Читать интересную книгу Битва за Рим (Венец из трав) - Колин Маккалоу

— Кто этот Луций Корнелий Сулла?

— Никто о нем ничего не знает, о светлейший, кроме того, что в прошлом году он был главным магистратом Рима, а еще раньше — советником при нескольких римских военачальниках: Гае Марии в африканской кампании против Югурты, Квинте Лутации Катуле Цезаре в походе против германцев, Тите Дидии в Испании, — ответил Гордий, всем своим видом демонстрируя, что имена этих военачальников, кроме имени Гая Мария, не значат для него ровным счетом ничего.

Они ничего не говорили и Митридату, но тому в который раз пришлось пожалеть о скудости своих познаний в истории и географии. Расширять горизонты знаний Митридата предоставлялось Архелаю.

— Это, конечно, не Гай Марий, это Луций Корнелий Сулла, — задумчиво проговорил Архелай, — но мы не должны недооценивать его только потому, что он неизвестен. Его опыт значителен, и все свое время в Сенате он посвящал вопросам военным, хотя сомневаюсь, чтобы ему доводилось командовать армией.

— Его имя Корнелий, но он не из рода Цепионов? — уточнил Митридат. — А что значит это «Сулла»?

— Не из Цепионов, всемогущий царь. Однако он из патрицианского рода Корнелиев, — ответил Архелай, — а значит, не выскочка из новых. Он считается трудным человеком.

— Трудным?

— Трудным в переговорах, — предположил Архелай, не имея представления, чем именно объясняется «трудность» характера Суллы. — Он упрям и видит вещи только со своей точки зрения, всемогущий.

Разговор происходил в Синопе, любимом городе царя, особенно в зимнее время. В последние годы удача улыбалась Митридату: его не посещали назойливые родственники и просители; дочь Гордия, Низа, зарекомендовала себя настолько заботливой супругой, что он посадил Гордия на трон Каппадокии; подрастали его сыновья; а владения Понта значительно расширились на восток и север вдоль Понта Эвксинского.

Постепенно образ Гая Мария стирался из памяти Митридата, и он все чаще направлял свои взоры на юг и запад. Его хитрость в использовании царя Тиграна удалась, а благополучное удаление Скавра обратно в Рим укрепило трон Гордия. Благодаря визиту Скавра Армения вывела свою армию из Каппадокии — это тоже входило в планы Митридата. Теперь настало наконец время для завоевания Вифинии. За год до этого события Сократ попросил убежища в Понте и зарекомендовал себя верноподданным царя Митридата, который намеревался в скорейшем времени посадить Сократа на трон Вифинии и при его помощи начать вторжение. Это и было запланировано на весну, причем продвигаться на запад нужно было с такой скоростью, чтобы царь Никомед III не имел времени собрать войска.

Новости, сообщенные Гордием, заставили Митридата медлить. Он не решался приступить к вторжению в непосредственной близости от римского наместника. Четыре легиона, проходящие подготовку в Киликии! Поговаривали, что четырьмя хорошими легионами Рим может завоевать весь мир. Конечно, это киликийцы, а не римские легионеры, — но киликийцы воинственны и горды. Четыре легиона — это двадцать тысяч солдат. Сможет ли двухсоттысячная армия Митридата противостоять четырем легионам? По численности — вне сомнения. Но… кто такой этот Луций Корнелий Сулла? Никто никогда не слышал о Гае Сентий и его легате Квинте Бруттии Суре, пока те не очистили всю Македонию, от Иллирии на западе и до Геллеспонта на востоке. Это беспокоило Митридата, который планировал дойти до Дуная.

Так кто же такой Луций Корнелий Сулла? Почему послали именно его, хотя есть Гай Марий и Катул Цезарь, победившие германцев? Один из этих двух — Марий — всегда был начеку в отношении Понта. Так почему же не он? Разве Сулла более талантливый военачальник, чем Гай Марий? Да, у Митридата много солдат, но мало талантливых военачальников. После победы над туземцами на севере Понта Эвксинского Архелай решил попытать удачи против более могущественного врага. Но Архелай — родственник и возможный претендент на трон, в его жилах течет царская кровь. То же самое можно сказать и о его брате Неоптолеме и кузене Леониппе. А какой царь может быть уверен в собственных сыновьях? Их матери — его потенциальные враги; они жаждут власти.

