Так стоял Сова, и смотрел он в небо, а потом он ощутил в себе вышеотмеченную радость и вышеупомянутое желание пошалить, оглянулся вокруг и увидел там, вдалеке, на дороге, собственную жену.
Она шла домой с сетками.
И Сова немедленно побежал.
Не к жене, конечно.
Он побежал домой, чтоб успеть раньше жены, чтоб успеть устроить ей незначительную веселую глупость, без которой так скучно-тоскливо жить, когда вокруг такая бесчувственная, невозможная красота.
Не зажигая свет, он в шинели вошел в ванную и спрятался там просто за пять минут до прихода жены.
И она вошла. Сперва в дверь, потом в ванную.
А Сова еще в темноте шагнул ей навстречу и сказал: «Ав!»
Она с ним две недели не разговаривала.
Мы с Серегой
— Абсурд — это высшее проявление математики. Собственно, абсурд — это и есть математика со всеми своими проявлениями. Вернее, так: логическая формула может быть описана с помощью уравнения, в котором цифры заменены словами, которые, в свою очередь, очень здорово описываются этими цифрами, которые — на этот раз слова — из-за этих цифр в падежных окончаниях не всегда связаны между собой. Это и есть абсурд. Понятно?
Это Серега. Он у нас философ. Люблю я слушать Серегу. Пять минут — и он что-нибудь да изречет.
Например:
— России не повезло. Она расположена поперек. Меридианов, конечно. А как можно управлять страной, расположенной поперек, когда после Урала все ложатся спать? Ты хочешь ими управлять, а они спят!
А вот еще:
— Никто никогда не соотносил размеры страны и размеры человека. А ведь все имеет значение. Возьмем Голландию и Россию. Если соотнести человека в Голландии и России с размерами страны, становится ясно, во сколько раз у нас человек ценится меньше, чем в Голландии.
Знаете, мне иногда кажется, что мы с Серегой древние греки. Он — учитель, я — ученик. И видится мне, что ходим мы по чудесному саду в сандалиях. Он впереди, я сзади. Он на ходу поворачивается ко мне и говорит, а я записываю все это на навощенной дощечке остро отточенной палочкой.
К примеру, такое:
— Концепт — это множественность, хотя не всякая множественность, тут полезно отметить, — концептуальна.
А я: тра-та-та — записал.
Или:
— В сердцевине каждой монады, видите ли, находятся эти самые сингулярности.
А вокруг цветы и всевозможные фрукты, разбросанные щедрой рукой того самого дарителя, скрытого от нас навсегда; того самого, кто позволяет и допускает и наш лепет, и все эти потуги относительно философии мимолетнейшей из наук, каждое утверждение которой — боже ж ты мой! — не более чем бабочка-турчанка, назначенная позировать. А все потому, что ему— тому дарителю — просто очень-очень хорошо, смешно и светло на душе.
Как подумаешь об этом, так непременно улыбнешься.
— Ты чего? — спросит тогда Серега, а я скажу ему:
— Да просто так…
Итак, Костик
— У меня прыщики на залупе.
Костик. Если он заговорил о своей… э-эм… залупе, то лучше его все-таки выслушать.
— Понимаешь, раньше их никогда не было. А залупа…
По моим наблюдениям, у Костика это самое чувствительное место. У некоторых имеются чувствительные губы, а у Костика…
— …и она болит. Вернее, чешется. Точнее, я думаю, свербит.
Сейчас он опишет нам все свои состояния.
— …и вот еще: она ноет.
Мне кажется, самое время изложить «причины кончины», как говорил наш старпом. «Какие у вашей кончины, — говорил он, имея в виду конец, если хотите, или член, проще говоря, — были причины?..»
— Я лечился вместе с женой…
Ах вот оно что.
— …от возможного заражения ее микрофлорой…
Печально, и все-таки.
— У женщин она не заразная, но…
Мы узнаем много нового.
— но вот в чем проблема… Ну?
— Она становиться агрессивной во время месячных или климактериальных явлений. И в принципе ничего страшного, но эти почесывания.
Да.
— …стоишь и чешешься, чешешься…
Да.
— И самое интересное, никогда раньше не чесалось. Врачи заставили меня съесть антибиотики, и я их жрал, как гиена конину, а меня тошнило, как последнюю блядь.
Ну, это, может быть, слишком.
— Да, да, как последнюю блядь.
Видимо, навязчивый образ.
— Пойду опять в медчасть. Если врач ничего не придумает, воткну ему все его тюбики в жопу. У меня же ничего не было. Но меня заставили. Говорят, если жена лечится, то вам обязательно надо принять курс. Принял, сука, курс и теперь вот чешусь. Хорошо еще, что член не отвалился.
