— Это означало бы лишь то, что Керес играл в этом турнире не хуже меня, и, следовательно, было бы только справедливо, если бы между нами состоялся матч…
Искренность этого ответа не вызывает ни малейших сомнений. Рассуждая так, Петросян поступал не только вполне нравственно, но и в полном соответствии со своим характером, со своими жизненными шахматными убеждениями. И в жизни, и в шахматах Петросян верил в справедливость, верил в разум и логику. В последнем туре соревнования претендентов он, как и всегда, сыграл по позиции и считал бы справедливым и разумным любой результат, к которому могло привести это его решение.
К счастью для Петросяна, результат был самый благоприятный. Закончив партию с Филипом, он, стараясь успокоиться, ушел прогуляться. Порой он возвращался и заглядывал в зал: в первый раз он увидел, что дела Кереса блестящи, во второй раз — что позиция стала уже почти равной. Когда он заглянул в третий раз, то увидел Кереса с покрасневшими ушами (что всегда выдавало его волнение), но безукоризненно сдержанного, элегантного, улыбающегося настолько естественно, насколько это было в человеческих силах, Кереса, идущего ему навстречу с протянутой рукой: шахматный рыцарь без страха и упрека спешил первым поздравить соперника с победой в турнире…
ДЕВЯТЫЙ
ЧЕМПИОН
Победу Петросяна на Кюрасао нельзя было назвать эффектной, но она и не оставляла впечатления случайности, особенно если учесть, что сыграв на пути к матчу шестьдесят восемь партий — в зональном, межзональном и турнире претендентов, — Петросян потерпел только одно поражение — поразительная статистика!
Итак, сбылась дерзновенная мечта Петросяна, мечта, которую лелеет в глубине души каждый выдающийся шахматист, — он добыл право — и не только формальное, юридическое, но и моральное — бросить перчатку чемпиону мира Михаилу Ботвиннику.
А теперь давайте переведем дух и мысленно повторим карьеру нашего героя. Вспомним, что претендент на титул шахматного короля происходил вовсе не из королевского рода. Вспомним, что детство и отрочество отнюдь не баловали его радостями, что он рано осиротел и, несмотря на помощь друзей в Тбилиси и Ереване, довольно хорошо узнал, что жизнь шутить не любит.
Вспомним, что ему всегда было присуще обостренное чувство объективности, умение трезво оценивать свои силы и возможности. Преклонение перед шахматами, перед справедливостью и мудростью повелевающих ими законов неизбежно переходило в преклонение перед великими шахматистами. Среди сонма этих великих, если считать современников, первым из первых был Ботвинник, который за два года до того, как Петросян появился на свет, уже занял высокое место в чемпионате СССР.
Ботвинник был бесстрашный боец с железной волей. Он был непревзойденный стратег, опасный тактик, глубокий аналитик. На его творчестве учились целые поколения советских шахматистов, в том числе и Петросян. «На партиях Ботвинника я учился, когда мне было двенадцать лет, — заявил Петросян перед матчем, — и учусь на них и сейчас».
Нетрудно себе представить, с какой серьезностью, с каким всепоглощающим чувством ответственности относился Петросян к предстоящему поединку. Конечно же, он не проявил бы ни малейшего легкомыслия, если бы его поджидал и другой соперник: легкомыслие, небрежность, самоуверенность — все эти свойства, погубившие не одного одаренного шахматиста, были противопоказаны его натуре. И все же Ботвинник был для Петросяна самым грозным, самым опасным и самым уважаемым соперником среди всех смертных.
После турнира претендентов Петросян, отвечая на вопросы корреспондентов, заявил, что начал готовиться к матчу еще там, на Кюрасао. Это было в некотором смысле не совсем так: он начал примеряться к Ботвиннику задолго до Кюрасао. Последние четыре матча Ботвинника — со Смысловым и Талем Петросян комментировал на страницах газеты «Советский спорт». Он внимательно следил за ходом сражений и тщательно фиксировал, запоминал, а потом и подвергал анализу все сколько-нибудь значительные особенности этих матчей.
В пресс-бюро Петросян словно магнитом притягивал к себе остальных комментаторов, которые безоговорочно признавали его непререкаемый авторитет. Старшина пресс-бюро, как его в шутку называли, действительно быстрее и тоньше всех разбирался в сложных замыслах соперников и давал почти всегда безошибочные оценки возникавшим позициям.
Петросян не просто наблюдал трагедию Смыслова и трагедию Таля, которые не смогли противостоять сильной личности Ботвинника, — он должен был по ходу дела объяснять миллионам любителей шахмат, что же все-таки произошло. Но для этого, естественно, он должен был уяснить причины фатальных неудач двух талантливых гроссмейстеров.
Почему же Смыслов, изведав сладкое бремя чемпионства, не смог усидеть на шахматном троне?
Разумеется, можно было дать простой, но исчерпывающий ответ на этот вопрос: в матч-реванше не все зависело от Смыслова, Ботвинник оказался сильнее, и все тут. Но для Петросяна такой ответ был слишком прост. Существовало еще одно соображение, которое он не мог не принять в расчет: Смыслов проиграл последний матч Ботвиннику не только за доской, а еще до того.
Смыслов, конечно же, знал о редком умении своего противника препарировать сыгранные партии, безошибочно выискивая свои и чужие ошибки. Такое умение требует, помимо прочего, и незаурядного мужества. Только тот, кто не побоится бесстрастным взором исследователя заглянуть в себя, вскрыть и проанализировать свой ошибки и слабости, — только тот, потерпев поражение, может вновь выйти на арену уверенным в успехе. Сочетание мужественного характера бойца с беспощадной объективностью ученого помогало Ботвиннику получать абсолютно достоверные аналитические данные относительно себя и своих противников.
Смыслов, повторяю, знал об этом, но, как хорошо известно, многие шахматисты могут достойно перенести поражение, но далеко не каждый выдерживает искус победы. Смыслов не выдержал. Как показал третий и последний матч, он вышел на борьбу, втайне надеясь, что она не потребует от него полной отдачи сил. Матч начался с того, что Ботвинник нанес Смыслову одно за другим три поражения. И реванш состоялся…
Потом настал черед Таля. Он не взошел — взлетел на шахматный Олимп, бесцеремонно нарушив царивший там порядок и шокировав шахматных небожителей своим бунтарским духом. Не случайно одна из статей, посвященных победе Таля над Ботвинником, называлась «Переворот в шахматном королевстве». Не смена монархов, а именно переворот.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});