Читать интересную книгу Осада Азова - Григорий Мирошниченко

– Да, – отвечает она. – Я христианка.

– Если ты хочешь сохранить свою жизнь, ты должна стать мусульманкой или пойти в гарем к султану Ибрагиму! – закричал он.

– Нет, этого не будет! – твердо отвечала Варвара. – Джан-бек Гирей хотел сделать меня своей наложницей и ничего не добился. Он грозил отсечь мне голову, да спас меня мой верный друг Татаринов!

– Татаринова нет в живых, – раздражаясь сказал Гуссейн-паша, – и никто тебя уже не спасет.

– Есть еще казаки и атаманы! – ответила она.

– Они тебе не помогут. А мы, если ты будешь упорствовать, сделаем то, что не успел сделать Джан-бек Гирей. Ты умрешь в страшных мучениях.

– Умру, но в гареме султана не буду, и магометанства вашего я ни за что не приму. Лучше казни меня!

Обнаженной ее поставили среди тысячного турецкого войска. Ее белое нежное тело рвали раскаленными щипцами; но Варвара выносила мучительные пытки и отвергала все увещевания Гуссейн-паши.

На страшные ожоги и рваные раны ее, из которых сочилась кровь, стали накладывать горящие угли.

Варвара даже не застонала. И наконец, так ничего и не добившись, на голову ей, по приказу главнокомандующего, надели докрасна раскаленный чугунный котел.

Она скончалась, стоя на костре, коронованная этим страшным мученическим венцом.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Гуссейн-паша предпринял последний, решающий штурм крепости. Он бросал в бой все новые и новые силы. Он бил по городу из пушек, не жалея ни свинца, ни по­роха, ни ядер. Огненные стрелы посвистывали днем и ночью.

Шесть дней и шесть ночей все снова клокотало вокруг.

Казаки и атаманы подумали, что их час пробил. Почти все они, их жены и дети давно были перекалечены, переранены, и не было никакой надежды на спасение.

Бросили они оружие на землю и стали прощаться друг с другом. Женщины, увидев это, с рыданьями упра­шивали своих мужей не терзать их души своим отчая­нием, биться до конца с басурманами.

Казаки и атаманы не слушали жен. Перед лицом смерти надели они чистые рубахи, помолились богу, уповая на его заступничество и милость, и, помолившись, сказали слова последнего прощания:

– Прости нас, православный царь Михаил Федорович. Простите нас, казаков, святейшие вселенские патриархи. Простите нас, митрополиты, архиепископы и епископы. Простите нас, архимандриты, игумены и весь священнический чин. Простите нас, все православные христиане! Простите нас, жены наши и дети. Простите нас, леса темные и дубравы зеленые. Простите нас, поля чистые и тихие заводи. Простите нас, море синее и реки быстрые. Прости нас, государь наш тихий Дон Иванович. Уж нам по тебе, атаману нашему, с грозным войском не ездить, дикого зверя в чистом поле не стреливать, рыбы не лавливать. Не бывать уж нам на святой Руси!

Поморили нас бессонием. Смерть наша идет за веру христианскую, за имя царское, за все государство Московское!

И чтоб умереть не в ямах земляных, не в затхлых от трупов местах, а в чистом поле, казаки и атаманы в полночь взяли оружие, иконы чудотворные и пошли с ними смело на вылазку. И побили они на вылазке в страшной смертельной схватке многие тысячи турецких воинов.

Свежими трупами усеялись поля, берега Дона чистого, моря Азовского.

А утром Гуссейн-паша заметил в своем таборе под всеми шатрами воду. Это казаки выпустили в подкопы турецкие из канав и ериков воду и затопили ею весь вражеский стан. От той воды и грязи турки не имели покоя.

Сидели казаки в осаде девяносто три дня и девяносто три ночи. Ели они в ту пору одну конину, все съестные запасы подошли к концу. Хлеба у них осталось в закромах на всех воинов три пуда. Пороха и свинца не оказалось вовсе. Ядра для крепостных пушек кончились. Ряды защитников сильно поредели.

Наступило достойное отмщение басурманам. Мужество и храбрость казачья одолели несметную вражескую силу.

На рассвете враги заметались, забесновались и, покрытые вечным позором, побежали от стен города, спасаясь от гнева донцов.

А казаки и атаманы, вернувшись в крепость после тяжелого, изнурительного боя, полегли где попало и уснули как мертвые. Казачьи женки зорко стояли на караулах, охраняя крепость и тревожный сон измученных казаков.

Тихо стало над Азовом. По степи бродили оседланные кони. Мертвые тела турок валялись не только на поле, но и в брошенных шатрах.

Казаки и атаманы отслужили благодарственный моле­бен и дали слово построить Донской монастырь в честь Иоанна Предтечи и Николы Чудотворца.

– А в том монастыре, – говорили они, – будут жить и доживать свой век все увечные донцы и запорожцы. И игуменом в том монастыре поставим попа Серапиона.

