Читать интересную книгу Седьмая жертва - Алан Джекобсон

Альтман пожал плечами.

– Не стоит извиняться. Я читаю газеты и понимаю, какой стресс вы испытываете. Но у меня есть для вас хорошие новости. Смотрите.

Он склонился над мальчиком и хлопнул в ладоши перед его лицом. Глаза Джонатана дрогнули и на мгновение открылись. Альтман оглянулся на Карен с таким видом, словно ожидал услышать крики восторга по поводу столь несомненно чудесного действа.

– Вы видели?

– Видела что? Да, он моргнул, ну и что?

– Как это что? Раньше подобной реакции у него не наблюдалось. У него восстанавливается ментальная психическая функция. Его мозг приходит в себя, если можно так сказать.

Карен удивленно приподняла брови, а потом негромко выдохнула сквозь сжатые губы.

– Да, похоже, это действительно очередной маленький шаг на пути к выздоровлению.

– В этом и заключается природа его состояния. Маленькие шаги приводят к значительному улучшению. Скажу вам откровенно, меня очень радует прогресс Джонатана.

– Ради этого вы и живете, верно? Я хочу сказать, на мой взгляд, ваша работа похожа на расследование, на поиск убийцы. Незначительные улики, собранные на каждом месте преступления, постепенно, с течением времени, складываются в общую картину. И маленькие шаги имеют очень большое значение.

Альтман улыбнулся.

– Это точно. Конечно, ежедневное улучшение может показаться вам чудовищно медленным, но я отношусь к этому, как к составлению головоломки. Я ищу следующий фрагмент, а потом еще один, и еще, и так далее. Кусочек к кусочку, пока вся головоломка не оказывается сложенной. Это к тому, что ответ на ваш вопрос, ради чего я живу, звучит следующим образом: «Чтобы сложить головоломку».

Карен кивнула. Такая новая для нее перспектива и взгляд на вещи придавали сил.

Аналогия с охраной правопорядка была для нее проста и понятна. Если улики накапливались и накапливались, если в ходе расследования появлялись все новые и новые следы и ниточки, она непременно раскроет дело. Применительно к Джонатану это означало, что она смирится с медленным, но неуклонным прогрессом в его состоянии.

Она поблагодарила врача, который кивнул на прощание и вышел из палаты.

Мало-помалу, подумала она, шаг за шагом. Карен поцеловала сына в щеку и прошептала ему на ухо:

– Держись, Джонатан! Помнишь, как ты был совсем маленьким и только начинал учиться ходить? Одну ножку перед другой, один маленький шажок за другим. Ты справишься, я знаю. Слышишь, родной мой?

Она ждала, надеясь, что у него откроются глаза или дрогнут уголки губ… но не дождалась.

Вытирая слезы, она вышла из палаты и спустилась вниз, пройдя сквозь строй столпившихся у входа репортеров и на ходу бросив им:

– Никаких комментариев.

Больше всего сейчас ей нужен был пусть медленный, но неуклонный прогресс в деле Окулиста. Словно подслушав ее мысли, зазвонил сотовый телефон: у кого-то в ДПН, Департаменте поведенческих наук, появилась информация для нее.

… пятьдесят вторая

Уэйн Рудник из ДПН явно осторожничал. Он уклончиво заявил, что, разумеется, не стоит переоценивать обнаруженные им новые подробности в деле Окулиста, но ему не терпится поговорить с ней на эту тему. Когда Карен сможет подъехать к нему в Академию? К сожалению, у него дьявольски разболелся зуб, и сейчас он направляется к зубному врачу с экстренным и неотложным визитом. Поэтому будет лучше, если они встретятся, скажем, завтра утром. На том и порешили.

Карен приехала к Робби и застала его в кухне. Нацепив фартук, он орудовал деревянной ложкой, помешивая томатный соус. На плите в кастрюле кипела вода, ожидая, пока он бросит в нее твердые соломинки спагетти. Когда он опустил в кастрюлю вермишель, поверхность воды мгновенно успокоилась – подобно больному желудку, получившему таблетку антацида.[45]

– Пахнет очень недурно, – заметила она, входя в кухню.

В доме Робби, который он унаследовал несколько лет назад после смерти матери, безошибочно ощущался преклонный возраст жилища. В стенах виднелись трещины, гвозди и дранка, закрашенные бесконечными слоями краски. Из старых створчатых французских окон тянуло сквозняком – откровенно говоря, их давно следовало заменить. Впрочем, на полу появился новый ковер, который выглядел так, словно Робби предпринял попытку украсить и обновить интерьер. Но, следовало сказать, попытка не удалась. Уюта и тепла в доме по-прежнему не ощущалось.

