хозяйской дочерью, чтобы становилась кем-то… не подругой, скорее уж доверенным лицом. Помогала. Прислуживала. Присматривала. Все и сразу. Их даже учили и грамоте, и языкам, этикету. Одежду шили, пусть не богатую, но такую, чтобы не стыдно было показаться, - пояснил Лют.
Наперсница…
Звучит-то как.
- Она предложила… - дальнейший рассказ много времени не занял.
Но Лют задумался. И Мир с ним. Он качнул ногой и сказал:
- Это многое объясняет… наперсница была. Алевтина… фамилия, извините, из головы вылетела. Она-то хозяйки и хватилась. Та вроде как закрылась в комнатах и велела не беспокоить. К ужину не пошла, к завтраку тоже. Тогда-то и искать начали. И нашли на берегу шаль да книжицу стихов.
Вот…
Дрянь.
Хотя… нет, дрянь, но… кем она была, эта Алевтина? Живой игрушкой, которая ко всему за хозяйкой присматривать должна? И тогда-то… год, если память не подводит, тот, когда крепостное право еще существовало. И за грехи Терезы Алевтину ждало бы наказание.
И выпороть её могли бы.
И запороть…
Что с нею стало потом? Не знаю… и знать не хочу.
- С ними теперь понятно. А вот твой дар… опасен, - Мир поднялся. – Князю сказать надо бы. Вот же ж… дерьмо.
И это он не про неустроенную личную жизнь.
А главное, что согласна я.
Дерьмо
У меня вон рука до сих пор будто замороженая, а это одна душа… всего-навсего одна.
Князь изволил пить кофею, но мне не дали. Мне поднесли высокую кружку с ароматным бульоном, тарелку махоньких булочек, кунжутом посыпанных, и полдюжины плошек.
- Тебе есть надо, - сказал князь, нюхая свой кофей. – А то не понять, в чем душа держится.
Сидели мы в очередной гостиной, на сей раз оформленной в янтарно-теплых тонах. Окна в пол. Стол из темного теплого дерева. Кресла.
Запах кофе, сигар и этого самого дерева. Еще лака. Бульона…
- Вот, стало быть, как… редкий дар… давненько о таком не слышал, - князь пил кофе неспешно. Я ела, предоставив Люту возможность рассказать обо всем.
Он и рассказал.
Мир слушал.
В общем, почти идиллия. Булочки вот упоительно вкусные. Надо будет заглянуть на кухню и сказать, что в жизни таких не ела.
Или не надо?
- Верно, и сама-то удивилась… - продолжил князь.
Я кивнула, вспомнив, что да, не то, чтобы сильно, но удивилась богиня.
- А разве, - я проглотила булочку. – Она сама не выбирала, чего дать?
- Иногда они выбирают, но редко… дары – дело такое… индивидуального пользования, если так можно выразиться.
Князь поставил чашечку на фарфоровое блюдце.
- Не всякий дар в любом человеке приживется… оно и для дара недобре, и человек скорее всего не выживет. Тут скорее иначе все. Божественная кровь несет в себе божественную же силу, и как сила сия проявится в том или ином человеке, угадать сложно. Ты вот обрела возможность души отпускать.
Молчу, что не просила.
- Я Позднякову скажу… если позволишь, - вежливо поинтересовался князь.
А я что?
Позволила.
Может, не сильно симпатичен он, как человек, но…
- Некромантом ты не стала и не станешь, но глядишь, чего и присоветует. Это все ж ему ближе, чем мне.
- Он и вправду некромант?
- Сильнейший за последние пару сотен лет.
Надо же. Как-то не такими я некромантов представляла.
- А картины при чем? Академия Искусств?
- Это у него для души. Он художником стать хотел. Как хотел… он и стал, только уж творчество больно специфическое. Скажем так, не для всех… в Академии его талант и заметили. Перенаправили, - князь замолчал, потом все же добавил. – И использовали. Да и сейчас…
- Но я сама, я ведь не… - я запнулась. Князь, конечно, сказал, что некромантом я не стала, но вдруг да это пока. – Не превращусь? В некроманта?
- Нет, - князь покачал головой. И кофей пригубил. – Ведьмина сила иной природы, и раз уж в тебе очнулась, то иной не примет.
- А души как же?
- Дар… - князь поднял чашку, разглядывая её так, словно в первый раз увидел. – Я могу наполнить эту чашку кофеем, минеральной водой или зело полезной для здоровья вытяжкой из чего-нибудь или кого-нибудь…
Это он шутит? Наверняка.
- Однако чашкой она не перестанет быть. В то же время используя силу, я могу изменить форму. Сделать уже, шире или еще как… однако не материал, из которого она изготовлена. Божество, пожалуй, способно изменить и материал.
- Деда, даже я не очень понимаю, - нарушил молчание Лют. – Как-то слишком уж метафорично.
И я кивнула. Вот поди-ка пойми, кто я в этой аналогии, то ли чашка, то ли кофий в ней.
- Мда… что-то я… перестарался. Дар – суть изначальное свойство души, - князь кофий допил и вернул чашку Маверику, который молча материализовался рядом, чтобы также беззвучно исчезнуть. Клянусь, я пыталась понять, как это он делает, но не сумела. – Его можно менять. То же развитие есть изменения, но на то надобны усилия и немалые. Можно направить, определив некие грани… и тогда вся сила дара уйдет в них. Но так мало кто делает, считается отчего-то, что этакая…
- Специализация, - подсказал Лют.
- Специализация, - повторил князь. – Что она ослабляет дар. Хотя чушь, конечно… ну да ладно. Так вот, заемная сила тоже дар меняет, но самую малость. Она расширяет вместилище его, как я бы расширил края этой вот чашки. Но все же дар остается изначальным. А вот божественное вмешательство… да, оно способно отчасти изменить свойства. Дара. Но не души. Душа создана Творцом изначальным, а потому все иные боги, сколь бы велики ни были, не властны над ней.
То есть, стать некромантом мне не грозит.
- С другой стороны любой дар изначально многогранен. Ведьма вот способна и исцелять, и проклинать, насылать мор и болезни и от них же защищать.
- А духи?
Вот в упор не понимаю, где в этой концепции место заблудшим душам.
- Духи – часть живого мира. И мира мертвого. А живой и мертвый…
- Часть третьего? – не удержалась я. – Который их объединяет?
- Именно.
- Как-то все… сложно. Классическая концепция проще. И понятней.
В университете о том, мертвом мире, не рассказывали.
- Сложности не всем нужны, - развел князь руками. – Большая часть людей хочет жить спокойно в