Теперь открываю дверь смелее. Росомаха на прежнем месте. Лежит и все так же настороженно глядит на меня. Накалываю хлеб на удилище и осторожно подталкиваю к росомахе. Она приподнялась, рычанье стало громче, уши прижались так, что я их совсем не вижу.
— Ничего, злись себе на здоровье. Прыгнуть на меня тебе не даст кровать, а пока ты выберешься из-под нее, я успею сто раз захлопнуть дверь.
Ну вот, как будто достаточно. Хлеб почти касается росомашьей лапы.
— Ешь, голубушка. Если хватает силы рычать — значит, не все потеряно. Теперь жди меня до вечера, да не вздумай удрать.
Рыбалка
Часа через два, нагрузившись топором, ломом и лопатой, я отправился к Соловьевским озерам. Хотел было идти туда по реке, но за первой же излучиной чуть не влетел в наледь и пришлось выбираться на берег.
И почти сразу же повезло — наткнулся на заросли красной смородины. Крупные рубиновые кисти висели на ветках, словно виноградные гроздья. Я от жадности хотел съесть целую гроздь да так и застыл с открытым ртом. Смородина до того настыла, что буквально прикипела к языку и больно ожгла его. Недолго думая, достал из рюкзака приготовленную под рыбу сумку и за полчаса наполнил ее почти доверху.
Никак не могу понять этих птиц. Сколько чудесной смородины, а они облетают ее стороной. То ли не понимают вкуса, то ли тоже боятся обжечь язык.
Оставляю сумку с ягодами на лыжне и тороплюсь дальше. Пусть лежит, буду возвращаться и захвачу.
Снег в тайге совсем не тот, что на реке. Там лыжи скользят, почти не проваливаясь, здесь же они ныряют чуть ли не до колен. Зато проложенная под защитой деревьев лыжня продержится до самой весны, а на реке день-два — и задуло.
Несколько раз пересекаю заросшие ольховником широкие лощины. Когда-то здесь жили рябчики, но косари выбили их начисто. Вот уже несколько лет никто не встречал и единого.
Огибаю выросшую на опушке толстую сучковатую лиственницу, и вдруг у самых ног взрывается снежный вихрь. Иссиня-черный глухарь вырывается из глубокой лунки, пролетает десяток метров и садится на первый попавшийся сук. Спросонья он никак не может сообразить, кто же его потревожил, и испуганно вертит головой. Наконец замечает меня, произносит хриплое «кок-кок» и с грохотом уносится в заснеженную чащу. К оставленной глухарем лунке тянется широкий след-наброд. Мне говорили, что перед сном глухарь долго летает над тайгой, потом с разлету падает в снег и, пробив его своим телом чуть ли не до самой земли, остается там до утра. Это, мол, он для того делает, чтобы не нашли лиса или соболь. Сейчас по следам вижу, что все произошло совсем иначе. Глухарь гулял здесь вчера очень долго. Ходил себе от кустика к кустику и щипал почки. А пришло время спать, тут же закопался в снег и на боковую.
За очередной ольховниковой гривой передо мною открылось большое озеро. Сейчас оно напоминает занесенное снегом поле. Даже не верится, что не так давно здесь плескалась рыба, на волнах плавали утки, в прибрежных зарослях возились и пели птицы. Сейчас все голо и мертво. Одни улетели в теплые края, другие уснули до весны, третьи спрятались под лед или одеяло пушистого снега.
По неглубокому ложку угадываю исток озера, на глазок отмеряю от берега метров пятнадцать и принимаюсь расчищать площадку под лунку. Снега на озере совсем мало. То ли его унесло ветром, то ли забрала наледь. Открывшийся под ним лед пупырчатый и мутный, словно воду перед тем, как заморозить, хорошенько взмутили. Снег укладываю валиком. Сейчас тихо, но в любую минуту может подняться ветер и тогда за снежной стенкой будет хороший затишек.
Площадка готова, можно рубить лунку. Стараюсь это делать так, чтобы отскакивающие льдинки не попадали в лицо. Сразу же на стук топора явились две нахохлившиеся кукши. Они устроились на ближних ветках и с любопытством наблюдают за мной. Сейчас кукшам в тайге голодно. Летом они подвизались у косарей, теперь вспомнили, что там, где останавливаются люди, почти всегда можно чем-нибудь поживиться. Поэтому-то сидят и терпеливо ждут. Но у меня с собой всего лишь с десяток полузамороженных короедов, да и те самому нужны для наживки. Пусть потерпят, если рыбалка получится удачной, обязательно поделюсь и с ними.
Даже на таком морозе работать топором жарко. Пришлось сбросить куртку и остаться в одном свитере. Уже минут через пять на длинных шерстинках осел густой иней, и я весь как бы поседел.
Наконец после очередного удара топор провалился в воду, и она с журчанием заполняет лунку. В какое-то мгновенье мне показалось, что сейчас вода выплеснется наружу и затопит весь лед. Я с опаской отступил к снежному валику, не хватало еще промочить ноги. Но нет. Не дойдя какого-то сантиметра до верхней кромки льда, вода успокоилась. Теперь в ход идет лом. Нужно расширить лунку. Отколотые льдинки всплывают одна за одной, и я тут же вылавливаю их рукой. Пальцы сводит от холода, но иного выхода у меня нет.
Больше всего меня сейчас интересует, какая глубина озера в этом месте? Мне бы метра полтора. Можно чуть больше.
На очень малой, как и на очень большой глубине, рыба клюет хуже.
Все готово, можно рыбачить. Достаю из рюкзака зимнюю удочку и наживляю согретого под свитером короеда. Пока возился со снастью, вода успела схватиться ледком. Пробиваю его носком валенка, и вот сверкающая мормышка вместе с наживкой исчезает в лунке.
Минут пятнадцать безрезультатно играю мормышкой. Вверх-вниз, вверх-вниз. На леску накипели бусинки льда. Я протянул было руку, чтобы снять их, но в это время сторожок моей снасти качнулся и скоро на льду запрыгал хариусок в палец величиной. Летом я обязательно отправил бы его в воду, нагуливать вес, но сейчас рад и такой добыче.
Торопливо наживляю второго короеда и снова забрасываю удочку. Вдруг там этих хариусов целая стая? Бывает так — не клюет, не клюет, а потом как навалятся, только успевай снимать с крючка.
Но это, наверное, был отбившийся от коллектива хариус-одиночка. Как я ни старался, больше поклевок не было. У меня начали застывать спина и ноги. Еще немного порыбачу и разведу костер. Почти машинально покачиваю удочкой, а сам шарю глазами по берегу. Нужно где-то найти сушняку. Вдруг сильный рывок вырвал из закоченевших пальцев снасть и она со звоном ударилась о лед. Подхватываю удочку, торопливо вытаскиваю мормышку. Она цела, короед тоже на месте. Даже шевелит челюстями.
Укладываюсь на живот, прикрываю голову курткой и заглядываю под лед. Сначала ничего не видно. Но вот глаза привыкли и я могу рассмотреть даже лежащие на дне камушки. Неожиданно их закрывает большая рыбина. Щука! Подплыла к лунке и застыла. Дремлет, что ли? Все так же лежа на льду, опускаю мормышку в воду и начинаю поигрывать ею прямо перед щучьей мордой. Та опасливо отодвигается в сторону, но уходить совсем не собирается. Что же делать? Короедом ее не соблазнишь. Ей бы живца или хотя бы блесну. Но ни того, ни другого у меня нет. Хариусов тоже ждать нечего. Когда у лунки такой страж, ни одному хариусу к приманке не прорваться. Так что на сегодня вся рыбалка закончилась.