отправил в рейх» около тридцати икон. В этой связи называлось и имя коменданта Болонгаро-Кревенны, а Лотар де Бари, как утверждалось, был тоже замешан в этих дела. Эссер признал, что проверить эти слухи у него не было возможности, но ясно дал понять, что считает их соответствующими действительности, тем более что от одного русского сотрудника городской управы он узнал, что большое количество музейных экспонатов продали, и это удостоверяют квитанции в финансовом отделе управы, которые русские сотрудники по требованию Эссера ему предъявили. Квитанции были выписаны в период с ноября 1941 по конец января 1942 года на суммы от 5 до 30 рейхсмарок; как правило, на них стояли резолюции бургомистра и примечания, гласившие, что выдача предметов осуществлялась по указанию де Бари808. Эссер присовокупил к рапорту перечень 18 квитанций, которые он видел. Согласно им, 14 ноября 1941 года советник военной администрации Дёлинг заплатил 30 марок за три иконы; 17 ноября сам Лотар де Бари приобрел три маленькие иконы за 30 марок; в тот же день за различные фарфоровые изделия майор Барч заплатил 5 марок; 19 ноября некий господин Мюллер заплатил 30 марок за «маленькие образки»; а 21 ноября майор Барч снова заплатил 20 марок за маленькую бронзовую статуэтку; некий инспектор Одес приобрел «футуристические картины», за которые заплатил 12 марок. 26 ноября генерал Шрадер и лейтенант Поленц – тоже по указанию бургомистра на основании распоряжения Лотара де Бари – купили каждый по бронзовой статуэтке за 20 марок. Первым, возможно, был генерал-майор Рудольф Ульрих Шредер, главный начальник связи группы армий «Север». 2 декабря капитан Кюльвинд приобрел икону за 15 марок, а 8 декабря господин Окс купил пять икон за 15 марок. Городская управа 5 декабря выдала квитанции г-ну Бинерту, г-ну Мейеру и снова капитану Кюльвинду на 6 и 10 марок соответственно «за проданные вещи»; в квитанциях для всех троих указан один и тот же номер полевой почты – 42518, который идентифицирует их как служащих 4‐й полевой транспортной комендатуры. Очевидно, кто-то пытался придать этой торговле некий упорядоченный характер, потому что в следующих квитанциях также стали указывать номер полевой почты. Они были выданы 16 декабря г-ну Штельвагу и д-ру Рауту, уплатившим по 30 марок каждый за иконы; согласно их номеру полевой почты (46376), оба были из Хозяйственной инспекции «Север». Таким образом, вещи продавались не солдатам, находившимся в Пскове проездом, а представителям служб, дислоцированных там в течение длительного времени. 23 декабря от де Бари поступила записка «бургомистру города Плескау», согласно которой г-н Гаргарин (sic!) и г-н Линк получили от него каждый по иконе; согласно квитанции, первый из них заплатил за нее десять марок. Похоже, что был перерыв во время рождественских праздников: следующие две квитанции датированы 1 января 1942 года. Они удостоверяют уплату 30 марок советником строительного ведомства Хакером за «стоячий рельеф» и предъявление им письма, которым уже 1 октября 1941 года ему было разрешено взять «из бывшего дворянского дома три шкафа и разбитое каменное изображение» во временное пользование; слова «во временное пользование», видимо, были написаны не совсем всерьез, так как за шкафы Хакер заплатил 30 марок, а «разбитое каменное изображение» вполне могло быть тем самым «стоячим рельефом», который он купил за 30 марок. Последняя квитанция в списке Эссера свидетельствовала об уплате майором Хоппе 10 марок за икону, которую он получил по указанию бургомистра и распоряжению де Бари809. В дополнение к этим квитанциям Эссер обнаружил указание бургомистра «по распоряжению комендатуры выдать г-ну Вильгельму фон Вильдеману икону, а вышеупомянутому майору Хоппе за его заслуги в создании музея также икону и картину из собственности городского музея»810. Судя по этим документам, слухи, которые, по словам Эссера, доходили до него с немецкой стороны, соответствовали действительности.
Скрупулезное перечисление Эссером всех немногочисленных документально подтвержденных сделок, касающихся произведений искусства, демонстрирует не просто гнев сотрудника Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга по поводу неприемлемого, на его взгляд, положения дел в псковской городской управе. Он еще и намекал на то, что это лишь верхушка айсберга и что незадокументированных выдач и продаж наверняка происходит значительно больше. За этим обвинением стояла институциональная конкуренция между Оперативным штабом рейхсляйтера Розенберга в целом и Главной рабочей группой «Остланд» с Особым штабом по изобразительному искусству в частности, с одной стороны, и вермахтом с его рабочими группами, занимающимися российскими культурными ценностями, с другой. Только с учетом этой конкуренции и становятся понятны инспекционный визит Эссера и его попытка вмешаться в происходящее. В то же время по рапорту видно, что Эссер отнюдь не заблуждался относительно реальных возможностей влияния, которыми обладали он и его работодатель: возлагая ответственность за распродажу и раздаривание культурных ценностей на де Бари и бургомистра Черепенкина как орудие в руках последнего, Эссер избегал обвинять начальство в отсутствии надзора или тем более в соучастии. В отношении полевого коменданта это было бы и бессмысленно, так как он ко времени составления рапорта уже умер, а с офицерами из штаба группы армий «Север» Эссер не захотел портить отношения, ведь на тот момент уже было ясно, что получать доступ к культурным ценностям на местах сотрудники штаба Розенберга могут исключительно благодаря готовности военных идти им навстречу. По этой причине Эссер прямо указал в рапорте, что Болонгаро-Кревенна и граф Сольмс не отвечают за происходящее: ни тот ни другой не были на месте, когда выдавались квитанции, ибо Болонгаро-Кревенна заболел в Пскове в начале ноября и вскоре после этого умер, а Сольмс был недееспособен после автокатастрофы. Тем не менее Эссер потребовал, чтобы инциденты были расследованы, все распроданные или раздаренные предметы были возвращены и чтобы в будущем подобное не допускалось.
Реакция де Бари на рапорт Эссера последовала немедленно. Как и следовало ожидать, он отверг все обвинения; с его точки зрения, причиной плачевного состояния хранилища была не халатность, а лишь отсутствие денег для найма квалифицированных работников. Очевидные факты разграбления де Бари не отрицал, но утверждал, что они относятся ко времени до прихода немецких войск, то есть винить в них следовало бы местное население. Иконы и другие произведения искусства он, по его словам, раздаривал исключительно по приказу начальника полевой комендатуры, а разрешение на продажу икон имело целью лишь предотвратить их распродажу в большом количестве городской управой. Де Бари возложил на Сольмса ответственность за то, что Вильгельм фон Вильдеман получил картины, на которых изображен дворец его семьи и которые потому представляли для него личную ценность. Выдача же военным учреждениям под расписку во временное