— Итак, вы предполагаете… — перебил его дон Сильва.
— Я не предполагаю, но я вполне уверен, что французов уже давно нет в пустыне и что они идут теперь по землям апачей. Этот дым, замеченный нами впереди, является для меня неопровержимым доказательством.
— Каким образом?
— Сейчас вы поймете. Апачи должны всячески стараться отвлечь французов от своих земель охоты. Отчаявшись прогнать их из пустыни, они, весьма вероятно, зажгли этот костер, чтобы обмануть их и заставить вернуться.
Асиендадо глубоко задумался. Доводы дона Марсиаля казались ему верными. Он колебался.
— Что же, — наконец промолвил он, — что заключаете вы отсюда? Какой делаете вывод?
— А такой, что мы совершенно напрасно будем впредь терять здесь время и искать тех, кого давно нет, подвергаясь опасности быть застигнутыми бурей. А опасность бури ежечасно приближается. В этих краях редко случается, чтобы подолгу не было страшных ураганов.
— Следовательно, вы возвращаетесь к вашему первому плану?
— Вовсе нет! Напротив, я предлагаю как можно скорее идти вперед, в земли апачей, так как я уверен, что мы быстро нападем там на след наших друзей.
— Да, я, пожалуй, согласен с вами. Но ведь отсюда еще далеко до границ пустыни.
— Не так далеко, как вы, может быть, думаете… но оставим пока этот разговор. Я пойду и посмотрю, что это за костер, он чрезвычайно интересует меня.
— Будьте осторожны.
— Разве здесь речь идет не о вашем спасении? — отвечал Тигреро, бросая нежный, но печальный взгляд на донью Аниту.
Он поднялся, оседлал свою лошадь, огляделся и пустился в галоп.
— Бесстрашный! — тихо проговорила донья Анита, следя за тем, как он исчезал в надвигавшихся сумерках.
Асиендадо глубоко вздохнул, ничего не сказал и опустил голову.
Дон Марсиаль продвигался вперед при неверном свете луны, фантастически освещавшей окрестности.
После полутора часов скорого галопа Тигреро остановил коня, слез на землю и внимательно огляделся.
Он нашел то, что искал. Неподалеку от того места, где он находился, ветры и ливни вырыли огромную яму. Он заставил спуститься туда свою лошадь, крепко привязал ее к огромному камню, заткнул ей ноздри, чтобы она не ржала, закинул за плечи карабин и удалился.
Скоро он увидел перед собой костер. Красное пламя резко выделялось в потемневшем воздухе.
Вокруг огня неподвижно, углубившись в свои мысли, сидели несколько человек. Тигреро без труда узнал в них индейцев.
Но что это были за краснокожие? Друзья или враги?
Мексиканец лег на землю и тихо, медленно и осторожно начал подбираться, ползя на локтях и коленях, к костру.
Чтобы проползти таким образом около двадцати ярдов, Тигреро потребовалось полчаса.
Наконец он достиг цели, остановился, чтобы перевести дух, и вздохнул.
Он узнал в сидевших у костра индейцах апачей.
Таким образом, все его предположения сбывались.
Вокруг костра, на котором жарился горб бизона и который давал огромное пламя, испуская в то же время чуть заметную струйку серо-голубоватого дыма, сидели несколько вождей. Все они мрачно уткнулись в колени подбородками и курили трубки, кутаясь в плащи, чтобы согреться, так как вдруг стало очень холодно.
Дон Марсиаль признал среди них Черного Медведя.
Лицо сахема было серьезно, казалось, гнев кипел в его душе. По временам он беспокойно поднимал голову и устремлял свой взор в пространство, как будто стараясь проникнуть в окружавший его мрак. Послышался звук копыт, и в освещенное костром пространство въехал индейский всадник.
Соскочив с лошади, этот всадник подошел к огню, сел рядом со своими земляками и закурил. Лицо его было совершенно спокойно и бесстрастно, хотя пыль, покрывавшая его густым слоем, и учащенное дыхание ясно говорили, что он только что проделал длинный и трудный путь.
Черный Медведь окинул его долгим проницательным взглядом, но не прервал своего занятия: индейский этикет требовал, чтобы сахем обращался к курящему с вопросом не раньше, чем тот вытрясет в костер пепел из своей трубки.
Но нетерпение Черного Медведя, видимо, разделяли и другие вожди, хотя они по-прежнему продолжали оставаться серьезными и сосредоточенными. Наконец вновь прибывший затянулся в последний раз, выпустил изо рта и через ноздри целое облако дыма, вытряс пепел и засунул трубку за пояс.
Только тогда Черный Медведь обратился к нему:
— Малая Пантера сильно опоздал.
Слова эти были произнесены не вопросительно, а скорее с упреком. Индеец ограничился тем, что склонил голову, не сказав ни слова.
— Стервятники летают большими стаями над пустыней, — вновь начал, немного помолчав, вождь, — шакалы точат свои острые когти, апачи чувствуют запах крови, и он заставляет радостно трепетать их сердца. Неужели сын мой ничего не видел?
— Малая Пантера — великий воин своего племени. Как только распустятся листья, Малая Пантера будет вождем. Он выполнил все, что отец поручил ему.
— О-о-а! Что делают Длинные Ножи?
— Длинные Ножи — собаки, умеющие лаять и злиться, но не способные укусить. Апачский воин внушает им страх.
Вожди улыбнулись, услышав эту похвальбу, принятую ими за чистую монету.
— Малая Пантера видел их лагерь, — продолжал прибывший воин, — он пересчитал их. Они плачут, как женщины, кричат, как малые дети, еще не имеющие ни силы, ни мужества. Двое из них не займут сегодня ночью привычного места у костра своих братьев.
И жестом, не лишенным величия, индеец поднял подол коленкоровой рубахи, ниспадавшей ему до колен и показал два окровавленных скальпа, привешенных к его поясу.
— О-о-а! — сразу радостно воскликнули вожди. — Малая Пантера храбро сражался!
Черный Медведь дал воину знак подать ему скальпы. Воин отвязал их от пояса и передал ему.
Сахем внимательно осмотрел их. Апачи, не отрываясь, глядели на него.
— Прекрасно! — промолвил наконец Черный Медведь. — Мой сын убил одного Длинного Ножа и одного гачупина.
И он возвратил оба скальпа воину, который опять прицепил их к поясу.
— Открыли ли бледнолицые следы апачей?
— Бледнолицые — кроты, они хороши только в своих каменных селениях.
— Что же сделал мой сын?
— Малая Пантера в точности исполнил все, что приказывал ему сахем. Когда он убедился, что бледнолицые не хотят идти в пустыню, то появился перед ними и стал дразнить их. Они гнались за ним в течение целых трех часов и вновь оказались в глубине великой пустыни.
— Хорошо! Мой сын поступил как следует. Что еще он сделал?
— Когда Длинные Ножи зашли достаточно далеко, он скрылся, убив двоих из них, которые отъехали в сторону. Он оставил по себе память. Затем он направился к лагерю воинов своего племени.