не может не быть. Остается лишь отыскать нечто… какую-то цель… возможно даже на первый взгляд совершенно несбыточную, которую, тем не менее, достаточно реально достичь при поддержке, скажем так: мирового сообщества.
— Вот как? — и все-таки переиграть в словесных баталиях матерого дипломата, мне не было суждено. Профи! Что тут еще скажешь?!
— Вы сами, для себя, — продолжил «развивать наступление» британец. — Или для отечества. Но что-то непременно есть. Какая-то цена, ради которой регентский Совет позабудет о дяде Гогенцоллерне, и вспомнит о России. Наш нынешний премьер-министр, Бенджамин Дизраэли, говорит, что ежели у решения проблемы отыскать цену, то она тут же сама собой обратится в сделку. Вот чего бы вы, ваше высокопревосходительство, хотели нестерпимо сильно? Настолько, что этого, взялись бы организовать вступление России в войну на стороне Франции? Деньги? Власть? Слава? Все это мы можем вам дать!
— «Прилетит тут волшебник в голубом вертолете», — пробормотал я себе под нос. И брякнул первое, что пришло в голову, уже громче, чтоб англичанин не принял меня за безумца, разговаривающего сам с собой. — Сто миллионов фунтов. Мне еще Сибирь обустраивать…
— Ну вот, — аккуратно улыбнулся посол. — Цена названа. Теперь мы можем эту поистине безумную сумму обсуждать.
Сволочь! Едрешкин корень! Какая же он сволочь! Разозлил меня до тьмы в глазах. Наглядно доказал мне, что у каждого есть своя цена. Даже у меня. А как я гордился собственной неподкупностью! Легко не брать мзду, не «пилить» бюджет и не участвовать в сомнительных махинациях, когда в кармане двадцать с лишним миллионов рублей. И вот явился этот видный деятель дипломатических наук, и вдруг выяснилось, что за действительно большие деньги продаюсь и я. Совесть, патриотизм, жизни русских людей — против гигантской суммы, заполучи я которую, и любые, даже совершенно фантастические проекты вдруг станут вполне реальными.
Транссиб? Заселить всю Сибирь, от Урала до Аляски? Да легко. Миллиард рублей тому порукой. Вот только кем я остался бы в людской памяти? Соратником Великого Императора, реформатором, радетелем за Русь или иудой, продавшим Родину за английские деньги? И, больше чем уверен! Вся моя работа, все что я успел сделать уже, и смог бы сделать в будущем, будет перечеркнуто стоило мне протянуть руку за этими проклятыми фунтами стерлинга.
— Так, а я разве против? — растянул я рот от уха до уха, одновременно рыча от ярости в самых темных глубинах души. Хотелось выгнать пинками этого благообразного господина под хмурое вечернее небо, а не улыбаться любезно. — Обсуждайте. Только имейте в виду! Мне станет гораздо проще убедить правящий Совет поддержать Берлин, а не Париж. И князь Бисмарк наверняка сумеет оценить помощь, коли она придется кстати.
— Но разве мы с вами, уважаемый Герман Густавович, уже не договорились? — вскинул кустистые брови этот заморский змей искуситель. — Разве уже не достигнуто джентльменское соглашение? Как здесь может оказаться канцлер Германии? Или моих знаний языка не довольно, чтоб разглядеть скрытый смысл ваших слов?
— Все просто, драгоценный мой сэр Август. Все просто! И вы прекрасно это поняли. Вам стоило бы сговориться со мной о том, чтоб Российская Империя ни при каких обстоятельствах не вступила в войну на стороне кайзера Вильгельма! Потому, как это наиболее вероятное развитие событий, и исход вы сами можете себе представить. Больше того! Ежели Регенты таки решаться на активное военное вмешательство, я непременно окажу всяческие преференции закону о реквизировании собственности граждан вражеских государств, коей те владели на землях Империи. Акции, заводы, облигации, доли, шахты и бочки с ворванью — все, что мы сумеем найти, отойдет в казну. А вы мне тут о какой-то Бельгии, в которой территории меньше чем парк в моем