От горящей плоти чудовищ исходил странный, ни на что не похожий тошнотворный запах — зловоние, которое, казалось, даже лошади находили нестерпимым.
Вновь затрубили рога. Английские рыцари подняли копья, уперлись ногами в стремена и, сомкнув щиты, двинулись вперед. Крабы сперва отпрянули, испугавшись вида собственной крови и блеска рыцарских копий. А тем временем рыцари, размахивая саблями и нанося удары направо и налево, отступили и перегруппировались. Им на помощь пришла пехота: пешие воины высыпали на поле битвы, добивая раненых чудовищ тяжелыми ударами боевых топоров.
Тут к небу поднялся столб черного дыма и стал застилать его. Из зловонной норы хлынул плотный, бурный, бурлящий поток демонических тварей. Похоже было, что дым отравил их: из жабр, находившихся у них на брюхе, извергалась бесцветная жижа. Их были сотни и сотни. Они легко перепрыгивали через любые препятствия; их переполняла такая неистовая энергия, что, казалось, они вот-вот полетят.
Через несколько мгновений маленькая армия была уже окружена. Дамаскины с отчаянными криками погибали возле своих осадных орудий. Лошади в ужасе валились на землю, когда чудовища кидались на них, хватали за ноги и перекусывали им колени. Стройные шеренги вооруженной копьями пехоты дрогнули и рассыпались.
Но никто не пытался отступать. Ни один воин не покинул поля брани. Люди бились с мерзкими тварями до последнего издыхания.
Люди гибли один за другим: их рассекали на части, рвали на куски. Сэр Роджер сидел со своим барабаном в хвостовой части паланкина и выкрикивал приказы, которых никто уже не слышал. Слон, искусанный и израненный существами, которые не могли допрыгнуть даже до его коленей, пришел в неистовство. Подняв длинный хобот, он издал душераздирающий вопль и, широко ступая на негнущихся колонноподобных ногах, при каждом шаге сотрясая землю, двинулся в самую гущу врагов. Когда гигантский разъяренный зверь наклонился вперед, Синан изловчился и метнул из самострела связку железных молний. Смертоносные стрелы, с метр длиной, протыкали демонов насквозь, пригвождая их к земле.
Несколько разъяренных демонов стали взбираться по слоновьему боку, будто по горному склону. Они карабкались вверх, цепляясь лапками за плотное хлопковое покрывало.
Хильдегарт, дрожавшая от страха под тяжелым шлемом и кольчугой, услышала, как они ползут и царапаются по крыше паланкина; а Синан и Роджер тем временем, стоя плечом к плечу, тщетно пытались достать их длинными клинками.
Тут страшные клешни вцепились в ее кольчугу и потащили вон из паланкина. Вместе с напавшими на нее демонами Хильдегарт тяжелой, бесформенной массой рухнула вниз со слона, который продолжал идти вперед неровным, подпрыгивающим шагом. Так, большой общей кучей, они и свалились на египтян, которые, спасаясь от обступивших их демонов, целой компанией взгромоздились верхом на одну лошадь.
В ужасе и оцепенении Хильдегарт лежала на земле и наблюдала, как все больше и больше отвратительных чудовищ взбираются на огромного зверя, со скрежетом проносясь по ее металлическому облачению. Один демон, почти надвое рассеченный лезвиями, торчащими из слоновьих бивней, отлетел в сторону и шмякнулся прямо на нее. Лежа на ней, он забился в агонии, судорожно подергивая многочисленными конечностями и изливая из разорванных жабр бледно-розовую пену.
Хильдегарт лежала не шелохнувшись, будто мертвая, вспомнив о том, что именно так некоторым удавалось пережить самые жестокие битвы. Ей было очень страшно — вот так вот лежать на спине среди бурлящего потока яростных, шипящих и свистящих чудовищ, среди предсмертных воплей, проклятий и лязга стали. И в то же время было в этой вынужденной неподвижности какое-то особое умиротворение… потому что в этот момент Хильдегарт ничего не хотела. Она желала только одного: каким-нибудь чудом попасть обратно, в покойный и безопасный паланкин, и чтобы рядом был милый Синан, и она обвила бы его руками в последний раз, на прощание, и защитила бы от неминуемой жестокой участи — пусть даже ценою собственной жизни…
Вдруг, как часто случается посреди битвы, на поле боя наступило какое-то странное затишье. Хильдегарт увидела голубое небо и поднимающийся кверху столб черного ядовитого дыма. А потом вдруг закричал слон: он с воплем кинулся в ее сторону, ослепленный болью, истекая кровью, спотыкаясь, — он ринулся навстречу смерти. Огромная нога быстро опустилась и вновь взмыла вверх. Она растоптала Хильдегарт, искалечила ее тело.
