а на красоту этого языка, старалась преподнести его как можно эмоциональнее и с пафосом. Принято это было на «ура», гвалт стоял немыслимый.
Во время просмотра мы с Сергеем Фёдоровичем сидели рядом. Закончился наш фильм, свет в зале загорелся, и… гробовая тишина. Пять минут, не меньше, ни шороха, ни вздоха, ни единого хлопка. Акапулько – это же престижный курорт, для богатых, публика там пресыщенная, праздная, а собравшиеся со всего мира кинематографисты – самые звёздные, преуспевающие. Помню, Жан Маре там с юношей ходил: осанистый, золотокожий, надменный, видом своим показывал, что дарит себя окружающим. И вот в этом роскошном фестивальном зале, где, куда ни погляди, смокинги, вечерние платья, и от блеска бриллиантов глаза слезятся, пять минут напряжённой, тревожной, какой-то безумной тишины. А потом несмолкающая овация, полчаса громовых аплодисментов и взволнованных криков. Это был триумф. Нас с Сергеем чуть ли не на руках вынесли. «Голова ацтека» – так называлась премия, которую получила «Судьба человека» в Акапулько. Потом поездила я по миру по разным фестивалям, но тот неожиданно обрушившийся на нас шквал искренних, восхищенных эмоций многотысячного зрительного зала в Акапулько почему-то особенно незабываем.
На этом наше совместное творчество закончилось. Не скрою, мне бы хотелось с ним ещё поработать, да только предложений больше не было, а сама я никогда не попрошусь, уж такая натура. Знаю, что относился он ко мне с добром и вниманием, всегда. Правда, общались мы редко: где-нибудь на фестивале или на киностудии дружелюбно поздороваемся и перекинемся словечком, не более того. Вот с Евгением Семёновичем Матвеевым, если долго не видимся, бывало, встретимся – обязательно обнимемся, расцелуемся. А Сергей Фёдорович – человек сдержанный, во всяком случае, таким он был по отношению ко мне.
Из его последующих картин я больше всех отмечаю «Они сражались за Родину». По-моему, пропустил он этот шолоховский роман через сердце, через своё мироощущение и прекрасных собрал актёров, настоящие все ребята, очень достоверные.
Конечно, Бондарчук – художник масштабный. Не понимаю, как можно было его такой обидой наградить? Ведь он столько сделал для нашего киноискусства! Но справедливости ради замечу, что и на него многие режиссёры обижались, потому что, когда снимал он, останавливались другие картины: бюджет не выдерживал, все деньги Бондарчук забирал. Но мстить ему за это, да так злорадно, как было на пятом съезде кинематографистов – для творческих людей недостойно. Я ведь тоже могла на него насупиться, да только никогда и ни на кого обид не держу. Иногда подойдут молодые коллеги: «Зинаида Михайловна, как вам удаётся так молодо выглядеть, поделитесь, каким кремом пользуетесь?» Я в ответ только смеюсь: «Никакой особой косметики, просто, что такое злиться – не ведаю, живу с чистым сердцем и согреваюсь любовью к близким, дорогим людям, особенно к внукам». Конечно, жизнь не безоблачна, то неприятности, то горе подстережёт, но я изо всех сил стараюсь это преодолеть, живу в стремлении радовать окружающих и радоваться самой.
К счастью, причины для таких хороших чувств, как человеческих, так и творческих, есть. Очень ценным, вдохновенным стало для меня участие в большом телевизионном фильме «Одна любовь души моей» режиссёра Наталии Сергеевны Бондарчук. Она пригласила меня сыграть роль Софьи Алексеевны Раевской – мамы этого любящего Пушкина семейства. Наташа – личность целеустремленная, натура содержательная, одарённая и очаровательная умница. А в деле – такая же одержимая, как отец. Сколько раз во время съёмок память уводила нас к Сергею Фёдоровичу! Глядела в её чёрные лучистые завораживающие глаза, и словно воскресал передо мной мой старинный товарищ, мой замечательный партнёр и режиссёр. И вновь меня захватывал притягательный свет магических бондарчуковских глаз. А душа пела – слава богу! – не прервалась ни связь времен, ни связь поколений.
Николай Трофимов,
народный артист СССР
Около 70 ролей в кино, среди них – в фильмах: «Укротительница тигров», «Полосатый рейс», «Третья молодость», «Война и мир», «Африканыч», «Трембита», «Бриллиантовая рука», «Табачный капитан», «Блокада», «Лев Гурыч Синичкин», «Враги», «Степь», «Отцы и деды», «Принцесса цирка», «Проделки в старинном духе», «Невеста из Парижа», «Гроза над Русью».
Веровал!
Наше знакомство с Сергеем Фёдоровичем Бондарчуком состоялось в 1963 году, когда я был приглашён на картину «Война и мир». Роль капитана Тушина я считаю своей первой настоящей работой в кино. Правда, мой дебют в кинематографе случился значительно раньше – в 1947 году, в фильме Г. М. Козинцева «Пирогов». Потом я снимался в «Полосатом рейсе», в «Укротительнице тигров», но это были небольшие комедийные эпизоды, и только.
В кино ведь обычно как? Нужно «утверждаться», нужно пройти кинопробы. Я на кинопробах играл так же, как в театре. В театре я играю на двадцатый ряд, чтобы меня было видно и слышно. Для этого в ход идут жесты, трюки разные, голос громкий. Я в молодости был, что называется «артист представления». Акимову такая комедийность, порой граничащая с клоунадой, нравилась, поэтому он меня и принял, так я у него в театре и играл. А в кино – иначе; как только начинаешь сильно жестикулировать, или усердствовать в мимике, в кадре всё получается утрированно, то есть – наигрыш. Поэтому меня долгие годы на пробы приглашали, а утверждать не утверждали.
Сергей Фёдорович утвердил без проб. Он был в Ленинграде, пришёл в Театр комедии на спектакль «Пёстрые страницы», поставленный по одноактным комедиям Чехова. Я играл в шутке «Трагик поневоле». Это почти моноспектакль с исповедью разбитого летней жарой статского советника, у которого в канцелярии «работа аспидская», а он ещё и «дачник, то есть раб, дрянь, мочалка, сосулька…», потому что, «не говоря уж о супруге, всякая дачная мразь имеет власть и право навязывать тьму поручений». В финале мой герой на очередную просьбу какой-то дачницы доставить из города швейную машинку и заодно клетку с канарейкой забегал по сцене и завопил: «Крови жажду! Крови!» – а Бондарчук, сидя в зале, под хохот зрителей, наверное, и решил, что именно я сыграю капитана Тушина. То есть, поверил в меня, у него на «Войне и мире» и состоялось моё настоящее кинематографическое крещение.
До личного знакомства я видел Бондарчука только в кино, и очень он мне как артист нравился. Роли свои играл замечательно эмоционально, порой – с пафосом. А на поверку оказался простым, располагающим к себе, тактичным. В первую беседу он произвёл на меня сильное впечатление особой манерой речи: разговаривал не громко, а так… полушёпотом. Во всяком случае, со мной разговаривал вполголоса, мягко, тёплые у него