Читать интересную книгу Выпашь - Петр Краснов

За Петриком и Букетовыми в комнату вошло еще много людей. Они едва помещались в номере. Букетов быстро знакомил их с Петриком и, как водится, так, что Петрик не мог разобрать ни одной фамилии. Его только поразило, что все это были полковники.

И очень молодые, кому и поручиком было достаточно быть, и очень старые, кто давно мог бы быть генералом. Все эти люди, а их втиснулось в комнату Букетовых человек восемь, жадными, любопытными глазами разглядывали Петрика и при нем обменивались насчет него своими замечаниями.

— С Дальнего Востока?…

— Как это интересно!..

— И сам какой интересный, — последнее замечание было сделано какою-то дамой в розовом в пунцовых цветах платье, показавшемся Петрику халатом.

— Вы кадровый офицер?… А позвольте вас спросить, какого полка? — обратился к Петрику Букетов. Он старался играть перед Петриком полковника, но седины Петрика стесняли его.

Татьяна Михайловна стояла на коленях над корзиной с кипящим кофейником и разливала кофе. В номере, как и у Петрика, было всего два стула. На одном села дама в пунцовом халате, на другом худая чернявая женщина, не спуская глаз смотревшая на Петрика, как на какого-то зверя.

Букетов сел на постель. Петрика усадили на подоконник. В дверях стояло двое в одинаковых синих пиджаках и с такими же значками в петлицах, как и у Букетова.

Один был маленький, весь бритый, лысый, крепкий и ладный. Он держал свою голову высоко поднятой, и разглядывал Петрика начальническим взглядом. Другой, напротив, был худой, черный, с небольшими усами.

Петрик со свойственною ему прямотою и откровенностью сказал, что он коренной офицер 63-го Лейб-Драгунского Мариенбургского полка, "полка Его Величества", — подчеркнул он, — что он за два года до войны перевелся в Заамурскую пограничную стражу, с которою и сделал великую войну.

— Это потрясающе, — воскликнул полковник Букетов.

— Здесь нет ни мариенбургцев, ни заамурских пограничников, — внушительно и авторитетно, но тонким писклявым голосом сказал маленький лысый человек, стоявший в дверях. — Не только в Париже, но и вообще во Франции нет таковых…

Вы меня, впрочем, не знаете. Генерал Штосс. (Петрик при этих словах встал с подоконника). — Я председатель союза офицеров, участников великой и гражданской войн, принадлежавших к частям доблестного 160-го армейского корпуса. Садитесь, ротмистр, а мне позвольте стоять. Я, работая третий год у станка, привык стоять — и мне странно даже как-то сидеть. А вы устали с дороги. Я в постоянном контакте с союзом Галлиполийцев, где всегда бываю на лекциях… Я встречаюсь с первопоходниками, с "аnсiеns соmВаttаnts", я состою в союзе георгиевских кавалеров, в объединении бывших кадет кадетских корпусов, я бываю у «верноподданных», я состою в патриотическом объединении и прочая, и прочая, и прочая… Таким образом, несомненно, что я где-нибудь, кого-нибудь из ваших однополчан да и встретил бы, тем более, что ваш Мариенбургский полк для меня не безразличен: я сам служил в Виленском округе, и знал и много слышал про ваш лейб-холостой полк.

И Дальний Восток мне не чужой. Мой отец — старый Восточно-Сибирский стрелок.

Нет, уверяю вас, никого… Никого!

Татьяна Михайловна поднялась от своего кофе.

— Генерал, чашечку.

— Благодарствую. Уже пил. Угощайте дорогого гостя.

— Господа, извиняюсь, всех угостить не могу. Посуды, просто говоря, не хватит.

— Помилуйте, Татьяна Михайловна… Мы только хотим свежего человека послушать.

Может быть, он нам что про Россию скажет.

— Какие-нибудь нам надежды подаст… Что нового скажет? Что там и как?

— Он с Дальнего Востока, — сказал Букетов. — Это же потрясающе! Ведь, уверяю вас, именно там-то все и начнется. Свет с востока! Какие там возможности!..

Япония… Китай, опять же Америка! Недаром она не признала большевиков… Атаман Семенов… Русский самородок… Это же, повторяю вам, прямо потрясающе…

Но Петрик не успел и рта открыть, чтобы рассказать о своих походах, о том, что он видел и наблюдал на Дальнем Востоке, как заговорил сам Букетов. Он подробно, с самыми точными мелочами стал рассказывать, как бежал он из Москвы, как попал в Добровольческую армию, как эвакуировался из Севастополя, как на корабле познакомился с Татьяной Михайловной, как лежал в тифу. Слушая его рассказ и видя, как невнимательно слушали гости, Петрик понял, что ему нечего рассказывать, и укрепился в своем, принятом еще в пустыне, решении, что рассказывать безполезно.

