Читать интересную книгу Семейная Хроника. Сокровенные истории дома Романовых - Вольдемар Балязин

Начнем с того, что: «служащего в Министерстве иностранных дел титулярного советника Александра Пушкина всемилостивейше пожаловали в звание камер-юнкера двора нашего. 31 декабря 1833 года».

Поэт разгневан был этим назначением, считая его неприличным. Но формально все было совершенно точно: чин титулярного советника по «Табели о рангах» относился к IX классу и точно к тому же IX классу относилось придворное звание «камер-юнкер». Речь ведь шла о присвоении звания камер-юнкера не великому поэту Пушкину, а титулярному советнику Пушкину, ибо поэты никогда в «Табели о рангах» не значились.

Зато Натали была в восторге, потому что это открывало ей доступ ко двору и к царским балам.

Уже в январе 1834 года Пушкина была представлена двору, и представление ее прошло с огромным успехом. А вслед за тем она стала и гостьей узкого придворного кружка, собиравшегося в Аничковом дворце. Вот что писал об этом избранном обществе барон М. А. Корф: «Император Николай был вообще очень веселого и живого нрава, а в тесном кругу даже и шаловлив… На эти вечера приглашалось особенно привилегированное общество, которое называли в свете «Аничковским обществом» и которого состав, определявшийся не столько лестницею служебной иерархии, сколько приближенностью к царственной семье, очень редко изменялся. В этом кругу оканчивалась обыкновенно масленица, и на прощанье с нею в прощеный день завтракали, плясали, обедали и потом опять плясали. В продолжение многих лет принимал участие в танцах и сам государь, которого любимыми дамами были: Бутурлина, урожденная Комбурлей, княгиня Долгорукая, урожденная графиня Апраксина и позже жена поэта Пушкина, урожденная Гончарова».

Далее, Корф сообщает, что проводы масленицы начинались около часа дня и продолжались далеко за полночь. О непринужденности отношений свидетельствовал хотя бы такой факт: Корф пишет, что однажды, а именно в масленицу 1839 года, после двух часов ночи, уже после конца танцев, Николай предложил посадить всех дам на стулья, а кавалерам сесть возле своих дам на пол и сам первый подал пример. При исполнении фигуры, в которой одна пара пробегает над всеми наклонившимися кавалерами, государь присел особенно низко, говоря, что научен опытом, потому что с него таким образом сбили уже однажды тупей[3]. Здесь кстати заметить, что император Николай рано стал терять волосы и потому долго носил тупей, который снял в последние только годы своей жизни.

И хотя Наталья Николаевна вернулась в Петербург в начале ноября 1838 года, на проводах масленицы в 1839 году ее еще не было — она вдовела, вела замкнутый образ жизни и в Аничковом не была. Однако подобные игры бывали там и раньше.

Возвратимся теперь в год 1834-й. Наталья Николаевна увлеклась балами столь сильно, что на масленице 1834 года, после очередного дворцового бала, из-за чрезмерного пристрастия к танцам у нее случился выкидыш.

Лишь через девять месяцев Пушкины еще раз оказались на дворцовом празднике, на сей раз — в Аничковом. И после этого вновь Натали стала много выезжать и танцевать ежедневно.

А когда в мае 1835 года у Пушкиных родился второй сын, мать хотела назвать его Николаем, на что пушкинисты тоже обращали внимание, но отец предоставил ей выбор между Гаврилой и Григорием — по именам своих предков, казненных в Смутное время. Наталья Николаевна согласилась и предпочла наречь сына Григорием.

В 1834 году произошло знакомство Пушкиной с Дантесом.

Вместе с тем уместным представляется привести здесь безотносительно к только что сказанному воспоминания А. П. Араповой — дочери Натальи Николаевны от генерала П. П. Ланского, за которым вдова поэта была замужем вторым браком.

А. П. Арапова писала: «Года протекали. Время ли отозвалось пресыщением порывов сильной страсти или частые беременности вызывали некоторое охлаждение в чувствах Александра Сергеевича, но чутким сердцем жена следила, как с каждым днем ее значение стушевывалось в его кипучей жизни… Пушкин только с зарей возвращался домой, проводя ночи то за картами, то в веселых кутежах в обществе женщин известной категории. Сам ревнивый до безумия, он даже мысленно не останавливался на сердечной тоске, испытываемой тщетно ожидавшей его женою, и часто, смеясь, посвящал ее в свои любовные похождения». К тому же именно в это время Пушкин стал по-крупному играть в карты, и часто — неудачно.

