Читать интересную книгу Схизматрица - Брюс Стерлинг

Чуть южнее цепочки скалистых островков Баха Калифорниа они погрузились в океан. Пилот открыл люк, грузовой отсек заполнила вода, и корабль стал тонуть.

Они начали осмотр величайшей, экосистемы мира, единственного биома, не затронутого человеком!

Поверхностных слоев это, естественно, не касалось. Над затонувшими землями континентальных окраин океанские эквиваленты сорняков — заторы из гнилых мхов и водорослей — жили, душа друг друга. Но глубины остались нетронутыми. В черной всесокрушающей бездне, обширнее всех вместе взятых материков, условия обитания от полюса до полюса были почти одинаковы. И обитатели этого необъятного царства почти не были изучены, так как ни один человек не изобрел способ извлечь из них выгоду.

Но в Схизматрице народ сообразительнее. Линдсей не мог не заметить сходства здешних просторов с темными океанами Европы. Десятилетиями перерывал он древние банки данных ради обрывков знаний. Уцелевшие описания жизни глубин оказались почти бесполезными, восходя ко временам зари биологии. Но даже эти смутные намеки манили Линдсея обещанием чудес. На Европе — тоже мрак и глубины. И обширные затопленные вулканические разломы, сочащиеся геотермальной энергией.

В этой бездне есть оазисы. Они всегда там были. Понимание этого неспешным подспудным огнем тлело в его воображении. Жизнь. Нетронутая первозданная жизнь, кишащая во всем своем блеске у горячих разломов тектонических плит Земли.

Там, во всем своем невообразимом разнообразии, лежит целая экосистема, гораздо старше человечества. И эту жизнь можно взять себе. Она станет жизнью Европы.

Вначале он отверг такую идею. Интердикт был священен и стар, как несказанный грех древних космопроходцев, бросивших Землю перед лицом катастрофы. Дезертируя, они лишили планету-мать знаний и опыта, которые могли бы ее спасти. За века жизни в космосе грех этот мало-помалу погрузился в темные глубины культурного самосознания, лишь изредка мелькая на поверхности в виде некоей карикатуры, предмета, ритуально отрицаемого или нарочито игнорируемого.

Вслед за расставанием пришла ненависть: космопроходцы были объявлены ворами, ограбившими человечество, а чрезвычайное правительство, соответственно, фашиствующими варварами. Вражда все упрощает: ушедшим в космос стало гораздо легче снять с себя всякую ответственность, а Земле — свести мириады своих культур до одного-единственного покаянно-серенького режима и бессмысленной стабильности.

Но жизнь не стоит на месте. Линдсей знал это достоверно. Наиболее удачливые виды взрываются, от них отпочковываются виды дочерние — преисполненные радостных надежд монстры, делающие предков своих безнадежно устаревшими. Отказ от перемен означает отказ от жизни.

Именно по этому признаку он понял: земное человечество превратилось в реликт.

За долгое время ржавчина сожрала все, что не успело в срок отсюда убраться. Будущее Земли принадлежит не людям, но чудовищным сорнякам, причудливым, выросшим размером с деревья, а также — крохотным тварям, прыгающим среди них в поисках корма. И, чувствовал Линдсей, это — справедливо.

Они погрузились во тьму.

Давление ничего не значило для инопланетного корпуса. По сравнению со средой обитания пузырей земные океаны — разреженная плазма. Пилот переключился на водяные двигатели, на скорую руку приклеенные к обшивке, и включил радар. Видеопанели высветили четкие зеленые контуры дна. При виде знакомых геологических структур сердце Линдсея радостно встрепенулось.

— Совсем как на Европе, — пробормотала Вера.

Они плыли над длинным разломом; когда-то в этом месте вырвался из недр земли вулканический базальт, его корявые глыбы тянулись вверх — грубая первородная ярость, не тронутая ветром и дождем. Прямоугольные горы, чуть припорошенные органикой, крутыми обрывами уходили вниз, где контуры их теснились, словно зубья расчески.

Но разлом был мертв. Никаких признаков термальной энергии.

— Давай вдоль разлома, — велел Линдсей. — Поищем горячие места.

Слишком долго он прожил, чтобы быть нетерпеливым — даже в такой момент.

— Включить основные двигатели? — спросил Пилот.

— И вскипятить воду на мили вокруг. Мы — глубоко, Пилот. Эта вода тверда, как сталь.

— Да? — Пилот издал похрюкивающий электронный шум. — Ну ладно. Пусть лучше совсем без звезд; чем звезды в тумане.

Несколько часов следовали они вдоль разлома, но поздних выходов лавы найти не смогли. Вера уснула, да и Линдсей вздремнул ненадолго. Пилот, спавший довольно редко, только по ритуальным обязанностям, разбудил их:

— Горячее место.