Да его больше никто и не спрашивал. От него ждали только ответа на мучивший всех вопрос, когда же конец? Но как на этот вопрос у Петрика не было ответа, то его и не спрашивали больше. Здесь, как некогда в Запорожской сечи, спрашивали: "в Бога веруешь?" — и утвердительным ответом бывали успокоены. Так здесь дознавали: "ненавидишь ли большевиков?" И если — да, этого было совершенно достаточно, чтобы быть принятым в общество.

— Вот, видите, дорогой ротмистр, каково нам с женою круто пришлось. Целую жизнь, можно сказать, прожили за эти два года скитаний. Наконец, устроились здесь. Есть такой закон, что "недорезанный буржуй", раз он остается на месте и не кочует, с течением времени обрастает шерстью, так и мы с Татушей, как видите, обзавелись всем понемногу, — Букетов сделал широкий жест по комнате в сторону бумажных иконок и затепленной лампадки.

"Немного же «недорезанному» надо", — подумал Петрик, оглядывая скудную, почти нищенскую обстановку.

— Да что, — сказала, мило улыбаясь, Татьяна Михайловна, — слов таких нет, чтобы все это рассказать. Пережить надо. Прямо потрясающая штука… Я вот живу здесь, а все как-то оглядываюсь. И так понимаю Сусликовых, — она кивнула на худощавую даму с красными воспаленными глазами и на стоявшего рядом с генералом Штоссом очень высокого и худого человека с плоским, и точно навсегда испуганным лицом, — отовсюду бегут. Все состояние, и не малое, на этих перекочевках промотали.

— А что же, — с некоторою даже гордостью сказала худощавая дама, — а как же и не бежать? Повсюду «они»… Ну, приезжаем мы, знаете, в Германию… Кажется, чего бы еще бояться? И вдруг там, вот те и здравствуйте, «путч» какой-то объявился. По Вильгельм-штрассе рогатки колючей проволоки понаставлены, просто война какая-то и эти самые их зеленые «шупо» в касках расхаживают. Да… Правда…

Ну мы, знаете, специалисты по этой части: не заезжая в гостиницу, бежать… Куда?…

Нам говорят: в Баварию. Подались мы в Мюнхен. Ничего себе городишко. Мне даже Москву немного напомнил. Такая же старина… Там только обжились немного, колонию свою составили, церкву устроили, как тут как раз Хитлер этот самый появился, чтоб ему!.. По улицам стреляют… Пулеметы везут, ей-Богу правда, сама видала… А тут еще и деньги падать стали. Инфляция, что ли какая, я и не пойму. Право… На биллионы считали. Доллар продашь, так тебе денег дадут такую уймищу, что и сосчитать нельзя, а купить на них — ничего и не купишь. Ну, этого мы достаточно и в совдепии повидали. Значит, надо опять бежать. А куда тебе бежать, виз никуда не дают. Ну, мы подались сначала в Висбаден, французская оккупация там была, так нам и Хитлер этот самый не показался страшным… Ну, а потом… Сюда… И сначала так-то хорошо нам здесь показалось… Наше посольство стояло, все как есть. Будто и не было ничего… Ну, а пото-о-ом… Стали, знаете, за ними ухаживать и, как появились они на ruе dе Grеnеllе, я сразу поняла, добра не будет. А мы уже, знаете, имение под Ниццой купили — «проприетерами» стали.

На землю сели. Там ведь как: доход круглый год. Апельсины сняли, гляди — миндаль пошел, а там цветы, легюмы разные… Мы знаете, ляпенчиков развели, курочек, совсем фермеры… Там хорошо…

— Вы нам расскажите-ка, Анна Васильевна, как вы козу доили, — обратился к даме Букетов.

На мрачном испуганном лице рассказчицы появилась бледная улыбка.

— Да ка-ак, — жеманясь, протянула она. — Коза-то строгая попалась. Ну вот мы и придумали… Он, значит, муж-то мой, сядет на козу верхом, за роги держит, а я и дою… А то брыкается… Да… Правда… Забодать может, а я и боюсь. Сроду таким делом не занималась. На все сноровка нужна. Ну, мы и придумали… Да мы здесь не останемся. Жореса тут, что ли, хоронили… Я всего посмотрела… Нет, те же большевики… Только куда теперь податься то?… В Аргентину, что ли?…

Да, говорят, и там неблагополучно. — Анна Васильевна безнадежно махнула рукой, — и там, сказывают, революция, что ли, будет.

— Ну что же, господа, — сказал генерал Штосс, — разговоры вещь, конечно, хорошая, но надо нам помочь как-то ротмистру. У вас — коротко и просто — деньги-то есть?

— Нет.

— Значит, работать приехали?

— Так точно.

— И отличное, знаете, дело. А что вы умеете делать?

— Постойте, генерал, — сказала, принимая от Петрика чашку, Татьяна Михайловна.