Наталья Николаевна, не перенося одиночества, большинство времени стала отдавать нарядам, выездам и балам, тем более что ее слава одной из k красивейших женщин России продолжала кружить ей голову. А именно в это время особенно обострилось финансовое положение поэта. Забегая немного вперед, скажем, что после его неожиданной смерти была учреждена опека над детьми и имуществом, и было уплачено по 50 счетам около 120 000 рублей. Оказалось, что Пушкин был должен даже собственному камердинеру, что он заложил ростовщику Шишкину вещи Натальи Николаевны, серебро ее сестры Александры, 30 фунтов серебра своего друга С. А. Соболевского.

Меж тем расходы в доме не уменьшались, Натали блистала по-прежнему, а на балы, тем более царские, надобно было являться одетой по последней моде, и все это: стремление к роскоши, угасающее внимание мужа, утрированно-болезненная восторженность Дантеса и его приемного отца барона Геккерна — создало тот психологический климат, которым искусно воспользовались недоброжелатели поэта, ловко играя на струнах его всесокрушающей, головокружительной ревности, и буквально засыпали его градом пасквилей, содержащих самые гнусные и омерзительные намеки.

О сгущавшейся грозовой атмосфере в отношениях между отцом и сыном Геккернами и Пушкиным и о вполне возможной дуэли стал говорить весь аристократический Петербург. Дело дошло до того, что Пушкин вызвал Дантеса на дуэль, но тот, до истечения определенного срока, во время которого он должен был решить, принять вызов или отказаться от него, сделал официальное предложение родной сестре Натальи Николаевны — Екатерине Гончаровой, и оно было принято. Это обстоятельство не позволяло Пушкину настаивать на дуэли, и поединок был отменен. Тем не менее Пушкин по-прежнему не принимал Дантеса, не разговаривал с ним и на людях ограничивался лишь холодными поклонами.

И все же многие понимали, что это, может быть, лишь отодвигает скорую и неминуемую развязку, но не меняет положения.

Внимательно следившая за ходом дел императрица Александра Федоровна спрашивала камер-фрейлину Е. Ф. Тизенгаузен: «Мне бы так хотелось иметь через вас подробности о невероятной женитьбе Дантеса. Неужели причиной ее явилось анонимное письмо? Что это — великодушие или жертва? Мне кажется — бесполезно, слишком поздно». И как показало ближайшее будущее, она оказалась права.

Прошло совсем немного времени, и императрице сообщили: существует основательное мнение, что Екатерина Гончарова в положении и отцом ее будущего ребенка является Дантес. Графиня Бобринская, близкая к императрице, писала: «Геккерн-Дантес женится! Вот событие, которое поглощает всех и будоражит стоустую молву. Под сенью мансарды Зимнего дворца тетушка плачет, делая приготовления к свадьбе. Среди глубокого траура по Карлу X видно лишь одно белое платье, и это непорочное одеяние невесты кажется обманом… Перед нами разыгрывается драма, и это так грустно, что заставляет умолкнуть сплетни».

Однако прошло совсем немного времени, и оказалось, что на сей раз сплетники совершенно правы, ибо уже в апреле 1837 года Екатерина Николаевна Дантес родила.

Не только императрица была обеспокоена создавшейся ситуацией, небезразличен был к созревшему конфликту и Николай. «После женитьбы Дантеса, — рассказывал друг Пушкина князь П. А. Вяземский историку и издателю П. И. Бартеневу, — Государь, встретив где-то Пушкина, взял с него слово, что, если история возобновится, он не приступит к развязке (то есть дуэли. — В. Б.), не дав знать ему наперед».

Будучи человеком слова, Пушкин написал такое письмо 21 ноября 1836 года на имя Бенкендорфа, предназначенное для Николая, так как именно через шефа III Отделения его письма попадали на стол царя. Но не отправил и, уезжая на поединок, положил это письмо в карман сюртука, в котором дрался.

В письме от 21 ноября Пушкин поставил Бенкендорфа в известность о том, что утром 4 ноября он получил три экземпляра анонимного письма, оскорбительного для его чести и чести его жены. Убедившись в том, что это дело затеяно Геккерном, Пушкин послал вызов Дантесу[4]. Приехавший к Пушкину Геккерн вызов от имени Дантеса принял, но попросил двухнедельную отсрочку из-за того, что им сделано предложение свояченице Пушкина. Это обстоятельство заставило Пушкина отказаться от вызова. Заканчивалось письмо к Бенкендорфу так: «Будучи единственным судьей и хранителем моей чести и чести моей жены и не требуя вследствие этого ни правосудия, ни мщения, я не могу и не хочу представлять кому бы то ни было доказательства того, что утверждаю».