Турецкая армия, внезапно сняв осаду, пошла разными путями восвояси. Гуссейн-паша не торопился с возвращением в Стамбул. Не спешил вести потрепанный султанский флот в Порту и Пиали-паша. Бесславно закончился поход турецкой армии под Азов. С позором, в великом беспорядке бежала она из-под Азова, терпя нужду, ли­шения, голод. Как побитые собаки, забились турецкие военачальники в глухие уголки Кавказа и Крыма и грызлись между собой, боясь гнева султана.

Великий муэдзин эфенди Эвлия, воспользовавшись по­кровительством Бегадыр Гирея, исполнил свою кровавую миссию, хотя и не поведал о том в своих записках потомкам.

На одном из пиров в Бахчисарае он подсыпал яду в вино крымскому хану.

Это было удобное убийство. Многие беды можно было свалить на Бегадыр Гирея, который якобы хуже всех служил султану Ибрагиму.

Прошло не так много времени, и сильно поредевшая турецкая армия вернулась на родину. Не отсекли голову Гуссейн-паше. Не потерял своей головы и адмирал Пиали-паша. За них молила султана Ибрагима сама Кизи-султане. Им даровали жизнь. Одновременно верховный визирь Аззем Мустафа-паша неизвестно за какие дела и заслуги получил адмиральский чин и обширные поместья. Должно быть, за то, что грозил в самое короткое время собрать гораздо большую армию, новый флот и двинуть их на новую осаду Азова. «Азов будет лежать у моих ног! Азов будет моим!» – кричал он во всеуслышание.

Но верховный визирь забыл подсчитать, какие несметные силы полегли под стенами этого прославленного русского города.

МОСКВА

О, как я вольно разливался,Как часто грозно я шумелБессмертной славой русских делИ как они – не истощался!Не я ль ярмо татарских силВ своих волнах похоронилИ Русь святую возвеличил?

В. Д. Сухоруков

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Азовские защитники провожали в Москву важную станицу, состоявшую из двадцати четырех героев во главе с атаманом Наумом Васильевым и есаулом Федором Порошиным. Станица направлялась к царю Михаилу Федоровичу, чтобы изложить ему нужды Дона.

А нужд на Дону накопилось много, горя людского – еще больше. Надо было рассказать царю, как донцы и запорожцы защищали Азов, что от него осталось и что надобно для того, чтобы удержать его в своих руках.

Казаки надеялись, что русский царь выслушает в Кремле атамана Наума Васильева с казаками, поймет их и достойно вознаградит за осадное терпение.

Наум Васильев зачитал перед войском список казаков, с которыми собирался отправиться в Москву. Войско должно было одобрить или не одобрить выбор. В списке были: Томила Бобырев, Данило Игнатьев, Родион Григорьев, Григорий Юрьев, Кузьма Дмитриев, Прокопий Иванов, Богдан Васильев, Игнатий Васильев, Василий Иванов, Семен Иванов, Петр Исаев, Семен Онисимов, Яков Яковлев, Никон Григорьев, Федор Васильев, Прокофий Григорьев, Иван Остафьев, Никон Савельев, Терентий Павлов, Самойло Павлов, Алексей Дмитриев, Кондратий Григорьев, Осип Антонов, Найден Карпов[21].

Войско одобрило список и сказало:

– Любо! Все казаки выбраны атаманом Васильевым достойно. Все они герои. Слава им! Счастливая дорога!

В Москву следовало бы ехать и атаману Осипу Петровичу Петрову, дел которого при осаде было весьма много, но он лежал, прикованный к постели сорока двумя тяжелыми ранами. Атаман был настолько слаб, что не смог даже выйти на волю, чтобы проводить станицу, пожелать казакам доброго пути, – он метался в тяжком бреду и горячке.

Напутственное слово сказал перед всеми казаками старейший из атаманов, Михаил Черкашенин. Его под­держивали под руки Стенька Разин и Татьянка-сербиянка. Черкашенин был совсем стар, слаб. Его когда-то зоркие, орлиные глаза навеки закрылись. Они были выжжены разорвавшимся огненным ядром. Только при осаде Азова старик был ранен семнадцать раз. Войско слушало его и кивало головами.

– Одно дело сделайте в Москве, – говорил атаман, – непременно добейтесь принятия Азова под царскую руку! Не примет царь города, – так пусть ведает, что Азову не быть под началом Российского государства, не владеть нам Азовским и Черным морями. Не быть спокойствию на окраинах Руси и на Дону. За Азов-город мы проливали свою кровь, теряли головы, платились родством – братьями, сестрами! И чем бы вас ни наградили в Москве за нашу верную службу и вечную славу, чем бы царь ни озолотил вас, какое бы дорогое платье ни надел на вас и каким бы вином и пивом ни паивал, каких бы подарков ни дарил, сказывайте одно царю и боярам: «Возьмите Азов в свою вотчину, иначе страдания людские умножатся, а людям русским постоянно придется томиться в турецкой и татарской неволе!» – Эти слова прозвучали как грозное предостережение.