Читать интересную книгу Секс пополудни - Джун Зингер

— К чему ты это? Ты хочешь сказать, что я являюсь той вещью, которая суть то общее, что есть между вами троими, — Форенци и ты, — так, что ли? Или что вы все тревожитесь обо мне?

— М-м-м, нет… Я бы сказал, что это не совсем точно. Лучше употребить слово «заботиться», чем слово «тревожиться». Это понятно. Я забочусь о тебе. Ты моя жена, и я люблю тебя, и мне интересен каждый квадратный дюйм тебя, и я забочусь о том, чтобы сделать тебя счастливой. А они… Ты им обоим очень нравишься, потому что ты со всех сторон такая хорошая. Вы близкие друзья, и они тоже заботятся… о том, чтобы я сделал тебя счастливой. Им очень важно знать, что ты в хороших, надежных руках.

— А… — начала она, но он перебил ее, продолжая:

— Я действительно был очень тронут их заботой и тем, как высоко они тебя ставят. Гай рассказывал о том, каким хорошим другом ты была ему, каким теплым и заботливым человеком ты себя показала с ним, как ты пыталась сделать его лучше, невзирая на все его сопротивление… Он говорил, что ты олицетворяешь для него идеал женщины. Такой, какой женщина должна быть. Между прочим, он даже заставил меня устыдиться немного…

— Устыдиться? Господи, почему?

— Ну, понимаешь, он так возвышенно говорил о тебе, а ведь мои чувства вовсе не такие м-м-м… высокодуховные, понимаешь. То есть и такие тоже, но также очень… ну, физические, что ли… чувственные… Э, да что там! Сексуальные!

— О! Благодари за это Бога!

— А я благодарю и тебя, и Гая за его добрые слова, правильные слова.

— А Джино Форенци? О, ну что ты! Он был так строг со мной!

— Что значит «строг»? В каком смысле?

— Во время нашего разговора у меня создалось такое впечатление, что он относится к тебе чуть ли не как отец. Нет, разумеется, он не такой папаша, как Коул Хопкинс! Джино… Он задавал мне такие нелегкие вопросы! Какое у меня финансовое положение, какие у меня перспективы, готов ли я вообще к тому, чтобы заботиться о тебе, как этого заслуживает такая женщина, как ты? И он все время экзаменовал меня, как будто пытался четко выяснить для себя, действительно ли я тебя люблю сильно-сильно… Как будто он хотел убедиться в том, что мое отношение к тебе — это такое отношение, которое и должно быть в идеале. Как будто мне доверено чрезвычайно ценное сокровище, и он хотел удостовериться: а заслуживаю ли я такого доверия?

Он даже потер руки от удовольствия.

— Знаешь, — продолжал он, — Джино произвел на меня глубокое впечатление этим разговором. Нет, действительно, он так себя вел, как будто и впрямь является твоим родным отцом! Если честно, то я почувствовал даже какую-то гордость.

— Гордость? — автоматически переспросила она, думая о Джино, который также запал ей в сердце и который на самом деле обращался с ней как любящий отец.

— Да, гордость. За то, что я женился на такой замечательной женщине, которой удалось пробудить в сердцах ее друзей столь глубокие чувства. А теперь, когда мы разобрались с твоими друзьями, позволь отодвинуть их в сторону и подумать о нас с тобой. Со всей прямотой я должен сказать тебе, что в данную минуту мною владеют все мыслимые чувства, кроме высокодуховного. И пожалуйста, не пытайся опять доставать своих друзей из пыльного прошлого. Меня в данную минуту интересует исключительно настоящее!

«Но он знает. Он чувствует. Ощущает. У него должны быть сомнения. И мне придется объяснить, как это было…»

— Но есть нечто, что я вынуждена сказать тебе. Я должна.

— Что же это за нечто?

— Даже если тебе на это наплевать, милый Джонатан, я обязана сказать тебе, обязана сделать этот шаг… О Гае. О Джино. О другом…

— Нет и нет! Ты ничего не должна мне рассказывать! Неужели ты держишь меня за дурачка, который возомнил, что такая женщина, как ты, вдруг возникла из пустоты прямо перед свадьбой! У которой нет прошлого, а есть только пустота!

Он энергично провел рукой по волосам и, на миг отведя глаза в сторону, вновь посмотрел на жену и сказал:

— Черт возьми, Андрианна, мне не нужна пустота! Мне не нужна женщина без чувств, женщина, не жившая жизнью полноценной женщины, давая, принимая, разделяя. Я принимаю тебя такой, какая ты есть, так как точно знаю, кто ты есть. И ценю тебя. О'кей? — Помолчав, он вдруг прибавил: — Но есть одна вещь, о которой я хочу тебя попросить… Для того, чтобы в наших отношениях все стало ясно, хорошо?

