— Ты что же, думаешь, что мы с ним общаемся? У тебя за спиной? Мы с ним встретились один-единственный раз несколько дней назад. Случайно!
— Я ничего не думаю, я просто спрашиваю.
— А с чего вдруг вообще о нём…? Ты его видел? — догадалась Полина. — В сквере? Пока мы с горки катались? Вот поэтому ты такой был? И что он тебе сказал?
— Сказал, что вы с ним виделись.
Он тогда ещё изо всех сил пытался унять злую горечь, пытался держаться. Говорил себе: ну, в самом деле — что такого? Он ведь тоже встретил его случайно… Только вот что-то всё равно мешало выдохнуть, успокоиться.
— Рем, ты только, прошу, не заводись, выслушай меня. Не делай поспешных выводов. — Она присела на кровать, сложила сцепленные руки на коленях и посмотрела на него просительно и виновато.
А у него от этих слов, от этого взгляда внутри тотчас всё оборвалось.
— Мы с ним действительно случайно встретились на улице. И я хотела мимо пройти, я вообще не хотела с ним разговаривать, но он… остановил меня. В общем, не знаю, как так получилось… слово за слово… У него, понимаешь, отец умер незадолго до этого. И он был такой несчастный, потерянный…
— И ты решила его пожалеть?
— Ну да… мне его, конечно, стало жалко. Как любого другого бы на его месте.
— Но он не любой другой, Поля! — вскипел Ремир.
— Но мы ничего такого не делали! — горячо заверила она. — Мы просто посидели полчаса в кафе, побеседовали… холодно было потому что… и всё.
От одного этого «мы» у него тотчас крышу снесло. Его жена и Назаренко вдруг стали «мы».
В ту ночь он впервые не спал с ней, коротал ночь у себя в кабинете, на диване. А утром, в начале шестого за ним заехал Коля, отвёз в аэропорт.
Уходя, он даже не заглянул в спальню, не разбудил её, не попрощался…
А теперь так остро жалел. Обо всём жалел, о прошлых ссорах и об этой, последней. Зачем он так? Зачем отравлял бесценные минуты и себе, и ей? Зачем разменивал счастье, что далось-то с таким трудом, на сомнения, подозрения, обвинения? Ведь и правда — подумаешь, пожалела Назара, тот и впрямь жалок. Ну, такая она, какая есть, такой он её и любит.
Вернуть бы всё! Вернуться бы!
Их размолвка не давала покоя ещё там, в Токио. Еле вытерпел всю эту вереницу церемонных переговоров. Затем планировались какие-то мероприятия уже для души, экскурсии и прочие прелести. Но он подорвался домой, вылетел на два дня раньше, никого не предупредив. Даже Макса.
Так что Полина его не ждала, хотя… всё равно ждала. Он это знал, чувствовал.
Снова заход на посадку, снова безуспешно…
Думать сейчас о ней и сладко, и больно.
Вспомнилась их свадьба. Вот он обомлел, когда увидел её в белом платье! Просто дара речи лишился от такой красоты.
Его свидетелем был, конечно же, Макс, ну а свидетельницей Полины — Анжела, которая, по иронии судьбы, оказалась тем самым «котёночком». Искусно же они шифровались!
Макс балагурил по своему обыкновению, но видно было — поначалу стеснялся.
«Служебные романы — зло!», — поддел Ремир, припоминая ему его же слова.
«Кто бы говорил, — парировал Макс. — На работе надо заниматься только работой!».
Отмечали на яхте, продрогли на верхней палубе до костей. Несмотря на июльский зной, от Байкала веяло холодом, и к вечеру зуб на зуб не попадал, даже горячительное не сильно горячило. Хотя всё равно хорошо повеселились, насмеялись, натанцевались.
А потом были две недели чистого, ничем не омрачённого блаженства. Медовые полмесяца, безумно короткие и безумно счастливые. Средиземное море, Барселона, Сиджес, бережливые и независимые каталонцы. Малага, Севилья, шумные, радушные андалусцы, золотистый Херес в длинноногих бокалах. Мадрид, Plaza Mayor, Музей Прадо…
Как вышли на работу, вернул Полину продажникам, наказав Штейн, чтобы в центр обслуживания больше её не посылала. Пусть сидит, сказал, в кабинете на втором этаже. Так она и проработала там, пока не уволилась два месяца назад.
