Читать интересную книгу Том 8. Пьесы 1877-1881 - Александр Островский

Марфа. Значит, всё даром, все мои потрафления для вас?

Евлалия. Боже мой, что ты говоришь!

Марфа. Да как же, Евлалия Андревна, я не служу? Значит, не ублажила вас? Покорнейше вас благодарю. А вы еще того не знаете, когда он тут у вас, что я как лист дрожу. Да, Боже сохрани, кто доведет барину… А уж вы тут за мной, все равно как за каменной стеной, можете равнодушно, как душе угодно… потому я вас берегу. Я на себе это самое потрясение переношу; ведь от страху-то все равно как озноб…

Евлалия. Какой озноб?

Марфа. А вы думаете, легко! Только что, конечно, бедность наша непокрытая заставляет; а то бы, кажется, никаких миллионов не взял…

Евлалия. Да за что? Разве я что дурное заставляю тебя делать?

Марфа. Да ведь и хорошим назвать нельзя. Обыкновенное дело, корысть нас заставляет: я так и ожидала, что вы мне рубликов полтораста пожалуете. Оттого и племянницу просватали, а то где б нам взять! Теперь, первым долгом, жениху на сговоре надо сотельную дать.

Евлалия. Да скажи ты мне, что ты обо мне думаешь, в чем ты меня подозреваешь?

Марфа. Как мы смеем подозревать! Наша обязанность — исполнять, что прикажут.

Евлалия. Что же я тебе приказывала?

Марфа. Да ведь это как вам угодно, Евлалия Андревна; хотите мою службу ни во что поставить, так поставьте. Разве я смею требовать; у нас ряды не было. Через меня вы, при своем богатстве, всякое удовольствие и утешение себе видели, так вам меня, бедного человека, забывать тоже нехорошо. Бегать-то по городу сыщиком, где у него невеста, да какая невеста, да что где говорили, да как приняли!.. Это, я вам скажу, в какой дом налетишь! Из другого так-то по затылку, по всему двору до самой калитки, проводят, что своих не узнаешь. Опять же к нему с утра до поздней ночи бегаешь-бегаешь: скоро ль придет, да когда придет, да чтоб беспременно пришел! Все это хорошо, у кого ноги молодые да шея крепка; а у меня уж ноги-то второй срок выслужили, да и стыд в глазах есть. Не по моим бы летам таким художеством заниматься!

Евлалия. Ну, довольно! Ты делала лишнее, я тебе и прибавлю к жалованью десять рублей. Больше я говорить с тобой не хочу.

Марфа. Это опять-таки ваша воля. Только я нанималась к Евдокиму Егорычу служить верой и правдой; а, заместо того, должна ваши прихоти прикрывать.

Евлалия. Замолчи, говорю я тебе!

Марфа. Замолчать можно… Только и бедных людей пожалеть следует.

Евлалия. Я тебя прогоню.

Марфа. Ну, прогнать за что же! Это еще погодить надо! Кабы я к вам нанималась, вы бы меня и прогнать вольны были; а я нанималась к Евдокиму Егорычу, еще как он нас с вами рассудит!

Евлалия (сквозь слезы). Так иди ты к своему Евдокиму Егорычу и не смей меня больше беспокоить! (Уходит.)

Марфа. Уж что-то вы некстати очень высоко летаете, Евлалия Андревна! Можно вам крылья-то и ошибить.

Входит Мирон.

Явление девятое

Марфа и Мирон.

Марфа. Что вы, Мирон Липатыч?

Мирон. В расстройстве.

Марфа. У ворожеи были?

Мирон. Был.

Марфа. Что же она вам сказала?

Мирон. «Скажу, говорит, я тебе верно; только трудно будет мои слова понимать».

Марфа. Ну, и что же?

Мирон. «Думай, говорит, на рябоватого, а помогал весноватый».

Марфа. Как же вы об этом рассуждаете?

Мирон. Да что, Марфа Савостьяновна, если рассуждать правильно, так мне уж только одно средство осталось.

Марфа. Какое же, Мирон Липатыч?

Мирон. Повеситься.

Марфа. Ну, что это вы! Какое это средство! Самое плохое.

Мирон. Я думаю отсюда прямо на чердак. Как вы посоветуете?

Марфа. В этаком деле советовать довольно мудрено, Мирон Липатыч; каждый сам должен о себе знать, как ему лучше.

Мирон. Удавлюсь, шабаш!

Марфа. Ваше дело. Только если бы вам вместо гадалки мне поклониться, так я бы вам вашу пропажу скорей нашла.

Мирон. А вы думаете, не поклонюсь? И поклонюсь, и сто раз поклонюсь. Как до петли дойдет, всякому поклонишься, Марфа Савостьяновна.

Марфа. Ваша пропажа из дому не выходила.

Мирон. Как? Здесь? Батюшки мои! Где же?

Марфа. И даже очень недалеко, и даже в соседней комнате.

Мирон. В гостиной? Да ведь я там все мышьи норки обшарил.

Марфа. В шахматном столике.

Мирон. Да ведь он заперт?

Марфа. Заперт, и ключ у Евдокима Егорыча, а сигарочница там.

