— Не видел, господин, — заулыбался хозяин. — Жаркое уже несут, господин…
— Дагмар Зверолов меня зовут, — важно сказал Одинец.
Я фыркнула прямо в пиво, так что брызги повисли у меня на усах. Небрежно перекидываясь словами с хозяином, Одинец допил вторую кружку. Потом с расстановкой осушил ещё одну. И только потом посмотрел на меня.
— Что, больше не хочешь? — спросил он. Я брезгливо отвернулась.
— Эй, там! — рявкнул Одинец. — Миску для карсы! Не ясно, что ли — ей из бокала пить неудобно.
Ух, Тьма! Смотри-ка ты, догадался. Я почувствовала горячую симпатию к своему спутнику. А тут как раз принесли блюдо с мясом, и Одинец протянул мне аппетитный кусок. В общем, некоторое время мне было начхать, что происходит вокруг. А потом я спохватилась, что надо бы уступить место Карсе, чтобы ей тоже досталось вкусного. Сыто мурлыча себе под нос какую-то айетотскую песенку, я улеглась в тихом уголке сознания и уснула. Решив напоследок, что со всеми местными странностями разберусь завтра.
Вот оно и настало, это «завтра». Придётся разбираться.
Я посмотрела на вулха. Вулх как раз слизнул последние капли пива с дна миски и шумно вздохнул. Интересно, нормальные звери тоже умеют пиво пить, или только мы, уроды-оборотни, на это способны? Вот, правда, мой лесной знакомец Корняга вроде бы тоже до пива охоч был — так ведь Корняга и не человек, и не зверь, и даже не оборотень. Пенёк говорящий. Странно, но я по нему почти соскучилась. Друг — не друг, а поди ж ты… «Возвращайся», — скрипнул он мне на прощание. Эх, Корняга, что-то ты там поделываешь в своём лесу? Не знаю, удастся ли мне вернуться. Не знаю даже, сумеем ли мы вырваться из коварно-приветливой Сунарры…
Вулх ткнулся носом мне в колено и, подняв голову, вопросительно заглянул в глаза. Я протянула ему эдак с три четверти гуся.
— А пиво на сегодня всё, серый брат, — строго сказала я. — Надо отсюда выбраться, отдыхать потом станем. Как говаривал один хороший человек, доживём до урожая — тогда и будем малину жрать.
Вулх кивнул головой, как будто был со мной согласен. Может, и впрямь был согласен?
А, может, это не вулх? Пристальный взгляд Одинца был чересчур говорящим. Кто смотрит на меня сейчас глазами вулха: зверь или человек?
— Ты кто? — шёпотом спросила я. Анхайр не ответил.
Хотя прямо сейчас это не имеет значения. Пока что мы с Одинцом должны дождаться Кхисса, а вот тогда мне понадобится именно вулх, звериное «я» анхайра. Его человеческому «я» придётся спать до тех пор, пока мы не покинем Сунарру. Если мы вообще сумеем это сделать.
Конечно, влипли мы здесь крепко, но пока что у нас был шанс выбраться. Слабенький, но был. А надежду нельзя терять до последнего момента. Как любил повторять всё тот же Унди Мышатник — упокой Тьма его нетрезвую душу! — пока летишь с обрыва, внизу ещё могут кусты вырасти.
Что-то я всё время Унди вспоминаю. С тех пор, как я покинула Айетот, не было дня, чтобы я не вспомнила старого пьяницу, моего учителя. Хотя кого мне ещё вспоминать? В сущности, всему, что я знаю полезного, меня научил именно он. Если я смогла семь дней идти к У-Наринне, это благодаря Унди. И если я всё-таки дойду до Каменного леса, в том будет большая заслуга Мышатника.
Странное дело: хотя прошло уже пять кругов с тех пор, как Унди ушёл во Тьму, мне до сих пор толком не верится, что его нет. Всё кажется, что он отправился бродяжить, как это с ним нередко случалось. Да, ушёл — но непременно вернётся. Вот только из Тьмы не возвращаются…
Толстая тётка выплыла из кухни, неся мне на блюде ещё одного гуся. Но у меня вдруг пропало всякое желание есть.