Карен подошла и плите и принюхалась.

– Пахнет лучше, чем выглядит. Что это, рагу или «Прего»?

Эй, – Робби, размахивая деревянной ложкой, поднял голову. – Это что, оскорбление?

Карен снова заглянула в кастрюльку.

– Всего лишь озвучиваю свои наблюдения. Если не ошибаюсь…

– Это «Прего».

– Ага, понятно. Кажется, тебе нужна помощь. С готовкой, я имею в виду.

– Нет, ты определенно меня оскорбляешь.

Карен прошла в гостиную и устало опустилась на диван.

– У Джонатана наблюдаются признаки улучшения состояния.

Робби уменьшил огонь и присел на краешек дивана рядом с ней.

– Вот и отлично, – осторожно заметил он и взял ее за руку. – Что говорят врачи?

– Его лечащий врач полон энтузиазма. Он сказал, что пока все идет так, как он и ожидал. Маленькие шажки, незначительное улучшение. – Она сбросила туфли и вытянулась на диване, положив голову Робби на колени. – Как же трудно воспитывать ребенка! А вот последствия своих ошибок ощущаешь легко и быстро.

– Что ты имеешь в виду?

– Когда я ехала сюда, к тебе, то думала о Диконе и о том, какое плохое влияние он оказывал на Джонатана в последние год-два. Именно подобные вещи и приводят к развитию извращенной, испорченной личности, из которых в дальнейшем вырастает преступник.

– Да ладно тебе! Неужели ты боишься, что твой ребенок станет убийцей?

– Звучит глупо, правда? Но я не могу не думать об этом. Хотя бы иногда, по крайней мере. Если бы не Дикон, такие мысли мне и в голову бы не приходили. Но он очень плохо влияет на мальчика. Когда долго живешь с кем-то и видишь, что ему приходится нелегко, ты пытаешься помочь ему пережить трудные времена… – Она сокрушенно покачала головой. – Я не замечала слишком многого. Мне понадобилось несколько месяцев, чтобы отойти в сторону и убедиться, что я больше ничего не могу сделать, что ему уже ничем не поможешь. Сейчас я это понимаю. А вдруг он сделал что-нибудь такое, о чем я не знаю, когда Джонатан был совсем маленьким? – Она вздрогнула и оцепенела. – Зачастую убийцы еще в детстве уходят в себя. Они не любят рассказывать о том, что случилось с ними, когда они были детьми. И мне невыносима мысль о том, что нечто подобное могло произойти и с Джонатаном. – Карен немного помолчала, потом продолжила: – Я все время прокручиваю в голове воспоминания, нюансы в поведении Джонатана, которые подмечала раньше. Ищу предупредительные сигналы и настораживающие признаки.

– Что еще за предупредительные сигналы?

– Например, симптомы поведения, которые свидетельствуют о том, что он думает только о себе и не заботится об окружающих. – Карен села на диване и подобрала ноги под себя, но, поморщившись от боли в колене, поспешила занять прежнее положение. – Когда первые психологи-криминалисты допрашивали серийных убийц, они обнаружили, что внутренний мир преступников переполнен мыслями о доминировании над другими людьми, о жестокости по отношению к детям и животным. Они устраивали поджоги, воровали, портили чужую собственность. Одно время я не знала, что делать с Джонатаном, когда он начал драться в школе. В третьем классе. Он задирал и третировал одноклассников. Я пыталась поговорить с ним и он, похоже, перестал это делать. Но меня беспокоило, что близких друзей у него не было. Я работала с ним, старалась развить у него навыки социального общения, и вскоре мне стало казаться, что кризис остался позади. Но у него снова появились проблемы. Это случилось тогда, когда наши с Диконом отношения дали трещину.

– Наверное, это обычное и даже нормальное явление.

– Вот и я говорю себе то же самое. Но такое поведение, если его вовремя не заметить и не изменить, может привести и к другим вещам, намного хуже. Вещам, которые я не заметила. Если он когда-нибудь убил кошку, или собаку, или воробья, то я так никогда и не узнала об этом. Во время допросов убийцы почти всегда рассказывали о том, как они издевались над животными, мучили их и убивали. Это позволяло им выплеснуть ярость, и преступники часто прибегали к этому способу, поскольку он не грозил никакими последствиями. Никто ведь не знал, что именно они сделали. Но такое поведение еще больше отдаляло их от остальных членов семьи или сверстников. В конце концов они осознавали свое отличие от других людей и еще глубже замыкались в себе. Они считали, что имеют право поступать так, потому что никто не говорил им обратного.