К ее сердцу подступил холод. Она принялась тихо молиться.
Через некоторое время она открыла глаза и увидела израненное, окровавленное лицо Синана, увенчанное помятым шлемом.
— Победа за нами, — сказал он. — Мы перебили их всех, лишь нескольким тварям удалось скрыться в шахте. Нас тоже осталось не много, зато демоны будут истреблены все до единого. Я дал священную клятву, что следующему поколению людей уже не придется с ними столкнуться. Вместе с двумя уцелевшими ассасинами я спущусь в ад и покончу с ними раз и навсегда. Мы заберемся в самое сердце их логова и прихватим с собой самые мощные бомбы. Ничто не сможет нам помешать.
— Я должна записать все, что видела, и потом мы поведаем миру об этом славном событии, сохраним его для истории, — пробормотала Хильдегарт. — А ты обязательно напишешь для меня стихи. Знал бы ты, как мне не терпится их прочесть!
Ассасин снял тяжелый шлем с ее кос и бережно уложил ее руки и ноги. Хильдегарт не чувствовала своих онемевших ног, зато она почувствовала, как ассасин приподнял ей кольчугу, чтобы ощупать ее искалеченную плоть.
— У тебя сломан позвоночник, дорогая.
И в ту же секунду — ведь смертельный удар лучше всего наносить именно тогда, когда его меньше всего ожидают, — Хильдегарт ощутила, как острый клинок уверенно вонзился ей между ребер. Ее верный ассасин зарезал свою подругу.
Он наклонился и поцеловал ее в лоб.
— Ни один человек не напишет ни слова о нашей истории! Вся эта нежность была и останется нашей тайной — только твоей и моей.
Взъерошенный голубь принес срочное послание:
«Моя дорогая! На проклятых берегах Мертвого моря мне пришлось участвовать в такой кровавой битве, пройти через такое адское пламя, что теперь я молюсь об одном: пусть ни один из выживших не напишет об этом ни слова. Войска мои уничтожены; все, кто пришел в эту землю сражаться во славу Господню, погибли во имя Его, а прислужники сатаны расточились и исчезли с лица земли, оставив по себе лишь хладный пепел да голые кости. И теперь сердце мне подсказывает: ни ты, ни я не узнаем счастья как женщина и мужчина, пока не покинем пределов этой ужасной Святой земли. Мы отправимся куда-нибудь далеко, за Геркулесовы столбы или даже за острова Пряностей. Впрочем, это ведь все равно. Нам нужно уехать в такие дальние края, где никто не будет знать ни наших имен, ни нашего происхождения. И там, обещаю, я буду принадлежать только тебе, тебе одной — до самой смерти.
Доверься мне и готовься к отъезду, о возлюбленная, ибо я уже мчусь к тебе, чтобы забрать тебя наконец из этой башни, чтобы ты стала моей. Я скачу к тебе во весь опор, со всей скоростью, на какую способен самый быстрый конь. Вместе мы скроемся от всех, и никто никогда не узнает, что с нами сталось».
Голубь, обремененный ношей, вновь поднялся с каменного карниза и спорхнул на пол. Он растерянно поклевал шелуху, оставшуюся от нескольких зерен, которые кто-то когда-то здесь обронил. Воды птица не нашла вовсе. Все клетки стояли пустыми; открытые дверцы болтались на петлях. Башня была заброшена; по пустым коридорам, вздыхая, гулял ветер.
Уильям Сандерс
Амба[118]
В представленном ниже впечатляющем рассказе писатель переносит нас в плачевное — и слишком правдоподобное — будущее Земли, где люди пытаются справиться с переходом от плохого к худшему…
Клиент посмотрел на часы, а затем, приподняв бровь, на Логана. Логан кивнул и развел руками, надеясь, что жест получился успокаивающим. Клиент покачал головой и снова уставился на поляну. Лицо его выражало что угодно, только не счастье.
Стараясь не проявлять собственных чувств, Логан повернул голову и взглянул в другой конец лабаза,[119] где Юра, охотник-полукровка, сидел, скрестив ноги, со старой винтовкой Мосина на коленях. Следопыт одарил Логана щербатой ухмылкой, и Логан через секунду усмехнулся в ответ.
Вновь приняв серьезное выражение лица, он кинул взгляд в потайное оконце. Солнце уже стояло высоко; желтый свет проникал сквозь листву и покрывал землю светлыми пятнами. Ранний утренний ветерок стих, и все вокруг безмолвствовало — за исключением сопящего и ворочающегося на дальней стороне прогалины поросенка.
Клиент возился с дорогущей на вид камерой; Логан не знал этой модели. Ну вот, снова посматривает на свои чертовы часы. Кстати, тоже дорогие. Клиент определенно преуспевающий. Звали его Стин, и был он настоящим дерьмом.