Ее сердце дрогнуло. Что он хочет попросить? Насколько серьезна будет его просьба?

— Слушаю тебя.

— В следующий раз, когда ты увидишь Гая и Джино, не могла бы ты попросить их называть тебя каким-нибудь одним именем. Не Энн и Энни, как это они сейчас делают, а либо Энн, либо Энни. Впервые встречаю женщину, которую всяк обзывает по-своему. Это как-то смущает, если не сказать — раздражает.

Итак, он закончил разговор шуткой. Но остальное его содержание было настолько серьезным и искренним… До этого с ней никто так не говорил. Он давал ей понять, что настолько сильно ее любит, настолько всецело ей верит, что даже закрывает дверь обычному мужскому любопытству (и естественному) относительно женщины, на которой женился… Это акт доверия. Дар любви.

А она? Что она дает ему в ответ? Ложь. Секреты. И ни одного конкретного слова о прошлых ее мужчинах. Она стерла их с большого плана своей жизни, изъяла. Она должна дать ему что-то, что показало бы ее веру в него, веру в их совместное будущее. Ее взгляд остановился на ларце с драгоценностями, который так и остался на столике. Этот ларец — гарантия спокойной жизни. Козырь, которым можно будет спасти игру, когда подступит крайность, вернее, на тот случай, если она подступит. Если она решится отдать все это ему в качестве подарка, дара любви, это будет выглядеть свидетельством ее веры в свое будущее… в их будущее… веры в то, что крайность не подступит до тех пор, пока они будут вместе.

Она открыла ларец, опустила внутрь руку, перебрала пальцами некоторые безделушки… Браслет, который Джонатан подарил ей на корабле. Драгоценности матери. Браслет, болтавшийся в люльке, когда она была малюткой. Очаровательный браслет, однажды подаренный Гаем. Маленькое золотое сердечко — один из первых подарков Джино. Серебряное кольцо — знак дружбы с Пенни. Еще одно — от Николь. Серебряные сережки, в которых она танцевала фламенко в Марбелле.

У прошлого был свой уголок в ее сердце. Не важно какой, но он был.

Она отперла все бархатные коробочки, опустошила их, а безделушки завернула в замшу и положила в пустой ларец.

— Что это ты делаешь? — спросил Джонатан.

— Готовлю тебе приданое.

— Я и не знал, что получу его.

— Но ты такой милый мужчина. Ты его заслуживаешь.

— В самом деле?

— Да, именно заслуживаешь. Вот оно.

С этими словами она взяла раскрытый ларец со столика, отнесла его к кровати и, опрокинув вверх дном, высыпала перед ним яркий дождь колец и браслетов, ожерелий и брошей. Да что там дождь! Это был настоящий ливень из желтого, белого, розового золота, платины, бриллиантов, цитринов, аметистов, голубых топазов, изумрудов, рубинов, сапфиров, желтых и пурпурных драгоценных камней, жадеитов, жемчуга белого, кремового и черного. Они хлестали его по ладоням крупными градинами… Королевский куш!

Джонатан произвольно выбрал из кучи браслет, рассмотрел его вблизи, выпустил из рук обратно на постель. Опасливо притронулся к античному коралловому шейному ожерелью с включениями полированного золота, затем убрал руку. Он взвесил на ладони кольцо с огромным изумрудом, подаренное ей в свое время Джино, и бесстрастным голосом сказал:

— Это должно само по себе потянуть на пару сотен тысяч долларов. — С этими словами он пропустил меж пальцев и кольцо. — Что все это значит, Андрианна?

— Это значит, что я делаю тебе подарок. Я же говорю: это мое приданое. Дар любви.

— Ты знаешь, что не должна мне никакого приданого. Все это… Это не смущает меня. Всего лишь… груда металла и камней, даже если она и называется сокровищем. Просто тебе совсем не обязательно было делать это.

— Нет, обязательно надо было. Уж поверь моему слову — просто необходимо.

— Ну, хорошо. Я всегда буду верить твоему слову и твоим подаркам. А вот сейчас… Как ты думаешь, что мне следует сделать с этим даром любви?

Он подхватил на ладонь пригоршню безделушек и тут же пропустил их обратно сквозь пальцы.

— Не знаю. Разве не хочешь оставить себе?

— Нет, у меня есть другой вариант. Я бы мог взять их на хранение и вернуть в том случае, если ты когда-нибудь изменишь свое мнение об этом поступке.

— Я не имею привычки изменять свои мнения. Кроме того, принятие подарка с такой целью разрушает само понятие подарка.

— Да, видимо, это так, как ты говоришь.

Она резким движением отодвинула в сторону груду драгоценностей, причем некоторые из безделушек соскользнули на пол, и сама села на кровать.