Да, я полагаю.
— А что ты думаешь? Я иногда заглядываю в трусы с надеждой, поскольку кажется, что там что-то физически отделяется. Думаю, не может быть, чтоб отвалился. Так однажды физически ощутил, что даже перестал чесаться. Пойду посмотрю, что он скажет.
(Врач, наверное.)
— Слушай, хорошо, что ты меня выслушал с пониманием. А то нашим только скажи, они тут же ржать начнут, и никакого толку. Схожу, и если только доктор ничего не придумает…
Костик уходит.
Мне кажется, доктор что-нибудь придумает.
А то ведь он ему точно воткнет.
Все тюбики в жопу.
Это у нас запросто.
Юра
— Как ты думаешь, я — интересный мужчина?
Видите ли, Юра у нас зануда.
— Она мне сказала, что я — интересный мужчина. И я теперь не знаю. Надо с кем-то посоветоваться…
Мы с ним стоим на построении, и мне от него, видимо, не отвертеться.
— А ты как считаешь?
— Что?
— Я — интересный мужчина?
Длительное молчание по стойке «смирно» может означать только одно.
— Нет, ты не увиливай. Если я — неинтересный мужчина, ты так и скажи.
— Ой, бля…
— Что?
— Юра, сейчас восемь утра. Подъем флага, можно сказать, нашей Родины…
— Значит, по-твоему, я — неинтересный мужчина…
— Юра…
— Нет, конечно, некоторым совершенно насрать на то, что говорят их друзьям женщины, потому что им-то женщины говорят совсем другое, а может, вообще не говорят, а делают то, что и следовало доказать. А когда у человека проблемы, и он к ним обращается, то можно обращаться с ним, как с последней… или можно вот так по-хамски надуться, как индюк…
— Юра…
— Ну ты что, не можешь сказать, интересный я мужчина или нет?
— Я могу, конечно, сказать.
— Ну?..
— Но сквозь зубы.
— Почему?
— Потому что ты, сука, стоишь во второй шеренге, а я — в первой. На тебя вчера смотрела женщина, а на меня сейчас смотрит старпом…
— Ну ладно, хорошо… Я, конечно, не могу требовать от друга ничего такого, но сказать-то он может…
— Что?
— Я же говорю… Она мне сказала… И я теперь не знаю… Ты мне должен посоветовать… Как это расценивать… Это как предложение? Как ты считаешь?..
— Что?
— Да еб-т… ты мне можешь ответить на простой вопрос? Я же ничего сверхъестественного не спрашиваю! Я всего лишь желаю узнать, интересный я мужчина или нет!
— Да! Да!.. Розы в стволе, три морковки внутрь Вовке, пончики сверху — девочки снизу! Ты — интересный мужчина! И будь я бабой, ты бы у меня так просто не отвертелся. Я бы взял тебя за уши и так бы тебя оттрахал! Так бы оттрахал, что ты бы у меня плакал и просил еще.
После непродолжительного молчания:
— Ты что, обиделся?
— Нет…
Опять Костик
— …Оказывается, после всех этих антибиотиков, что я наглотался, у меня микрофлора на залупе уничтожена вся!
— Не понял.
— Видишь ли, она живет на тебе не только там, но и всюду, и не дает размножаться чужеродной микрофлоре.
А-а…
— И ты находишься с ней в мирном сосуществовании.
Ясно. Это он о прыщах. Трудно, знаете ли, от того многообразия, что нас всех здесь окружает, сразу же перейти к чьим-то почесываниям.
— А если микрофлора убита…
Потрясающе…
— … то ее место занимает чужеродная…
Не знаю, что и сказать.
— …Она-то и чешется!..
Открытие. Я считаю, что это открытие.
— И если вчера у тебя чесалась залупа…
М-да.
— …то завтра будет чесаться все остальное.
Интересно, к чему бы мне все это применить.
— Он мне говорит, что нужно лечить всех моих женщин.
Речь, скорее всего, идет о внутреннем голосе.
— Да нет же! Это мне врач сказал. Ты что, совсем ничего не помнишь? Я пришел к нему, как ты понимаешь, с тем чтоб воткнуть ему все его тюбики в жопу, а он мне все объяснил.
Мы удивлены и ошарашены.
— И теперь нужно лечить всех.
Я думаю, да.
— Но я не знаю, с кем я был в период, предшествующий появлению прыщей на залупе: то ли с одной, то ли с другой, не говоря уже о том, что я был с собственной женой, которая была то ли со мной, то ли еще с кем-то, и, вполне возможно, что у него теперь те же проблемы… с залупой…