никогда не было дома. Но если дом означает, что я с ней, тогда да. Я дома.
Она протирает глаза и садится, зевая. Уголки моего рта приподнимаются, она захватывает мое дыхание.
И я буду защищать ее тьму всей своей чертовой душой.
— Нам нужно поговорить. — говорит она.
— Да, нужно.
— Если мы собираемся сделать это вместе. — говорит она странно суровым голосом, словно шутит, хотя я знаю, что это не так. — Тогда тебе нужно признать, что у тебя есть чувства ко мне.
— Я знаю.
Она сжимает губы, ошеломленная на секунду?
— Ты знаешь?
Я слегка пожимаю плечами.
— Закончи свою речь.
— Это любовь или одержимость? — она продолжает. — Мне нужно знать. В любом случае, у тебя есть чувства ко мне, но пока мы знаем, где находимся, мы можем понять, что означает наше будущее. Значит ли это, что мы вместе или нет.
Я убил ее босса, убил ее бывшего парня, убил ее сводного брата, помог ей убить отчима, видел, как она убила полицейского, а затем скрыл эти смерти, чтобы ее никогда не нашли. И если мне понадобится, я пожертвую собой. Пока она в безопасности.
Любовь для меня — навязчивая идея. Всё стало монотонным, поддается однотипным и предсказуемым тенденциям, а Ремеди — нет. Внутри нее есть тьма, которая притягивает меня. И я знаю, что мы положим конец друг другу, но я также знаю, что умру счастливым.
— Есть ли разница? — спрашиваю я.
— Да. — огрызается она, скрещивая руки на груди. — Это позволяет мне знать, где я нахожусь с тобой. И, как я уже сказала, Кэш, я закончила с твоей чушью. Если ты одержим, то со временем ты потеряешь эту одержимость, и нам нужно найти долгосрочное соглашение, которое будет работать. Но любовь? Любовь остается. Любовь не сдается только потому, что ты теряешь интерес. Поэтому мне нужно знать.
Она смотрит на меня этим огненным взглядом, и мне хочется трахнуть ее до беспамятства. Чтобы показать ей, насколько я одержим и влюблен в нее.
— Ты любишь меня?
— Иди сюда.
Она нерешительно приближается ко мне на несколько дюймов, и я укутываю ее в своих объятиях, пока она полностью не поглощается моими прикосновениями. Она кладет голову мне на грудь, и я уткнусь носом в ее макушку.
— Я не уверен, что это такое. Это чувство. — говорю я.
Я глажу ее волосы, шелковистые пряди смешиваются с моими мозолистыми пальцами.
— Но оно теплое, оно покалывает и поглощает меня всякий раз, когда ты рядом. И я никогда не чувствовал этого раньше.
Я ставлю ее так, чтобы мы смотрели друг другу в глаза, и осматриваю ее, убеждаясь, что она знает, что я здесь ради нее и только для нее.
— Я не уверен, что такое любовь, но знаю, что умру за тебя. Я убью ради тебя. И если понадобится, я хочу, чтобы ты убила и меня тоже.
— Кэш…
Я приложил палец к ее губам.
— Я люблю тебя. — говорю я.
Наконец ее плечи опускаются, и она растворяется во мне, и мы оба испытываем облегчение.
— Я тоже тебя люблю, — шепчет она.
Я беру ее на руки и в последний раз привожу в кабинет внизу. Солнечный свет блестит на битом стекле, покрывающем пол. Комната пуста без газеты, и осознание того, что мертвые тела Уинстона и отчим Ремеди больше не лежат в подвале, делает ее горько-сладкой.
Я думаю, это похоже на посещение старого дома. Во всем, что ты знаешь, есть привычность и комфорт, но это больше не твое и никогда не будет прежним.
Но она все со мной. Ремеди — мой дом.
Я кладу ее на ковер поверх нескольких маленьких осколков стекла, затем беру со стола повязку и беруши. Она напрягается, но я удерживаю ее, не позволяя ей двигаться, и ее глаза смягчаются, как будто ей приятно быть окруженной силой.
Как только надеваются повязка и беруши, я раздеваю ее, целуя каждый дюйм ее тела, пока она не дрожит от беспокойства. Это нежное прикосновение, которое ее отталкивает. И именно поэтому мне нужно это сделать. Мне нужно показать ей, что она может доверять мне, что бы мы ни делали. Мне нужно, чтобы она знала, что я делаю это только для нее.
И, возможно, где-то внутри себя я должен знать, что она мне тоже доверяет. Ей нужны эти три слова, а мне нужно это.
Это мое доказательство.
Я провожу пальцем между губами ее киски, ее возбуждение смачивает кончики моих пальцев. Я достаю карманный нож и провожу им по внутренней стороне ее бедер, пока белые линии не окрасят ее кожу.
«Я все еще здесь» говорю я сквозь эти ножевые линии.
Ты можешь доверять мне. Ты лежишь на битом стекле, а я использую этот нож. Это мягко, но я все еще здесь.
Она расслабляется, и дрожь прекращается. Однажды она снова сможет получать чистое удовольствие без боли, но это будет происходить такими медленными шагами. Я вынимаю одну из ее затычек для ушей.
— Ты хочешь, чтобы я остановился? — спрашиваю я.
— Нет. — ее подбородок дрожит, но она качает головой. — Пожалуйста, не останавливайся.
Беруша возвращается обратно в ухо, и слезы катятся по щекам. Я продолжаю целовать ее, дразня ее острым концом лезвия, целуя ее губы и кожу, мягче, чем раньше, и она извивается ко мне бедрами, желая большего.
И когда я засовываю палец между ее половыми губами, эти рыдания вырываются наружу. Я бросаю нож и тяну ее в свои объятия, накрывая своим телом, как гигантским одеялом, чтобы дать ей понять, что все в порядке.
Что бы ей ни понадобилось, я здесь ради нее. Даже если ей понадобится нож. Даже если она никогда больше не захочет, чтобы я так к ней прикасался. Даже если ей просто нужно поплакать. Но она обнимает меня руками и ногами и выдвигает бедра вперед, и я знаю, чего она хочет.
Я быстро раздеваюсь, затем срываю с нее повязку и беруши. Я хочу увидеть ее лицо. Каждый поворот удовольствия. Ее сладкую агонию. И с каждым стоном и рычанием, вырывающимся из моей души, я хочу, чтобы она услышала, что она со мной делает.
— Я люблю тебя. — говорю я хриплым голосом.
Ее губы движутся, чтобы сказать мне это в ответ, но я не могу дождаться. Я погружаюсь в нее, мой член наполняет ее тугую киску, каждый толчок моих бедер безжалостный, и ее три маленьких слова превращаются в сочные крики.
Слезы наконец прекращаются, внутри нее нарастает