Восемьдесят семь лет жизни.
За последние пару дней она видела Мемориал Линкольна по телевизору бесчисленное количество раз, и она помнила слова самой знаменитой речи Линкольна, пусть то и был артефакт Агрессии Севера.
Восемьдесят семь лет…
Целая жизнь. Её жизнь.
Мир мало заметит и не запомнит надолго…[38]
Её.
И это правда.
Её муж умер.
Её старший сын Роджер умер.
Да, Майк пережил свой инсульт, но у него гены отца; он тоже — как ни горько об этом думать, но она реалистка, всегда ею была — скоро умрёт.
Но Дэррилу — хотя сам он ни разу не говорил, а она не слишком хорошо умела оценивать возраст чернокожих мужчин — Дэррилу не больше тридцати одного или тридцати двух.
Больше чем на полвека моложе её. И, как он ей рассказал в самом начале долгого обратного перелёта, один из связанных был убит, но связанная с ним медсестра сохранила его память.
Того человека не стало.
Но он не был забыт.
И если эта штука и правда так работает, то она должна радоваться: ещё полвека, а то и больше — а может быть, со всеми этими медицинскими чудесами, и гораздо, гораздо дольше — кто-то будет помнить её жизнь, будет вспоминать, каково это было — жить её жизнью.
Геттисбергское обращение завершалось панегириком: дабы набраться от этих чтимых нами усопших вящей преданности тому делу, которому они принесли последнюю полную меру преданности…
За свою жизнь она слышала десятки панегириков: семье, друзьям, соседям. И они говорили примерно то же, что и Линкольн, хотя редко с таким же красноречием. Они не мертвы по-настоящему, пока мы их помним.
В этом смысле события последних двух дней подарили ей ещё один срок жизни. Дэррил Хадкинс будет помнить её. В этот момент он пошевелился в своём кресле рядом с ней, и она улыбнулась ему.
Вскоре самолёт начал снижаться к полуночной авиабазе «Эндрюс». Бесси была благодарна за тьму; ей не хотелось бы видеть в отдалении руины Белого Дома.
Но одно здание она разглядела и узнала: собственно, подумала она, это знание узнал бы каждый, хотя его истинная форма открывалась лишь сверху.
Пентагон.
Он раскинулся внизу, как гигантская снежинка. А по другую сторону Южного Вашингтонского бульвара от него было огромное тёмное пятно, и она знала, потому что он знал, что это: Арлингтонское Национальное кладбище, где 30000 душ пытаются покоиться в мире.
Вид Пентагона сфокусировал её мысли, вызвав воспоминания о…
О Питере Муленберге, министре обороны, о его встрече с президентом Джеррисоном, на которой он впервые предложил идею операции «Встречный удар».
И, надо отдать ему должное, реакцией Сета был ужас, отвращение и шок.
Да, сказал Сет, они атаковали Филадельфию, уничтожили Колокол Свободы и многое другое.
Да, они взорвали Сан-Франциско и разрушили мост Золотые Ворота.
И да, они заставили рухнуть самый высокий небоскрёб Чикаго.
Но о таком невозможно даже думать, это просто немыслимо, это не по-американски.
Но Муленберг продолжал объяснять, обрисовывать свой план, показывать, как он может быть воплощён с пренебрежимо малыми потерями с американской стороны, показывать, как он может сработать…
И в конце концов Сет, профессор истории, ставший президентом, сказал:
— Выполняйте.
Бесси почувствовала, как меняется давление в салоне по мере снижения самолёта. Она вытащила из уха слуховой аппарат, чтобы помочь ему уравняться.
Она пребывала в замешательстве, всё ещё не зная, что делать. Сказать о «Встречном ударе» Дэррилу? Хотя нет, он же работает на президента Джеррисона и — да, вспомнила она, он один из всего двоих агентов Секретной Службы, которым Сет по-прежнему доверяет.
Кроме того, если она кому-нибудь скажет, то кто поверит? Она помнила, как дома, в Паскагуле, люди смотрели на Мэйбл Симмонс, смеялись над её историями о пришельцах и призраках, звали её «той старой кошёлкой» и «чокнутой Мэйбл».
Но нет. Это уже попало в газеты: сцепка памяти в Мемориальной больнице Лютера Терри. И было много спекуляций о том, кто оказался сцеплен с президентом Джеррисоном.
Газеты. Пресса.
Она вспомнила свой номер в отеле «Уотергейт» и то, чем прославилось это здание.
Пресса. Люди, которые срывают покровы со многих вещей — даже с тех, которые сам президент Соединённых Штатов отчаянно старается держать в секрете.
Она выглянула в иллюминатор и сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться. И, в конце концов, нашла в себе необходимые силы. Она знала, что должна сделать.
Все эти репортёры перед входом в больницу: они наверняка по-прежнему будут там, ожидая новостей о состоянии президента. Как только она приедет, она сразу побежит к ним и скажет прямо в их камеры, что она сцеплена с президентом Джеррисоном, и расскажет о жутких, ужасных вещах, которые он собирается сотворить.
Джен сидела на белом диване в гостиной Эрика. Вычурные настенные часы начали бить; они, оказывается, делали так каждый час.
Джен читала с планшета последний, только что вышедший номер журнала «Тайм». На его обложке были изображены по отдельности карты западного и восточного побережий США со столбами дыма, поднимающимися из Сан-Франциско, Чикаго, Филадельфии, Вашингтона и, как это было 11-го сентября, Манхэттена. Большие чёрные буквы над ними вопрошали: «Будет этому конец?»
Дверь пентхауса открылась, и вошёл Эрик. Она вышла поприветствовать его — и тут возник неловкий момент, в течение которого она не могла решить, как это сделать. И поэтому она решила не делать ничего — ни объятий, ни вообще никакого физического контакта. Однако спросила:
— Как прошла пресс-конференция?
Эрик снял куртку, которая оказалась вся мокрая — должно быть, ему пришлось идти от больницы несколько кварталов пешком — и повесил её на ручку двери, чтобы вода капала на мраморный пол, а не на пол шкафа.
— Неплохо, хотя я и терпеть не могу такие вещи. Отношения врача и пациента должны быть конфиденциальными. Я знаю, что пациенты-знаменитости подписывают согласие на это, но мне всё равно неловко обсуждать процедуры с кем-то, кроме коллег. — Он прошёл в гостиную. — Ну, то есть, это президент и всё такое, но мне всё равно кажется, что так неправильно.
Они прошли дальше, в кухню, и он открыл холодильник и вытащил бутылку марочного пива.
— Хочешь?
— Нет, спасибо.
— Это как звонки в службу спасения. Ненавижу, когда их показывают по телевизору. Помню, много лет назад, когда утонула жена Уильяма Шатнера[39], его звонок в 911 был во всех новостях. Но это просто неправильно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});