«Будь у меня дар военачальника!» — думал Митридат, беспокойно переводя взгляд с одного подданного на другого. Но этого дара он не получил от своего предка Геракла. А был ли Геракл военачальником? Нет, он сражался в одиночку: против львов и медведей, богов и богинь, всякого рода чудовищ. В дни Геракла боролись один на один. В такой борьбе Митридат тоже одержал бы победу! Но эти времена прошли. Теперь слово за армиями; военачальники ныне как полубоги, указанием перста посылающие тысячи людей в пекло. Военачальники будто родились с пониманием всего этого: флангов, маневров, осад, артиллерии, резерва, отступлений и атак. Ко всему этому Митридат не имел ни интереса, ни способностей.

Пока Митридат размышлял, его подданные внимательно следили за ним, чувствуя себя как мыши в траве, которых высматривает ястреб. Вот он сидит на своем золотом инкрустированном троне, сияющий, величественный, внушающий страх. Полновластный самодержец, сочетание трусости и геройства. В Риме он бы вызывал только смех. В Синопе он внушал страх и веру.

Наконец царь Митридат заговорил:

— Кто бы он ни был, этот Луций Корнелий Сулла, он послан в чужую страну без охраны и солдат, чтобы организовать там армию. Из этого я заключаю, что он достойный противник. — Взгляд его остановился на Гордии. — Сколько своих солдат я послал в Каппадокию осенью?

— Пятьдесят тысяч, великий царь, — ответил Гордий.

— Ранней весной я приду в Эзебию Мазаку еще с пятьюдесятью тысячами солдат. Неоптолем будет назначен военачальником. Архелай, ты пойдешь с пятьюдесятью тысячами в Галатию, на случай, если римляне начнут вторжение с двух сторон. Царица будет править страной из Амасии, но мои сыновья пусть останутся в Синопе под стражей как заложники. Если она задумает измену, всех сыновей немедленно казнить! — приказал Митридат.

— Моя дочь не помышляет об измене! — вскричал потрясенный Гордий. Его волновало, как бы какая-нибудь из младших жен Митридата не умертвила его внуков.

— Да, у меня нет пока причин подозревать ее в этом, — согласился Митридат. — Это обычные меры предосторожности. Когда я уезжаю надолго, дети каждой из жен содержатся под стражей как заложники, гаранты ее хорошего поведения. Женщины — странные существа. Они всегда ценят жизнь своих детей выше собственной.

— Тебе бы лучше остерегаться тех, кто этого не делает… — заметил тонким голоском притворно улыбающийся толстяк из свиты.

— Я остерегаюсь, Сократ, остерегаюсь, — усмехнулся Митридат.

Царь испытывал некую симпатию к этому вифинийцу, который, несмотря на омерзительную внешность, дожил до пятидесяти лет (то обстоятельство, что ни один из его собственных братьев, даже не столь отталкивающих, не дожил и до двадцати, Митридата не печалило). Хлипкий народец эти вифинийцы. Если бы не Рим, Понт давно проглотил бы их с потрохами. Ах, Рим, Рим! Почему бы ему не развязать длительную войну с кем-нибудь лет этак на десять? Тогда бы Понт достиг былого могущества, и спустя десятилетие у Рима не было бы иного выбора, как обратить свои взоры на запад, на заход солнца.

— Гордий! Повелеваю тебе докладывать мне все, что тебе станет известно о действиях Луция Корнелия Суллы. Ничто не должно ускользнуть от твоего внимания. Ясно?

Гордий поежился:

— Слушаюсь, о всемогущий.

— Хорошо! — зевнул Митридат. — Я проголодался.

Но стоило Гордию двинуться вслед за зятем к столу, как Митридат рявкнул:

— Отправляйся в Мазаку! Немедленно! Каппадокия не должна оставаться без царя!

* * *

К несчастью Митридата, погода благоприятствовала не ему, а Сулле. При таком снежном покрове Митридат был не в силах провести пятьдесят тысяч солдат через три перевала. Гордий сообщал царю, что Сулла приведет свои войска быстрее. Поэтому, когда пришло новое донесение — о том, что Сулла встал лагерем, не доходя четырехсот стадиев до Мазаки, — Митридат вздохнул с облегчением.

Тем не менее, невзирая на большие потери, он продвигал свою армию через предательские горы. К зятю Тиграну в Армению был послан гонец с вестью о том, что Киликия контролируется римлянами и римский наместник движется с войском в Каппадокию. Тигран известил об этом своих парфянских хозяев и предпочел ждать их приказаний. Встретиться лицом к лицу с римлянами он — что бы ни думал Митридат — не спешил.

Когда царь Понта переправился через реку Галис и расположил новые войска рядом с теми пятьюдесятью тысячами, что уже стояли в Мазаке, Гордий поспешил к нему с ошеломительными новостями:

— Римлянин строит дорогу!

— Дорогу? — удивился царь.

— Да, дорогу через перевал, через Киликийские Ворота, о светлейший.