Я заслуживал того, чтобы меня пытали черти и демоны, порожденные моим собственным воображением.
Существо подходило все ближе, и я уже ощущал зловоние прогорклого мяса, сочащееся из его разинутого рта.
— Остановись! Сейчас же!
Он прохрипел эти слова еще раз.
— Остановись! Сейчас же!
Я осторожно и неловко поворачиваюсь на постели.
Я пытаюсь не разбудить жену.
Почему я вспоминаю субботу шестнадцатого августа 1975 года?
Возможно, мне по какой-то причине именно сейчас предстоит разгадать тайну демона в дюнах?
Если честно, я не думал обо всем этом более трех десятилетий.
Много лет назад я боялся, что какие-то мои действия тем жарким летним вечером рассердили дремлющего духа, твердо вознамерившегося наказать тех, кто не придерживался его собственного морального кодекса.
Я вообразил, что ссохшийся старик под мятым балахоном — это призрак кого-то из дальних родственников Бренды Наррамор, который, подобно дедушке из истории Кевина, восстал из мертвых, чтобы охранить ее целомудрие. Но когда ему не удалось убедить меня оставить ее в покое, он обратил свою ярость на нее!
Какое-то время я пребывал в полной уверенности, что притаившийся в дюнах демон был дьяволом-хранителем Бренды Наррамор.
Я помню, что на следующее утро мы с Кевином отправились завтракать в ту закусочную, где подавали невероятно жирную яичницу с беконом и бутерброды с сыром. Еда для похмелья.
— Ну что, рассказывай, мужик. Ты вчера эту Бренду перепугал насмерть.
— Угу.
— Что ты сделал? Вытащил своего дружка?
Я покачал головой.
— Я увидел… что-то ужасное.
— Что? Ее огромные сиськи?
Я перестал жевать и поднял глаза на Кевина.
— Эй! — Кевин поднял руки ладонями ко мне, как будто защищаясь от нападения. — Она вчера полуголая бегала по пляжу. Все, кто хотел, мог рассмотреть ее прелести.
Я не знал, что ему сказать. Я не мог рассказать Кевину о демоне, привидевшемся мне в дюнах. Мы уже были не маленькими детьми. Мы не имели права видеть в темноте подкрадывающихся к нам призраков или утверждать, что у нас под кроватями прячутся ужасные страшилища.
— Кажется, я повел себя как полный идиот, — наконец произнес я.
— Не расстраивайся, братишка. На этом пляже полно рыбы. Мы познакомимся с другими цыпочками. Возможно, даже сегодня. — Он протянул мне пачку «Кента». Две согнутые сигареты — вот и все, что осталось в смятом пакетике. — Может, курнешь?
— Спасибо, не хочу.
— Я думал, ты теперь куришь.
— Я бросаю. После вчерашнего у меня до сих пор легкие болят. Я чувствую себя так, словно у меня в груди два угольных брикета.
— К этому быстро привыкаешь, братишка. Просто каждое утро, когда моешься в душе, надо хорошенько откашляться и сплюнуть мокроту. Это сразу прочищает легкие.
Я только отмахнулся.
Кевин вздохнул. Сунул «Кент» обратно в карман.
— Дело дрянь.
— Угу.
Тем не менее через неделю Бренда Наррамор меня простила.
Во вторую субботу нашего семейного отдыха она невозмутимо прошагала по пляжу, облаченная лишь в бикини и большие солнцезащитные очки. Ее волосы были всклокочены и напоминали бушующие волны с клубком свернувшихся в них змей. Никуда не сворачивая, она подошла к полотенцам, которые мы с Джерри и Кевином разложили на песке.
Она перебросила ручки пляжной сумки через плечо, а на свободной руке, как корзинку с ланчем, несла портативный приемник, который мерно покачивался у ее бедра, касаясь туго обтянувшей ее эластичной ткани купальника. Кажется, из дребезжащего динамика ее транзистора фирмы «Sanyo» плыла популярная тогда песня «Мои глаза обожали тебя».
— Я помню, как впервые напилась, — негромко сказала она, и мои глаза исполнили то, о чем шла речь в песне.
У меня во рту пересохло от волнения.
— И как это было? — еле ворочая похожим на сгоревшую гренку языком, все-таки сумел выговорить я.
— Я увидела гигантских ящериц. — Она высунула язык, имитируя ловлю воображаемых мух. Потом облизала губы. — А где твои дружки?
Я кивнул налево, где Джерри и Кевин флиртовали с двумя жизнерадостными блондинками, разложившими свое покрывало рядом с нашими полотенцами. Старшеклассницы. После шести дней непрерывного зажигания со студентками мои друзья решили немного «снизить свои стандарты».
