Председатель. – А на частных зданиях есть?
Хабалов. – Весьма возможно, что есть и на частных… Но дело в том, что на эти воздушные батареи есть план у того же генерала Бурмана, где все нанесено и где сказано, где сколько стоит… Единственно, что я допускаю, что, может быть, в этот день 27-го эти противоаэропланные пулеметные батареи стреляли против жителей… А может быть, они стреляли и против правительственных войск. Может быть, они начали стрелять потому, что в них стали стрелять – господь их ведает!… Словом, я настолько мало о них знал и думал, что ни тогда министру юстиции, когда он меня спрашивал в Думе, не сказал, ни потом, писавши об этом бумагу… Я забыл об этой воздушной обороне, и потом, в конце только, вспомнил…
Апушкин. – Кому был подчинен генерал Бурман?
Хабалов. – Он был подчинен мне.
Председатель. – Я хочу спросить вас по нескольким пунктам вашего показания; вы выразились, по поводу начавшихся волнений, что вам казалось или вы полагали, что они имеют провокационный характер… Как вы понимаете это выражение?
Хабалов. – Я так понимаю: ранее, из того, что мне доносило охранное отделение и что послужило поводом к аресту рабочей группы, я уже видел, что цель, в конце концов, устроить восстание, свергнуть существующее правительство и заменить его временным правительством… Стало быть, раз такая цель поставлена, – первоначально восстание приурочивалось к 14-му февраля, но затем 14-го февраля почему-то не вышло; то, что не вышло 14-го, почему не выйдет 28-го? Так что мне казалось, что не столько действительный недостаток хлеба, сколько это поджигание…
Председатель. – Т.-е. вы «провокационный характер» понимаете в смысле «революционный»?
Хабалов. – Революционный, но в смысле, что, может быть, известные группы, может, анархические или другие устроят, – те, словом, которые бунтуют, мутят…
Председатель. – Насчет плана диспозиции войск, на случай восстания, скажите, где и у кого может находиться экземпляр этого расписания? Где его найти?
Хабалов. – Вы найдете его в управлении гвардейских запасных частей.
Председатель. – Почему там?
Хабалов. – Потому что начальником охраны петроградских войск был начальник гвардейских запасных частей и войск и туда входили все гвардейские запасные полки.
Апушкин. – Генерал Чебыкин?
Хабалов. – Да.
Председатель. – А еще где можно найти экземпляры?
Хабалов. – Затем, можно найти в штабе округа, потом у меня был экземпляр в столе, но затем все бумаги были взяты: может быть, он находится здесь у вас…
Апушкин. – Генерал Беляев, будучи в контакте с вами на площади Зимнего дворца, в Зимнем дворце, затем в Адмиралтействе, не сообщал об обстоятельствах, при которых он покинул свою квартиру в министерстве? Он не рассказывал вам, как он оттуда уехал и где он был перед встречей с вами и вообще при каких обстоятельствах и как он переехал?
Хабалов. – Я помню, он говорил, что ему пришлось уезжать под выстрелами…
Апушкин. – Может быть, он указывал, какие им были приняты меры?
Хабалов. – Нет, он не говорил… Дело в том, что когда вечером требовали послать охрану к Мариинскому дворцу, то отвечено было, по заявлению генерала Занкевича (ответил, кажется, я), что у нас мало войска и что мы не можем так растянуться: у нас нет средств охранять Мариинскую площадь, и что поэтому мы просим всех г.г. министров пожаловать или сюда или в Адмиралтейство… кажется, в Адмиралтейство… Сколько помнится, я говорил об этом по телефону…
Апушкин. – В каком платье был генерал Беляев, когда был в Адмиралтействе?
Хабалов. – В военном.
Апушкин. – В офицерском чине или была на нем солдатская шинель?
Хабалов. – Шинели на нем не было.
Апушкин. – Вам известны те меры, которые он принимал для обеспечения документов, находящихся в его руках?
Хабалов. – Об этом я ничего не знаю.
Родичев. – Беспорядки начались на Путиловском заводе?