Инфракрасная картинка показывала — в глубине этого обрыва действительно есть тепло. Обрыв был очень странным: длинная наклонная совершенно гладкая плоскость, резко вздымающаяся из корявого, приукрытого илом дна. Угловатое подножие обрыва, странным образом деформированное, покоилось на куполоподобном выходе лавы.

— Посылай зонд, — скомандовал Линдсей.

Вера достала из-под сиденья пульт управления и надела видеоочки. Робот, включив фары, устремился к аномальному обрыву. Линдсей переключил видеопанель на его оптику.

Обрыв оказался… крашеным. На нем просматривались белые полосы — длинные, шелушащиеся тире, наподобие разделительной линии.

— Здесь было крушение, — сказал он. — Он сделан человеком.

— Не может быть, — возразила Вера. — Он — с самые большие из космических кораблей. Там могут поместиться тысячи человек.

Но тут же она увидела, что не права. К гладкой, похожей на обрыв палубе громадного корабля была принайтована некая машина. Коррозия столетиями трудилась над ней, однако крылатый силуэт не вызывал сомнений.

— Летательная машина, — сказал Пилот. — Вон двигатели. Это было что-то вроде водного космопорта. Хотя, скорее, воздухопорта…

— Рыба! — воскликнул Линдсей. — Вера, быстрей!

Робот помчался за глубоководным созданием. Длиннохвостая, с тупой головой рыба в локоть длиной стрелой понеслась к укрытию вдоль широкой палубы авианосца и скрылась в ломаной трещине, пересекавшей остатки многоэтажной рубки управления. Робот остановился.

— Подожди-ка, — заговорила Вера. — Если это — корабль, то откуда тепло?

Пилот осмотрел приборы.

— Тепло радиоактивное, — сказал он. — Это что, что-нибудь необычное?

— Ядерная энергия… — сказал Линдсей. — Должно быть, он затонул с ядерным реактором на борту.

Уважение к приличиям воспретило ему предполагать вслух наличие на борту ядерного оружия.

— Приборы показывают растворенную органику, — сказала Вера. — Возле реактора кишат рыбы — тянутся к теплу. — Она рванула руками робота древнюю обшивку. Коррелированный металл подался легко; посыпалась ржавчина. — Сходить за рыбой?

— Нет, — ответил Линдсей. — Мне нужны нетронутые образцы ранней жизни.

Вера вернула робота в отсек. Они отправились дальше.

Время шло. Пейзаж медленно уходил назад. Когда-то такая медлительность повергла бы его в ужас… Линдсей снова вспомнил Царицын Кластер. Порой его тревожило, что отчаяние и страдания там так мало для него значат. ЦК умирал, вся элегантность его раскисла, обратившись в грязь; тонкое, сложнонастроенное равновесие нарушилось, разлетелось на куски, брызнувшие по всей Схизматрице, словно семена. Будет ли злом с его стороны — соглашаться на смерть цветка ради семян?

Конечно, нет. Человеческая жизнь больше ничего не значила для него. И желал он только оставить след своей воли, донести ее свет сквозь зоны до едва пробуждающегося мира и оживить его бесповоротно. А после… пусть идет как идет.

— Вот оно, — сказал Пилот.

Место наконец было найдено. Корабль опустился на дно.

* * *

Вокруг повсюду произрастала жизнь — целые джунгли, полностью пренебрегшие солнцем. В лучах прожекторов робота крутые шероховатые стены долины сверкали ярчайшим цветным одеянием: алым, мелово-белым, золотисто-охряным, обсидиановым. Трубчатые черви — выше человеческого роста — колыхались на склонах, точно бамбуковые рощи. Скалы были усеяны моллюсками, разевавшими белые раковины, демонстрируя кроваво-красную плоть. Пульсировали багряные губки; глубоководные кораллы распустили густые ветви, украшенные драгоценными камнями полипов.

Живая вода поднималась из глубин долины. Расщелина, покрытая окислами металлов, испускала горячие серные облака. Дно морское кипело. Бурлящие пузыри пара мерцали сквозь бактериальную дымку. На бактериях держалось все. Именно они — первое, основное звено пищевой цепи. Они путем хемосинтеза извлекли энергию из самой серы, презрев солнце ради произрастания в тепле Земли.

Да, в черной, горячей тьме долины жизнь била ключом. Сам камень казался живым — гирлянды пористых глыб, занесенные илом трещины, змеящиеся черно-красные языки застывшей лавы, зеленоватые, фаллически вздымающиеся столбы изверженных минералов. Мертвенно-бледные крабы с лапами в человеческую руку длиной беззаботно пересекали склоны. Угольно-черная глубоководная рыба, разжиревшая от щедрот природы, неспешно плыла сквозь чащу трубчатых червей. Ярко-желтые медузы, словно срезанные цветы, колыхались в водоворотах бактериального бульона.