— Тебе здесь не надоело? — спросила Бренда.
— Еще как.
— Ты когда-нибудь бывал в «Доме с привидениями» на променаде?
— Один раз был. Еще маленьким.
— А ты бывал там с девушкой?
Я смог только потрясти головой.
— Там темно, Дэвид. По-настоящему темно. Никто не увидит, как ты делаешь то, что тебе хочется делать.
Мы направились на променад Сисайд-Хайтс.
— Мои чванливые подружки в колледже называют этот городок Слизсайд-Хайтс,[31] — сообщила Бренда, когда мы оказались среди пинбольных автоматов и мигающих разноцветными огоньками тележек с попкорном.
— Насколько я понимаю, они здесь уже бывали?
Она рассмеялась. Взяла меня под руку.
— У тебя есть курево, Дейв?
— Не-а.
— Ты уже бросил?
— Вроде того. Наверное.
— Скверно.
Я вытащил из-за пояса плавок размокшую долларовую бумажку.
— Здесь тоже продают сигареты, — утешил я Бренду, кивая в сторону табачной лавки, зажатой между киоском, торгующим чипсами, и скибольной галереей. — Ты все еще предпочитаешь «Дорал»?
Она кивнула.
— Ментоловые, верно?
— Верно.
— Подожди меня здесь. Смотри не исчезни.
И она не исчезла. Во всяком случае, тогда.
В 1975 году шестнадцатилетнему подростку было очень просто купить сигареты. Курили практически все. Бренда рассказывала, что в ее колледже можно было курить даже на занятиях. На каждой парте стояли одноразовые пепельницы.
Я вручил ей две пачки ментолового «Дорала».
— Всего по сорок центов за пачку.
— Спасибо, Дейв.
Она сняла с пачки целлофановую обертку и быстро закурила. Я помню, что пока она не сделала первую глубокую затяжку, ее руки слегка дрожали. Докурив, Бренда схватила меня за руки и привлекла к себе. Позволила мне ощутить свою грудь под тонкой тканью купальника.
— Приобретение моих сигареток тебя разорило?
Она выдохнула остатки дыма, притаившегося в ее роскошной груди, мне в лицо.
— Да, сегодня утром я прихватил с собой только один бакс…
Она игриво потянула на себя эластичный пояс моих плавок. Опустив глаза, взглянула на недвусмысленную выпуклость.
— Странно, твои карманы не выглядят пустыми.
Мои уши заалели, и я пожалел, что не пришел на пляж в джинсовых шортах. Подстраховавшись пластиковой раковиной.[32]
— Не переживай, Дейв. У меня есть деньги.
Со словами: «Я сбегаю за билетами», — она оторвалась от меня и зашагала к обшитому досками киоску кассы.
Как выяснилось, мы стояли перед «Населенным привидениями особняком доктора Шэллоугрейва», скрипучим аттракционом-страшилкой пирса Фантайм. Одновременно он являлся ближайшим аналогом настоящего «Тоннеля любви», которым располагал Сисайд-Хайтс. Бренда купила по пять билетов на каждого, и мы шагнули в ожидающую нас двухместную кабинку, исполненную в виде черепа.
— Добро пожаловать в ужасы Сисайд-Хайтс! — произнес парень, опустивший перед нами предохранительную дугу. С виду он был моим ровесником. У него было больше прыщей. Он также слишком долго пялился на Бренду, разглядывая ее тесный топ. Когда он наконец отошел от нашей кабинки, то восхищенно присвистнул и кивнул мне с видом знатока. — Хо-ороша-а, брат. Хо-ороша-а! — нараспев произнес он.
Кабинка дернулась и поехала вперед. Где-то под ногами бряцала тяговая цепь. Перед нами распахнулись ворота, и мы медленно погрузились в темный тоннель, наполненный клубящимся дымом, вспышками ультрафиолетовых фонарей, звоном колоколов и сентиментальной органной музыкой.
Бренда тесно прижалась ко мне. Я обнял ее одной рукой.
Сняв мою ладонь со своего плеча, она положила ее себе на грудь.
— Добро пожаловать в мой дом с привидениями! — зловеще загудел из динамиков записанный на магнитофон голос. — Катайтесь с миром! Ах-ха-ха!
Я услышал сопровождающийся негромким шипением щелчок пневматического механизма. Распахнулись дотоле незаметные двери, и из темных шкафов, размахивая костями, вылетели два скелета в истлевшей одежде.
Бренда взвизгнула. Я рассмеялся.
Моя рука продолжала крепко держаться за вторую базу.
Следующим ужасом стала болтающаяся в петле кукла. Потом еще один манекен, рыгающий ярко-красной кровью в ведьмин котел.
— Какая гадость! — пробормотала Бренда.