Тьма и демоны! Осторожнее надо с воспоминаниями, осторожнее. Я вот оплошала, задержалась рядом с одним из запертых ларцов своей памяти — а ларчик, оказывается, был заперт ненадёжно. Взял, да и открылся.
Я закрыла глаза. Я стиснула веки, пытаясь затолкать обратно непрошенные слёзы. Вулх, почуяв, что мне горько и больно, встревоженно лизнул моё запястье горячим языком.
— Понимаешь, Одинец, — хрипло сказала я, — жил в доме у Беша старый забулдыга Унди. И очень, понимаешь, он был хороший человек. Даже не знаю, откуда у него враги нашлись. Если бы я знала, что его могут убить, Одинец, я бы его не отпустила. Понимаешь?
Кажется, вулх понимал. Да и кому понять оборотня, как не другому такому же? Я проглотила остаток слёз. Слёзы были жгуче-горькими, невкусными. Как тогда, в день смерти Унди.
Это был жаркий четтанский день. До праздника красного урожая оставалось всего два дня, и айетотский люд готовился к торжествам. В доме Беша тоже было оживлённо. Бешевы ребята собирались успеть на празднике всё сразу — и подраться в своё удовольствие, и по девкам пройтись, и самогона выпить, и побольше денег отъять у гуляющих горожан в свою пользу.
Я забралась на крышу, пинками согнав с удобного места двух разнежившихся котов, и лениво наблюдала за суетой во дворе. Мне было наплевать на праздник урожая. Я тогда ещё не пила вина, не гуляла с парнями… и даже Карса, не говоря уж обо мне, ещё не убила ни одного человека. Я была глупой девчонкой, и мне было наплевать на всё то, что составляет содержание взрослой жизни. И я не знала, что последний день моей счастливой беззаботности уже настал.
Скользя взглядом по пыльным крышам соседних домов, я вдруг краем глаза заметила движение на улице, у наших ворот. Я ещё успела подумать — странно, улица только что была пуста, откуда же взялся человек перед воротами? Даже если бы он с неба свалился, я бы со своей крыши заметила.
Мысль промелькнула и исчезла, потому что в следующий миг я уже катилась кубарем по чердачной лестнице.
Я вихрем промчалась через двор и распахнула ворота.
Он уже не пытался привалиться к деревянной калитке. Он лежал на земле, и пыль под его головой медленно чернела, напитываясь кровью. Красная кровь текла у него из-под опущенных век, а над нашими головами безжалостно пылало жаркое небо четтанского дня.
— Унди… — выдохнула я, опускаясь в горячую пыль и осторожно приподнимая его голову. — Как же ты, Унди? Ну ничего, я сейчас… Унди? Ты меня слышишь? Унди!!!
Его губы с видимым усилием шевельнулись, но слов я не расслышала. Глотая жгуче-горькие слёзы, я склонилась к единственному человеку, который был мне дорог под солнцами.
— Иль… — сказал Унди и замолк. Потом судорожно вздохнул и добавил: — Гор.
Слипшиеся от крови ресницы дрогнули в последний раз. Губы расслабились, рот приоткрылся, и лицо Унди вдруг стало чужим до неузнаваемости. Я вздрогнула. Струйка крови сбежала по щеке Унди и обожгла мне запястье.
Хлопнули створки ворот. Кто-то из людей Беша выглянул посмотреть, что происходит, и почему так тихо. И сразу стало громко. Несколько самых расторопных бросились в разные концы улицы — нагнать убийцу, который посмел напасть на человека Беша у самого бешевского логова. Я понимала, что смерть Унди их не слишком огорчила, что они рванулись разыскивать убийцу не столько из-за Унди, сколько потому, что тот нарушил территорию шайки — и всё равно чуть не побежала вместе с ними.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});