Бой, который я вел с Ицхаком за каждый процент, был яростным и непримиримым – упаси боже, если он почует, что я поддаюсь. Я дрался как лев и, изнемогая, отступал перед превосходящими силами противника лишь для того, чтобы занять новый рубеж обороны, осыпая коварного врага ядовитыми насмешками, патетически закатывая глаза, призывая Яхве посмотреть на недостойного представителя народа, который он некогда избрал, затем заламывал в отчаянии руки и вновь отступал.
Ицхак был счастлив. Я выторговал с него чуть ли не половину запрошенного, то есть он получал вдвое меньше, но поверьте мне, что счастлив он был вдвое больше. А может, и втрое, как знать. К тому же сладость победы для него была тем выше, что одержана над достойным противником, одолеть которого было чертовски сложно, но от этого еще почетнее.
Разумеется, никакой расписки он с меня не брал – глупо. Мы и без нее с ним крепко повязаны. Впрочем, денег он мне тоже не дал, заявив, что в Китай-городе повсюду мошенники, которые непременно всучат захудалый товар, при этом ободрав меня как липку. Опять же и торговаться по-настоящему – он специально выделил это слово-я все-таки не совсем умею.
– То есть как? – изумился я, решив, что купец раскусил мою игру в поддавки,- Почему это не умею?! Вон сколько у тебя вырвал!
– Я бы на твоем месте скостил процент вдвое больше,- заговорщически произнес Ицхак, весело заулыбался, но тут же торопливо добавил: – Однако сделка уже совершена, что бы сейчас мы ни говорили.
– Само собой,- охотно согласился я, и мы подались на самый главный столичный базар, который располагался у ворот Кремля.
Да-да, в связи с тем, что Лужники в те времена оставались глухой деревней, да еще стоящей в низинке, то есть имели лишь одну достопримечательность – непролазную уличную грязищу, не высыхающую даже в летнюю жару, откуда и пошло название, главный торг происходил на ныне чопорной и холодно-торжественной Красной площади. В свое время, за двадцать три года до моего визита сюда, ее зачастую и величали соответственно – Торг. И простенько, и сразу всем понятно. Лишь после знаменитого пожара тысяча пятьсот сорок седьмого года, когда даже колокола плакали от боли, истекая медными слезами, москвичи перекрестили ее в Пожар.
Кстати, нигде в Москве я столь остро не ощущал, что нахожусь в Средневековье, как на Красной площади. С остальными местами столицы как-то проще. Они были мне настолько чужды, что при взгляде на них не возникало никаких ассоциаций, а в памяти не просыпались воспоминания о двадцать первом веке. Просто чужой город, точнее, большая деревня, пускай, селище, вот и все.
Но едва я выходил на Пожар и натыкался взглядом на красный кирпич кремлевских стен, на смутно угадываемые очертания трех башен – Фроловской, безымянной и Никольской, а главное, на каменные кружева и купола храма Покрова «на рву», как тут же в сердце что-то ёкало. На душе мгновенно становилось тоскливо и пасмурно, как в хмурый октябрьский день с его мелким нескончаемым дождем, безостановочно моросящим из нависших над самой головой свинцово-серых туч.
Что интересно, во всем остальном Пожар точно так же походил на Красную площадь, как курица на ястреба. Ни тебе Мавзолея, ни памятника Минину и Пожарскому, ни голубых алма-атинских елей, высаженных у самой стены, в которую пока еще не замуровали ни одного покойника,- ничего же нет. Зато под той же стеной имеется здоровенный ров, шириной метров тридцать – сорок, а глубиной, как мне тут рассказывали, чуть ли не пятнадцать саженей, заполненный водой из Неглинной. Может, и врут, но глубина и в самом деле приличная.
Словом, и тут очень многое чуждо глазу, но в то же время оно перехлестывалось с узнаваемым, а красавец храм Василия Блаженного всякий раз так и манил меня заглянуть внутрь, суля сладкую, но несбыточную надежду на выходе из него увидеть перед собой ГУМ, Исторический музей, Мавзолей Владимира Ильича и рубиновые звезды на кремлевских башнях.
Пару раз я даже попробовал, зашел внутрь храма Покрова. Ни на какое чудо, разумеется, не рассчитывал – глупо. Скорее из любопытства. Когда вышел, все оставалось по-прежнему – справа деревянная церквушка Параскевы-Пятницы, за которой угадывались очертания подворья английских купцов, а впереди, там, где должны быть ГУМ и Исторический музей,- Земской двор. Зато Мавзолей не загораживал безымянную башню.
Что же касается самого базара, то тут было все. Да простят меня нынешние хозяева Лужников, но величия четырехсотлетней давности им никогда не достичь. Мелко плавают. Совсем не тот масштаб. У непривычного к такой непосредственности в общении человека, без преувеличения, могла закружиться голова. А уж тем, кто страдает гипертонией, Пожар образца тысяча пятьсот семидесятого года категорически противопоказан – от одного нескончаемого людского гула можно запросто подхватить инсульт, а то и похуже.
Сзади, спереди, по бокам, словом, повсюду нескончаемый шум, гам и крик. «Любо – бери, не любо – не вороши!» – кричат с одной стороны. «Слову – вера, хлебу – мера, деньгам – счет»,- довольно басят в другой. «На этот товар всегда запрос, а кресты да перстни – те же деньги»,- уговаривают кого-то чуть наискось…
Словом, «если хилый – сразу в гроб». Только так и не иначе.
Кстати, торговля уже тогда была весьма упорядочена, так что, если покупатель не приходил хватать все без разбору, а за чем-то конкретным, ему не нужно было бестолково метаться из стороны в сторону. Желаете обувь? Пожалуйте в особый ряд, да не один – в зависимости от запросов. Если красивые сапоги – иди в Сапожный «красный» ряд, нужны попроще – в Сапожный, требуется мягкая обувь для дома – в Чулочный, совсем худо с деньгой – топай в Ветчанный, где продают поношенную, или в Лапотный. Желаешь строго по ноге – прикупи все необходимое в Подошвенном, Голенищевом и прочих, чтоб обошлось дешевле. А коль изрядно серебра – спускайся вниз и дуй по улице Великой – ближней к Москве-реке, пока не упрешься в церковь Зачатия Анны, «что у городовой стены в углу». Она и впрямь на углу – далее красная кирпичная стена Китай-города с Замоскворецкими воротами. Выходи через них, и вон они, сапожники, сидят на одноименном с воротами «живом» мосту. Там тебе и отремонтируют, и продадут, и примут заказ на новую.
Так же обстоит дело и с одеждой – все зависит только от наличия звонкой монеты. Небогато? Ну, иди в Ветошный, где поношенная, или в те, которые торгуют готовой – Кафтанный, Манатейный, Шубный, Епанчевый, Шапочный.
Не пойдет? У портного решил заказать? Тогда дуй в Холщовый или Крашенинный. Желательно подороже?
Загляни в Смоленский, где торгуют гладко выбритые купцы из Гамбурга, Любека, фламандского Ипра, англичане и прочие иноземцы. Выбирай у них сколь душе угодно. Не по душе аглицкое сукно, не по нраву брюкиш – бери фряжское. Опять не то? Возьми лимбарское, брабантское, ипрское, куфтерь, четское. Эвон их сколь! А хошь, в наш иди, в Московский.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});