Хабалов. – Нет: на Путиловском заводе ничего не было – там даже было дольше спокойно, чем где-нибудь… Беспорядки начались в первый день, 23-го, в двух местах, на Выборгской и на Нарвском тракте, на дороге, которая ведет к Ново-Петергофскому шоссе – там, где она пересекает Ораниенбаумскую ж.д.
Родичев. – Закрытие Путиловского завода могло состояться без вашего согласия?
Хабалов. – Без моего согласия.
Родичев. – А по чьему распоряжению?
Хабалов. – Очевидно, военное управление.
Родичев. – Вас не спрашивали об этом?
Хабалов. – Ни малейшим образом!
Родичев. – Следующий мой вопрос будет о том, когда вы узнали о роспуске Государственной Думы и каким образом?
Хабалов. – Я думаю, что я об этом узнал в заседании Совета Министров – ночью с 25-го на 26-е, – должно быть, так… хотя не ручаюсь за достоверность.
Родичев. – Скажите: на следующий день вам стало известно, что Дума не расходилась?
Хабалов. – Нет, об этом мне ничего не было известно…
Родичев. – О том, что происходило в Государственной Думе, вам ничего не сообщалось?
Хабалов. – Со мной говорил Родзянко 26-го, в воскресенье.
Родичев. – О чем были переговоры у вас с Родзянкой?
Хабалов. – Откуда он говорил, – я не знаю: из Думы или нет, – господь знает!… Он звонил ко мне в градоначальство, где я находился, и говорит: «Ваше превосходительство, зачем стреляете, зачем эта кровь?»… Я говорю: «Ваше превосходительство! я не менее вашего скорблю, что приходится прибегать к этому, но сила вещей заставляет это делать»… «Какая сила вещей?»… Я говорю: «Раз идет нападение на войска, то войска – волей-неволей не могут быть мишенью, они то же самое должны действовать оружием». – «Да где же, – говорит, – нападение на войска?»… Я перечисляю эти случаи. Называю случай с гранатой, брошенной на Невском между Аничковским мостом и Литейным. «Помилуйте, – говорит, – городовой бросил!» – «Господь с вами! какой смысл городовому бросать?»…
Председатель. – Но почему же вы не сослались, в разговоре с председателем Государственной Думы, на высочайший указ, который у вас был, на высочайшее повеление?
Хабалов. – На это я ничего не могу сказать.
Родичев. – Когда вы посылали отряд полковника Кутепова (вы его послали на Кирочную), не было ли ему дано каких-нибудь поручений, касающихся Государственной Думы?
Хабалов. – Нет, никаких.
Председатель. – Как велика была сила отряда Кутепова?
Хабалов. – Я уже докладывал.
Председатель. – Прикиньте это на силы…
Хабалов. – Примерно, пехоты человек 700, эскадрон человек 100 – это значит – 800; пулеметная рота – двенадцать пулеметов, человек тоже около 100… Так, всего около 1.000 человек.
Родичев. – В ваших объяснениях вы употребили такую фразу: офицеры Измайловского полка были ненадежны, – они говорили: вступим в переговоры с Родзянко… Это было в воскресенье или в понедельник?
Хабалов. – Это было тогда, когда было уже восстание: это было вечером в понедельник, уже часов в 6.
Родичев. – Вы считали, что Родзянко является уже той стороной, которая предводительствует, стороной воюющей?
Хабалов. – Я считал, что Родзянко – это лицо, которое имеет вес и влияние…
Родичев. – Там, в другом лагере?
Хабалов. – Что существует какое-нибудь другое правительство, я понятия не имел: я не знал о его существовании…
Родичев. – Когда в Адмиралтействе было заседание Совета Министров, там шел разговор о переговорах с Родзянко?
Хабалов. – Нет, в Адмиралтействе заседание Совета Министров не состоялось: я предлагал туда пожаловать, но они не захотели…
Родичев. – А на Моховой в Совете Министров говорили об этом или нет?
Хабалов. – Нет.
Родичев. – Вы назначены высочайшей властью на должность командующего войсками: как же мог ген. Беляев вас отставить?
Хабалов. – Он, видите ли, не мог меня отставить от должности командующего войсками, но от должности командующего войсками здесь, в городе, он мог отставить.
Родичев. – Ведь вам было поручено государем командование войсками округа, в том числе и в Петрограде?