Мирон. Кто ж ее туда положил?

Марфа. Я.

Мирон. Ну не змея ли вы подколодная после этого, Марфа Савостьяновна?

Марфа. Мы люди подневольные, Мирон Липатыч; что прикажут, то и делай. Мы за то жалованье получаем; нанялся — продался.

Мирон. Кто ж это приказал вам?

Марфа. Стало быть, кто-нибудь вас с места сживает, кому-нибудь вы мешаете.

Мирон. Так ведь, окромя Евлалии Андревны, некому.

Марфа. Само собой; разве б я чьего другого приказа послушалась?

Мирон. В чем же я ей помеха? Разве антрыги завелись?

Марфа. Ну, уж сами понимайте, как знаете.

Мирон. Как же это я! Проглядел ведь! Эка слабость моя! Одолела она меня, проклятая! Вот бы когда глаза-то нужны; а я их залил, что света не вижу, что день, что ночь не разберу. И таки всурьез дело али, может, так, только время продолжают?

Марфа. Оно, конечно, что пустяки. Ну, ведь наше дело такое, знаете, что иногда ненароком и за дверью случишься, когда они промеж себя разговаривают.

Мирон. Д-да, да, да.

Марфа. Так если по разговорам судить, ничего важного не состоит. А ведь кому как покажется.

Мирон. Вы мне только разговоры-то эти скажите, а уж я пойму, я сейчас все до тонкости…

Марфа. Разговоры вот какие, Мирон Липатыч: «Друг ты мой милый, друг ты мой любезный, одна у нас с тобой помеха — муж мой постылый».

Мирон. Ая-я-я-яй! (Хватаясь за голову.) Ая-я-я-яй!

Марфа. «Нет, говорит, на него пропасти».

Мирон. Однако… закуска!

Марфа. Ну, и много такого прочего. И, при всем этом, яду у меня просила.

Мирон. Уф! Сразили вы меня. Погодите! Дух захватывает. Какого же, например, яду?

Марфа. Отравы, чем волков травят. Как ходила я в аптеку к племяннику отравы для мышей попросить, вот и прознала она это. «Дай, говорит, ты, пожалуй, отравишь; а у меня сохранен будет». Ну, я сейчас же и поняла.

Мирон. Ого-го-го-го! Фу ты, оглашенный Мирошка! Ох, как бить меня нужно! Что я прозевал-то было! Вот когда Евдокиму Егорычу верный человек нужен. А вы говорите: «пустяки да важности в этом не состоит».

Марфа. Каким глазом кто посмотрит. На мой взгляд, пустяки; а другой кто, может, и за важное примет. Я что слышала, то и передаю вам. А я так думаю, что мы тут ни при чем, наше дело постороннее.

Мирон. Нет, уж какое постороннее! Я насилу на ногах устоял, как вы сказали; так и сразило. И теперь еще в настоящие чувства не приду. Не одолжите ли гривенничек взаймы?

Марфа. На что вам, Мирон Липатыч?

Мирон (вынув табакерку). Провианту не хватает; всего заряда на два осталось.

Марфа. Нет у меня, Мирон Липатыч; разве б я отказала?

Мирон. Скупитесь. Ах, постойте!.. И забыл совсем. А кто ж он-то, друг-то любезный?

Марфа. Ну, уж этого вы от меня не дождетесь; и так я вам много сказала, чего не надо. Вы над нами наблюдателем поставлены, вы должны сами знать.

Мирон. Не скажете?

Марфа. Не скажу, Мирон Липатыч; своим умом доходите. (Уходит в залу.)

Мирон. Сколь ехидна эта женщина! Все рассказала, а как дошло до сути, так и молчит. Как теперь объяснить Евдокиму Егорычу! А докладывать надо беспременно. Уголовщина! Суд да дело, пойдет следствие, в остроге насидишься. Беда! Нет, уж как сумею, а доложу. Куражу бы прикупить хоть на гривенничек! Вот когда человеку гривенничек-то дороже каменного моста.

Действие четвертое

ЛИЦА:

Стыров.

Евлалия Андревна.

Коблов.

Софья Сергевна.

Мулин.

Марфа.

Мирон.

Декорация первого действия.

Явление первое

Мирон (один).

Мирон. Ну, вот я теперь могу разглагольствовать. Я теперь во всем развязен. Уж я думал, думал… Нет, надо поберечь Евдокима Егорыча… Хороший барин, хороший… Чтоб я допустил! Нет, погодите! Не допущу. Ишь что выдумали, а! Отравить!.. Скажите на милость. Это шутки плохие… Сообразное ли дело отравить человека хорошего, барина моего, Евдокима Егорыча, отравить, как крысу какую! Нет, шалишь! Разорвусь, а барина своего не выдам… Выведу, все на свежую воду выведу. Да вот он никак подъехал… Ну, там отопрут без меня, я теперь не при должности, — отставной козы барабанщик, — не мое дело. А мы еще посмотрим… Вот пусть он и поймет, какого он слугу было обидел!.. Нет, верные-то слуги нынче редкость, их ценить надо… Ну, так точно, это он, его походка. (Делает печальную мину и становится у двери.)