Себе Ремир нашёл новую секретаршу — Алину уволил, не смог простить козней. Хотя тот случай с перепутанными встречами, и с кофе, и со звонками они не раз вспоминали потом с Полиной, смеясь до слёз.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Вообще, они почему-то часто смеялись, над всем подряд, что, вообще, странно — прежде за собой склонности к веселью он никогда не замечал. Макс говорил, что Полина определённо хорошо влияет на своего мужа, мол, даже шутки стал понимать.
Вспомнилось, как праздновали в октябре Сашкин день рождения. В три приёма: в деревне — то была прихоть именинницы, в развлекательном центре с клоуном и всякими модными сюрпризами, ну и дома. Всё-таки пятилетие, юбилей, хотелось размаха.
Дома они с Полиной замутили «пиратский» квест, с её подачи, конечно. Сам бы он не додумался. Но участвовал вовсю: и шарики надувал, и рисовал корявые картинки-подсказки, и выбирал приз, и наряжался в пирата, даже глаз один закрыл повязкой. Сашка была счастлива до одури, да и они тоже.
Сашка вообще чудо, привязалась к нему сразу же. Так трогательно обнимала ручонками за шею, чмокала в щёку и фыркала, когда колючий. Называла, правда, пока ещё вперемешку то папой, то Ремом. И настойчиво выпрашивала братика или сестрёнку. Почему-то у него, не у Полины. Объясняла:
— Ну ведь ты же всё у нас добываешь.
— Да я стараюсь, стараюсь, — разводил он руками.
— Что-то я не видела. Ты уж давай, старайся получше, — наказывала кроха с самым серьёзным видом.
На самом деле, старались они. И ещё как. Он очень хотел сына и заявил об этом сразу. Ну или дочь, но лучше сына. Дочь ведь уже есть. Да вот как-то пока не выходило…
Господи, как же хочется увидеть их обеих! Сжать в объятьях крепко-крепко. Ничего и никогда на свете так сильно он ещё не желал.
Горючее, видимо, излетали, и командир принял решение садиться без передней стойки шасси. Шум в салоне как-то сразу стих, все напряглись до предела.
Службы аэропорта уже покрыли полосу пеной. Самолёт пошёл на посадку, центровка сместилась к хвосту. На носу они проехали лишь последние пару десятков метров и… остановились.
Выдохнули. И салон ожил: люди смеялись, обнимали друг друга, даже чужие, благодарили экипаж.
Домой не терпелось, но Ремир всё равно попросил таксиста приостановиться возле круглосуточного супермаркета. Набрал там сладостей, шампанского.
Цветов, то есть нормальных букетов, там, к его разочарованию, не оказалось. Пришлось делать петлю, где были. Очень хотелось нагрянуть не просто так. В сумке, конечно, были подарки: сувениры всякие, фурисодэ ручной работы, игрушки для Саши. Но ему хотелось, чтобы был праздник по полной программе.
Полина в цветах была неразборчива, одинаково радовалась любым букетам. Но тут уж он заказал самый шикарный из возможных. И почти сразу пожалел — пришлось ждать, пока этот шикарный соорудят, а ему каждая минута давалась с трудом.
Наконец они подъехали к дому.
Заспанный консьерж встрепенулся, кинулся помогать ему с сумками-пакетами.
Ввалился Ремир в квартиру, только скинул туфли, сгрудил багаж и сразу к ней. Хотел просто тихо посмотреть — наскучался же, прямо измучился. Но не выдержал, присел на край кровати, наклонился к родному лицу, прильнул губами к тёплой коже, вдохнул её дурманящий запах.
Полина проснулась, сморгнула, охнула, обняла порывисто за шею, поцеловала в губы нежно, он — отозвался сразу, пылко, нетерпеливо. Запустил руку в её волосы. Но тут она оборвала поцелуй, стукнула кулачком в плечо:
— Ты не попрощался, Рем! Уехал и не попрощался!
— Я знаю, знаю… Прости! Я никогда так больше не поступлю, обещаю! Никогда тебя больше не обижу. Слово даю. Я всё понял, всё. Я такой… такой дурак был. Но я так сильно тебя люблю, ты даже себе не представляешь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Потом они все вместе завтракали на кухне, хотя ещё и шести утра не было.
Сашка тоже проснулась, как почувствовала. Повисела у него на спине рюкзачком, щекоча носом затылок, пока Полина накрывала на стол. Потом поклевала немного и умчалась в детскую, разбирать подарки.