Сидевший в углу гостиной с бледным и напряженным лицом Ришелье следил за ними взглядом ястреба.
В три часа утра Анна Австрийская и м-м де Шеврез вернулись в Лувр. Королева, все еще взволнованная танцем с Букингемом, была в состоянии сильного возбуждения. Уже находясь в своих апартаментах, она, как пишет хронист, «уступая переполнявшему ее чувству и настойчивому желанию обнять любимое существо, принялась целовать свою фаворитку и прижимать ее к своей груди. Она покрывала поцелуями ее руки, плечи, грудь и заливалась горючими слезами».
Взбудоражившие ее чувства были так сильны, что она, раздевшись донага, легла в постель и попросила м-м де Шеврез лечь рядом с ней.
Когда к ней пришел сон, солнце уже было в зените.
* * *
Последующие дни были сплошным разочарованием для Анны и Букингема. Оба думали, что им удастся спокойно предаваться любви в какой-нибудь отдаленной комнате дворца и познать радость недозволенного счастья. Но, по своей наивности, они не учли ненависти Ришелье.
Кардинал, который явно не дремал с того самого момента, «как английский посол обратил внимание на прелести королевы», поручил нескольким своим людям находиться неотступно рядом с Анной Австрийской. И потому оба влюбленных так и не смогли предпринять ничего серьезного в течение тех двух недель, которые ушли на переговоры. Ришелье был очень доволен, полагая, что всякая опасность миновала. Ему вскоре пришлось разочароваться…
2 июня 1625 года принцесса Генриетта, которой предстояло отправиться к мужу, покинула Лувр в сопровождении Букингема, Марии Медичи, Анны Австрийской и огромной свиты, в которую входила и м-м де Шеврез., В Амьене будущая королева Англии должна была распрощаться с семьей. По этому случаю было организовано несколько праздников, и в один из вечеров м-м де Шеврез, которой горько было видеть лишенную любви королеву, с удовольствием взялась ради счастья подруги за ремесло сводницы и устроила небольшую прогулку в парк. Июньская ночь была тиха и нежна, и вскоре благодаря герцогине Анна Австрийская осталась наедине с Букингемом.
Красавец англичанин пришел в такое смятение, что потерял голову и немножечко «злоупотребил» представившимся случаем. Взяв королеву на руки, он швырнул ее на траву, торопливой рукой задрал юбки и «попытался обесчестить». Перепуганная такой грубостью, она стала отбиваться и звать на помощь… На крик сбежалась вся свита.
Королева кинулась в объятия м-м де Шеврез и в присутствии несколько смущенного Букингема разразилась рыданиями.
Потом узнали, что галантный кавалер в запальчивости «расцарапал ей ляжки своими украшенными вышивкой чулками…».
Как пишет м-м де Мотвиль, у которой никогда не было недостатка в эвфемизма, «герцог де Букингем был единственный, кто осмелился посягнуть на ее сердце…».
* * *
Пока королева плакала, англичанин, считая свое присутствие необязательным, исчез без лишнего шума.
Тогда все сбежавшиеся окружили Анну, и появившаяся на небе луна осветила лица людей. Лица эти были удивленные, лукавые, но отнюдь не потрясенные, поскольку инцидент никого не шокировал. «Все эти люди, — пишет историк, современник тех событий, — привыкли видеть при дворе всякое, и потому большинство из них подумало лишь, что у герцога немного шумная манера проявлять свои чувства».
[1 Огюст Бальи пишет: «М-м де Шеврез в этом деле покровительствовала Букингему и очень хотела, чтобы Анна Австрийская именно с ним узнала истинное наслаждение, которого ей не дал король» (в кн. «Ришелье»).
2 Taльмaн де Ре о. Маленькие истории.
3 Кардинал де Ретц, по ошибке поместивший эту сцену в луврский парк, идет в своем утверждении еще дальше: «М-м де Шеврез, единственная, кто был рядом с ней (Анной Австрийской), услышала шум, будто два человека боролись. Подойдя к королеве, она увидела, что та очень взволнована, а Букингем стоит перед ней на коленях. Королева, которая в тот вечер, поднимаясь в свои апартаменты, сказала ей только, что все мужчины грубы и наглы, на следующее утро велела спросить у Букингема, уверен ли он в том, что ей не грозит опасность оказаться беременной…» (Кардинал де Ретц. Мемуары).]
Когда к королеве вернулись силы, она вызвала Пютанжа, своего шталмейстера, и стала его бранить:
— Это вы виноваты в том, что произошло, — сказала она, — вы не должны были ни под каким предлогом отходить от меня.
И так как расстроенный шталмейстер молчал, опустив голову, она продолжала:
— Ладно, отправляйтесь спокойно спать; ничего плохого вам не грозит, потому что я надеюсь, что король ничего об этом не узнает.
Потом она взяла за руку м-м де Шеврез и направилась к своему жилищу. Остальные в молчании последовали за ними.
Для всех вечер был непоправимо испорчен.
Но больше всех, нельзя не согласиться, он был неудачен для герцога. Всю ночь, опозоренный и отчаявшийся, он безуспешно пытался уснуть. Заснул только на рассвете с глазами, опухшими от слез.
А в это время солнце уже осветило смятые кусты крапивы и увядшую траву в том самом месте, где королеву Франции повалили, точно простую служанку.
Утром Анна вызвала м-м де Шеврез, чтобы поделиться с ней своим беспокойством. Она опасалась, как бы вопреки всем приказам король не узнал о случившемся инциденте, и страшилась его ревности. При этом она снова и снова возмущалась герцогом, но как-то так, что наперснице было понятно: Анна винила Букингема в неловкости. Вместо того чтобы устроить тайное свидание, во время которого она бы с восторгом восприняла некоторый недостаток уважения, он заставил ее отбиваться и кричать, к тому же он подверг ее риску оказаться застигнутой другими в не совсем удобной позе, и за все это она была очень зла на него.
Так что же, значит, его необдуманный поступок безнадежно погубил их любовь?
— Я больше никогда не смогу остаться с ним наедине, — сказала она. — И лучше всего, чтобы он уехал, не пытаясь больше меня увидеть.
Но при этой мысли она не смогла сдержать слез.
[112]
Через несколько дней Генриетта покинула Амьен и направилась в Булонь, где ей предстояло сесть на корабль. Анна Австрийская следовала за ней в карете и в двух лье от города остановилась, чтобы попрощаться с ней. Во время их долгих объятий к ним подошел Букингем и раскланялся с королевой Франции. Какое-то мгновение они молча смотрели друг на друга. Оба были очень бледны. Затем герцог, наклонившись, заглянул сквозь дверцу кареты внутрь и произнес несколько слов. Что-то говоря, он мял занавеску рукой, и все заметили, что он с трудом сдерживает слезы.
Наконец, он поклонился и присоединился к отъезжавшему в Англию кортежу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});