В воздухе запели клинки Хаоса. Когда они засверкали вокруг, оставляя по всему телу царапины, Кратос понял, каково это — быть по ту сторону клинков.
Молодой Кратос выбросил один из мечей вперед, словно кнут, но его старший близнец сумел перехватить удар цепью своего клинка. Жар опалил руки, но ему было все равно — спартанец привык к боли и готов был вытерпеть что угодно, лишь бы вернуть свою семью.
Он ухватил меч противника за рукоять, дернул со всей силой, и молодой Кратос взлетел в воздух. Но, будучи столь же проворным, как и его противник, молодой спартанец, вместо того чтобы безвольно падать, замахнулся вторым клинком и приготовился атаковать.
Когда старший отсек ему руку до локтя, младший, по-видимому, испытал настоящий шок, глядя на конечность, упавшую на пол вместе с мечом и цепью. От дальнейших потрясений нынешний Кратос его избавил, милосердно раскроив череп надвое.
— Ты смотришь, Арес? Однажды ты отнял их у меня, но больше этому не бывать!
В ответ три оставшиеся стены храма снова покрылись мерцанием, и из каждой появился молодой, сильный и бодрый Кратос.
Проклиная Ареса, спартанец взмахнул мечами, приготовившись к тройной атаке.
— По одному за раз было бы слишком просто.
Когда три спартанца приблизились к его семье, Кратос почувствовал, как в нем закипает неудержимая жажда крови, питаемая клинками Хаоса, которые он держал в руках.
Он набросился сразу на двоих противников, в то время как третий хотел воспользоваться ситуацией, обойти спартанца сбоку и убить его семью. Но к его ужасу, атаку не только предвидели, но и пресекли. Из перерезанной шеи хлынул фонтан крови, а отрубленная голова покатилась по полу.
Противники-близнецы были моложе и сильнее, но дрались с той безумной кровожадной свирепостью, которая довела Кратоса до худшего из его преступлений. За десять лет спартанец научился сдерживать ярость, он больше не был тупой машиной для убийства. Как и хотела его жена, он теперь сражался не для того, чтобы пролить больше крови, а ради чести и семьи. Не прошло и десяти секунд, как оба врага лежали мертвые у его ног.
Тяжело дыша и обливаясь кровью из многочисленных ран, Кратос стоял над ними. Он ждал.
— Кратос! — вскричала его жена. — Я не знаю, где мы! Пожалуйста, отвези нас домой.
— Скоро поедем, надеюсь, — тихо ответил Кратос. — Мне еще надо кое-что доделать здесь.
Потом пришли пятеро. Их ждала та же участь, что и остальных.
— Тебе никогда не отнять их, Арес. Присылай десятерых, тысячу. Я убью всех. Ни один из них не прикоснется к моей семье.
— Ты пожертвовал ею ради безграничной власти, — голосом Ареса ответили ему огни горящего храма. — Это плата за все, что ты получил.
— Нет! На такую цену я не соглашусь никогда.
— Дурак! То, что я дал тебе, бесценно! Ты посмел отвергнуть бога! — прогремел голос, но потом ярость сменилась злым ехидством. — Ты заплатишь за свою глупость.
— Мне все равно. — Кратос поднял клинки Хаоса. — Я готов.
— Неужели?
Внезапно клинки ожили в его руках, движимые чьей-то злой волей. Словно кто-то мертвой хваткой схватил Кратоса за запястья и потащил к его семье.
— Нет! — взревел он. — Только не это!
Он пытался отшвырнуть оружие, но оно как будто приросло к ладоням. Цепи, прикованные к костям, горели так, что от боли потемнело в глазах. Теперь клинки Хаоса повелевали им, а не наоборот.
— Только не это!
Мечи взметнулись, затем ринулись вниз.
И снова, как и десять лет назад, Кратос стоял над телами жены и дочери. Убитых богом войны.
— Тебе следовало остаться со мной.
Спартанец вскричал и упал на колени. Но крик этот не был криком ужаса или сожаления. И не горе подкосило его ноги. Это был гнев. Гнев, обжигавший его сердце сильнее, чем когда-либо обжигали клинки Хаоса.
— Ты должен был стать сильнее.
Кратос мог лишь выть от обуявшей его ярости.
— А теперь у тебя не будет ни силы, ни магии, ни оружия.
Невидимые руки ухватились за мечи, выдернули их из ладоней Кратоса и стали тянуть в разные стороны. Спартанцу казалось, будто его натягивают на барабан, все туже и туже, и вот уже трещат плечи — еще миг, и руки оторвутся от тела.
Плоть сдалась раньше, чем суставы. Вспоров предплечья, цепи отделились от костей. От лоскутов кожи пошел черный дым.
— Все, что тебе осталось, — это… смерть!
И после этой роковой фразы бога войны горящий деревенский храм исчез. Кратос стоял на коленях посреди разрушенного храма Афины, на вершине ее священной горы, что возвышалась над лежащим в руинах городом. Одна-единственная слеза скатилась по его щеке и упала на обломки каменной стены. Спартанец поднял руку и посмотрел на обугленную плоть, затем перевел взгляд на храм, словно сопоставляя ничтожество своей изувеченной конечности с величием статуи Афины.
Когда он поднял глаза, они были сухими.
Арес наблюдал за спартанцем, опершись о раскаленный докрасна меч, как о трость.
— Не будет магии, говоришь? — Раскатистый голос Кратоса огласил весь город, отозвавшись эхом в далеких горах. — У меня ее достаточно.
— Ты по-прежнему всего лишь человек, слабый и никчемный, — усмехнулся Арес.
— В храме на полу лежит мертвая женщина. Она сказала, что я чудовище, а она никогда не ошибалась. — Кратос выпрямился и потряс руками, отчего во все стороны полетели брызги крови. — Ты меня породил, Арес, и я пришел, чтобы убить тебя.
Бог войны залился громким хохотом. Но в следующий миг яростный столб огня вырвался из его рта вместе с оглушительным криком, словно боевой клич миллиона воинов.
— Дерись! — прорычал он, занеся над головой свой гигантский меч. — Если осмелишься!
Арес перескочил через гору. От каждого его шага содрогались скалы, превращая храм в груду камней. Кратос следил за ним, как лев на охоте. Наконец схватка началась.
С замиранием сердца Афина вместе с Зевсом следила за поединком через волшебную чашу, стоявшую перед олимпийским троном. Игра, начатая десять лет назад, подошла к своему завершению, но богиня волновалась не только поэтому. Удивительно, но она тревожилась за Кратоса!
Она сама не могла поверить в то, что этот угрюмый убийца стал вызывать симпатию. Когда Кратос швырнул в глаза Аресу пригоршню камней, словно это был песок, она затаила дыхание. Когда он, увернувшись от меча, которым вслепую размахивал Арес, свалил бога войны на землю, она ахнула. Затем Кратос поднял лежавший у подножия горы валун, весивший, должно быть, сотни талантов, и замахнулся им, желая превратить олимпийские мозги в кровавое месиво. Афина обнаружила, что стоит на ногах, но как это произошло, вспомнить не могла.