писакам и говорунам — дыба, плаха и верёвка на шею!
Эдуард невольно замедлил шаг.
«Н-да… Вот так разговорчики у них в штабах…»
— Молодец был Петр Столыпин! У него со смутьянами и демагогами разговор был коротким: сразу ставил к стенке по решению военнополевого суда. Я и сам бы таким судьей поработал пару месяцев…
— Да, что Столыпин! То дела давние. Решительные люди есть и наши современники, генерал Пиночет, например. Вот это молодчина! Собрал дерьмократов на стадионы, а уж там профильтровали и разобрались: кому прикладом по рукам, кому электрическую кровать, а кого и в океан с вертолета… И нам надо бы также…
Громобоева передернуло, а по спине пополз холодок и по коже пробежали мурашки. Нечего сказать, хороши идейные коммунисты — хвалят кровавого фашиста…
— Насколько мне не изменяет память, генерал Аугусто Пиночет перестрелял марксистов. Товарищи, что-то у вас в головах смешалось и сбилось в кучу, словно паранойя. Как же так, вы обожаете идейных антагонистов: Ленина, Сталина, Столыпина, Пиночета… Сборная солянка какая-то!
— Мы за порядок! — буркнул полковник, и неприязненно посмотрел на Эдика, словно «на врага народа» или даже своего личного врага. — Вот видишь, Викторыч, ходят тут всякие, подслушивают, вякают. Генерал Макашов не зря предупреждает нас о бдительности и об изменниках, а говорунов развелось: что ни капитан, так философ. Эх, просрут державу! Ладно, пойдем работать, дела ждут…
— Надеюсь, не к дыбе… — брякнул Эдуард вполголоса, но так, чтобы его услышали. — И пока вы курите в коридоре, плаха не простаивает…
— Мерзавец! Да я тебя…, — вспыхнул, было полковник, но сдержался, слишком уж много лишнего он и сам наговорил вслух.
Штабные политработники, ушли вглубь длинного коридора, продолжая поносить свободу слова и демагогов, а Громобоев наконец отыскал нужный кабинет.
Помешкал минуту и осторожно постучал в дверь с табличкой: «Полковник Самсонов. Начальник отдела кадров политуправления округа».
— Да-да! Войдите, — послышалось из кабинета, и Эдуард осторожно толкнул дверь.
В глубине просторной комнаты за огромным столом, заваленным бумагами, сидел всё тот же знакомый по первому прибытию вокруг маленький человечек — розовощекий, пухлый, лысый полковник.
— Капитан Громобоев! Прибыл по вашему приказанию, на беседу, — доложил Эдуард, приложив руку к козырьку и встав по стойке смирно.
— А-а-а, — протянул полковник неопределенно, и одновременно с интересом и неприязнью оглядел вошедшего офицера. — Проходи, садись. Дай-ка я на тебя повнимательнее погляжу. Очень интересно мне, откуда ты такой взялся на нашу голову! Кто тебя учил и воспитывал?
— Выпускник общевойскового училища, — ответил Эдик, едва заметно ухмыльнувшись, и добавил: — Вы меня, наверное, не помните, в наш округ я вернулся год назад после участия в боевых действиях в Афганистане. Два года от звонка до звонка…
— Да я всё знаю и помню, — махнул пухлой ладошкой полковник и вальяжно развалился в кресле. — Я не о том…
Наступила пауза, которая несколько затянулась, полковник Самсонов явно не знал с чего начать неприятный разговор.
— Что мы с вами будем дальше делать, капитан?
— В смысле? А что со мной нужно делать?
— Как мыслите продолжать службу? Совесть позволит?
Громобоев опять незаметно хмыкнул, хотел ответить дерзостью, но сдержался.
— Я никакого преступления не совершал и вины за собой не чувствую. Совесть чиста!
Полковник слегка побагровел и по лицу пошли красные пятна. Он повысил голос:
— Значит, вины нет? И ничего предосудительного не говорил? Считаете нормальным высказываться в прессе против Политбюро, критиковать по телевидению на всю страну Генерального Секретаря ЦК КПСС? Сомневаться в правильности линии политики партии!
— У нас свобода слова…
— У вас?
— У всех нас! И у вас тоже, товарищ полковник.
— Мне она не нужна, моя свобода слова — это решения партии и правительства!
Полковник Самсонов разозлился, швырнул карандаш на документы. Он явно не испытывал желания далее общаться с нагловатым капитаном. Его рабочий стол был завален делами увольняемых офицеров, а также вновь прибывших в округ, либо убывающих из него, а тут вместо плановой работы сиди и занимайся этим бездельником.
— Ко мне тут любопытное письмо пришло, на Вас честные люди жалуются! Ветераны войны возмущаются тем, что вы вольно обращаетесь с историей, особенно с историей советского периода, предлагаете отменить статью номер шесть Конституции СССР о руководящей роли КПСС…
— Об этом сейчас многие говорят. И потом я могу принести десятки писем других ветеранов в мою поддержку.
— Стоп, хватит демагогии! Мне некогда слушать ваши бредни, товарищ капитан. Вам не место в наших рядах, пора распрощаться. Пройдите в семнадцатый кабинет, там мои подчиненные с Вами обстоятельно побеседуют…
Эдик козырнул, сказал: «слушаюсь» и вышел, тихо прикрыв тяжелую дверь, обитую дерматином тёмно-бордового цвета. Первый этап экзекуции был завершен, капитана передали с рук в руки, словно по этапу. В кабинете номер семнадцать находился незнакомый подполковник. Когда Громобоев вошёл и доложился, тот торопливо закрыл распахнутую форточку, возле которой курил и закашлялся. Экзекутор оказался очень высокого роста, примерно двух метров, сутулился и оттого был похож на виселицу, он был чрезвычайно худощав и бледен.
«Эк, вымахал, — подумал капитан, — в случае чего, если и захочешь — не достанешь до челюсти, хоть подпрыгивай…»
— Входите, капитан, садитесь, я вас внимательно слушаю! — произнёс длинный.
Эдуард пожал плечами, о чем говорить-то?
— Да мне собственно нечего сказать…
— Ну, а раз нечего сказать, то пишите рапорт об увольнении по собственному желанию, сейчас есть такая возможность тем, кто не желает служить.
— Почему не желаю? Желаю! Я и в Академию поступил…
— Гм-гм. В Академию… Тогда подайте рапорт с просьбой перевести Вас на Крайний Север, замполитом отдельного самоходно-артиллерийского дивизиона.
— Насколько я слышал, все отдельные танковые батальоны и дивизионы в Архангельской и Мурманской областях и в Карелии до конца года сокращаются?
— Извините, но другой должности у меня для Вас нет.
Громобоев удивленно вскинул брови.
— У Вас нет?
— У нас в Политуправлении округа! Для Вас в кадрах места нет, сами знаете — идет масштабное сокращение армии.
Эдик моментально взмок от напряжения, во рту пересохло.
— Можно водички?
— Пейте, — милостиво разрешил худой подполковник и принялся откровенно неприязненно рассматривать собеседника.
— Товарищ капитан, Родина наградила Вас орденами и медалями, а Вы посмели наплевать на неё, не оправдали нашего доверия.
Рука Громобоева дрогнула, вода из стакана чуть не расплескалась на пол.
— Между прочим, я их не в штабе заработал, не на паркете выслуживался, награждали за боевые заслуги. Да и вы — не Родина.
— Не знаю я Ваших заслуг, не в курсе, что Вы там делали, а бумага всё стерпит. Знаем случаи, как покупаются награды разными проходимцами…
— А вот это уже перебор, товарищ подполковник