И он оказался прав. В марте 1976 года военные отстранили Исабель от власти и посадили под домашний арест. Генерал Виледа развязал войну, борясь со всеми непокорными. Людей, которых подозревали в несогласии с политикой государства, хватали, пытали и убивали. Началась эпоха Большого Террора.
Глава 21
Женева, 1974 год
София сидела на скамейке лицом к голубому озеру. Ее взгляд был устремлен куда-то вдаль, где виднелись горы. Глаза Софии покраснели от слез. Было довольно холодно, хотя небо поражало волшебной синевой. Она сидела, закутавшись в замшевое пальто своей кузины. На ней была шерстяная шапочка, но она все равно дрожала от холода. Доминик не уставала напоминать, что София должна есть. Что скажет Санти, если она вернется в Аргентину увядшей и исхудавшей? Но Софии не хотелось есть. Она поест, как только получит письмо, говорила она.
София прибыла в Женеву в начале марта. До этого она никогда не выезжала в Европу. Ее поразила разница между Аргентиной и Швейцарией. Женева была похожа на опрятную девушку. Ухоженные улицы сияли чистотой, витрины маняще поблескивали, а внутри магазины были роскошно обставлены и приятно пахли. Машины на дорогах были все красивые и современные, дома не хранили следов прошлого, как будто умытые свежей краской, в отличие от зданий в Буэнос- Айресе, свидетелей волнений и перестроек. Однако, несмотря на то, что Женева была начищена до блеска и поражала порядком, Софии не хватало сумасшедшей энергии ее родного города. В Женеве рестораны закрывались в одиннадцать, а в Буэнос-Айресе в это время они только начинали заполняться. Люди веселились до самого утра. Ей недоставало шумных кафе, вечеринок, которые устраивались прямо на улице, запаха бензина и жженой карамели, лая собак и крика детей. Она нашла Женеву скучной. Вежливой, культурной мировой столицей, но скучной.
София до этого ни разу не виделась с Антони и его женой Доминик, хотя она слышала, как родители говорили о них. Антони был кузеном по отцовской линии. Она знала это, потому что папа вспоминал «лондонские дни». Они осваивали столицу вместе, а Анна, оказывается, останавливалась у них в Кенсингтоне во время их помолвки. София догадалась, что Анна питает не очень теплые чувства к Доминик, находя ее «слишком рафинированной», хотя София и не ручается, что до конца понимает, о чем идет речь. Доминик тоже не испытывала к Анне симпатии, распознав в ней амбициозную простушку, которая решила проложить себе дорогу в общество с помощью удачного замужества, однако когда Доминик встретилась с Софией, то сразу прониклась к ней теплыми чувствами. Она решила, что София пошла в Пако.
К удовольствию Софии, Антони и Доминик оказались самой замечательной парой, которую ей только доводилось встречать. Антони был высоким и смешливым. Он говорил по-английски с заметным французским акцентом. Вначале София думала, что он делает это специально, чтобы рассмешить собеседников. Сейчас, когда она покинула родину, София особенно нуждалась в положительных эмоциях. Однако потом она поняла, что акцент Антони не наигранный, его же позабавило ее удивление.
Доминик было немного за сорок. У нее было доброе лицо, женственная фигура и открытый взгляд. Когда она хотела продемонстрировать интерес к теме разговора, то по обыкновению широко раскрывала свои большие голубые глаза. Она перевязывала свои светлые волосы (которые, по ее же признанию, стали светлыми после посещения парикмахерской) носовым платком в горошек. Всегда носовым платком в горошек. Доминик сказала Софии, что она познакомилась со своим будущим мужем благодаря такому платочку. Заметив во время одного представления в парижской Опере, как Доминик льет слезы, утирая их рукавом шелкового платья, он передал ей платочек. С тех пор она носит их как напоминание о том счастливом событии.
Доминик громко говорила, была весела и отзывчива. Она напоминала большую экзотическую птицу. Ее эксцентричность проявлялась даже в манере одеваться. Она любила яркие широкие брюки и туники, которые покупала в лондонских магазинах на Мотком-стрит. Пальцы Доминик были унизаны перстнями. Она сказала, что они служат ей средством самозащиты. «Лондон такое странное место. Единственное, где на меня пытались напасть. Это всегда происходило в метро, — сообщила она Софии, а потом жестко добавила: — Помню, как один мужчина, который едва достигал мне до пояса, подошел ко мне и сказал: «Я сейчас тебя отымею». Я взглянула на него сверху вниз и ответила, что если он только попытается, то я очень и очень сильно рассержусь. Он настолько опешил, что вылетел на следующей станции, как ошпаренный кот». Доминик гордилась собственной смелостью.
Софию потрясло и то, как был оформлен интерьер дома. Доминик закрывала окна шторами фиалкового цвета, чтобы они оттеняли цвет ее глаз. «Какой смысл в скучных тонах? Природа наделила нас фантазией», — пошутила она в ответ на вопрос Софии, почему в доме преобладают такие яркие тона. Доминик курила, как принцесса Маргарет, вставив сигарету в мундштук, а ногти красила в кроваво-красный цвет. Она была очень уверенной в себе, обо всем имела собственное мнение. София теперь отлично видела, почему Анна не испытывала к Доминик ни малейшей симпатии. Именно те качества, которые вызывали у Анны неприятие, были для Софии особенно привлекательны. София и Анна во мнениях редко приходили к согласию.
Антони и Доминик жили в роскошном доме, выходящем окнами на озеро. Антони работал в финансовой области, а его жена писала книги. Когда София спросила Доминик, о чем ее романы, та ответила с широкой улыбкой: «В них много секса и убийств». Она дала Софии одну из своих книг, чтобы немного развлечь ее. Книга называлась «Обнаженный подозреваемый». Даже София, с ее небольшим читательским опытом, поняла, что книга не имеет никакой художественной ценности. Однако ее романы хорошо продавались, и Доминик всегда готовилась к интервью и встречам, и романы всегда переиздавались. У пары росли двое детей-подростков, Делфин и Луи.
София доверилась Доминик, рассказав ей все без утайки.
— Ты знаешь, дорогуша, много лет назад у меня был потрясающий роман с итальянцем. Я любила его всем сердцем, но мои родители сказали, что он недостаточно хорош для меня. У него был магазин кожаных изделий во Флоренции. В те далекие дни я жила в Париже.
Мои родители отослали меня во Флоренцию изучать искусство, а не мужчин, но я хочу тебе сказать, дорогуша, что с Джованни я изучила Италию гораздо лучше, чем если бы просидела все это время в классе.
Она рассмеялась гортанным смехом.
— Я не могу вспомнить даже его фамилии, но рассказываю все это, милая моя, чтобы ты знала: я прекрасно понимаю, как ты себя чувствуешь. Я рыдала целый месяц.