Укрывшись за стволом каштана, он наблюдал за тем, что происходило внутри лавки.
А там сильный запах сыра вызвал у Томаса Берри воспоминания, перенесшие его в далекое детство.
Он родился и вырос в районе судоверфей и пристаней лондонского порта, к которым швартовались рыболовецкие суда, — в маленьком убогом домике, расположенном около того места, где ремонтировались рыбачьи снасти. У его родителей не было другого занятия, кроме починки сетей, и они зарабатывали так мало, что зачастую еды на ужин хватало только для их малолетнего сына, а самим им есть было нечего. Иногда весь их рацион состоял из полусгнивших остатков рыбы, найденной в складках сетей.
Вместе с запахом моря и рыбы в памяти Томаса сохранился и другой, более цепкий запах, забивавший все остальные. Это был запах дегтя, которым покрывали деревянную обшивку судов. Друзья Томаса — такие же оборванцы, как и он сам, — не думали ни о чем, кроме своих игр и похождений. В те времена ощущение мнимого счастья преобладало над осознанием убогости окружающей действительности.
До тех пор пока Томасу не исполнилось четырнадцать лет, он ни разу не задумывался над тем, что они живут очень бедно, потому что еду ему родители всегда давали, а при его небольших запросах ему даже в голову не приходило, что человек может нуждаться в чем-то еще.
Но в один прекрасный день он обратил внимание на то, что у других людей больше всякого имущества, чем у его семьи, — намного больше. Отправившись бродить по центру Лондона, он увидел там сказочные дворцы и особняки, нарядных дам из высшего общества, роскошные кареты с ухоженными лошадьми, шикарные трактиры. И это мало-помалу стало его раздражать.
Он завидовал другим людям даже потому, что они дышали более чистым воздухом. Его взгляды на жизнь кардинально изменились: он начал люто ненавидеть своих родственников и приятелей за то, что они живут так убого, что они нищие, что они — никто и ничто. В убогости приходилось жить и ему, Томасу, и он считал, что в этом виноваты его родители, а потому решил их убить. Его самого удивило, с какой легкостью он это сделал. Томас сорвал на них всю злость, какую успел накопить в свои четырнадцать лет. Однако этот поступок словно освободил его, открыл перед ним дверь в лучшую жизнь. Он не стал лить слезы над своими мертвыми родителями. «Зачем это делать, — подумал он, — если они были виноваты в моей гнусной прошлой жизни?»
Из всей сцены убийства родителей Томасу запомнились только их перекошенные от ужаса лица. Это было главное наследство, которое они ему оставили: с тех самых пор ему нравилось видеть страх в глазах других людей.
— Я заметил, что за нами уже довольно долго наблюдает какой-то тип. — Слова Энтони оторвали Томаса от воспоминаний.
— Кто именно? Где он?
— На тротуаре, с той стороны улицы. Не оглядывайся. Давай сделаем вид, что ничего не заметили.
Томас получил из рук торговца половину круга овечьего сыра и расплатился за покупку. Выходя из лавки, он увидел человека, о котором говорил Энтони.
Юноша уловил брошенный на него взгляд, однако этот взгляд был таким мимолетным, что он не придал ему значения и продолжил следить за ними.
Энтони и Томас стали бродить по узким улочкам неподалеку от дома, в котором они жили. В этих местах редко попадались прохожие, а потому масоны решили оторваться от своего преследователя, а затем подкараулить его в каком-нибудь тихом закоулке и неожиданно напасть.
Матео Вильче почувствовал, что на этих улочках его подстерегает опасность, однако не стал осторожничать: ему не терпелось узнать, кто же такие эти двое и где они живут. Свернув на очередном повороте улицы направо, он вдруг оказался лицом к лицу с теми, за кем следил.
— Что вам от нас нужно? — Энтони прижал Матео к стене дома и обеими руками схватил его за горло.
Юноша сразу же заметил, что у этого человека характерный английский акцент.
— Ничего не нужно. Оставьте меня в покое!
— Мы заметили, что вы уже давно за нами следите. Так что не лгите. Немедленно скажите нам, кто вы такой и что вам от нас нужно! — Томас посмотрел налево, потом направо, чтобы убедиться, что, кроме них троих, здесь больше никого нет.
— Повторяю вам, я и понятия не имею, о чем вы говорите. Я просто гулял — только и всего.
Ответ на его слова был весьма суровым: он тут же получил два сильнейших удара в живот, от которых его едва не стошнило. Однако он по-прежнему был полон решимости ни в чем не признаваться.
— На кого вы работаете? — Томас знал, что если непрерывно давить на грудную кость, то человек начнет задыхаться. Он стал давить кулаком этому юноше на грудную кость, и вскоре у того начало бледнеть лицо.
— Ладно, хватит, а то еще подохнет! — Энтони отбил в сторону кулак Томаса.
— Я все расскажу…
Матео согнулся почти вдвое, пытаясь восстановить дыхание. Он тут же получил удар в лицо, рассекший ему губу. Матео подумал, что если будет упорствовать и ничего не скажет, то эти звери наверняка убьют его прямо здесь. Он украдкой нащупал рукоять кинжала.
— Я выполнял задание отца Раваго.
— Королевского исповедника?
Англичане удивленно переглянулись. Племянник де Вальмохады воспользовался секундной заминкой, ударил кинжалом Энтони в бедро и бросился наутек.
Томас тут же побежал вслед за ним. Он был физически здоровей и проворней этого юноши, а потому быстро его догнал и резким движением свернул ему шею.
Матео Вильче не успел даже закричать. Его безжизненное тело рухнуло наземь, а масоны, пока их никто не заметил, быстро пошли прочь.
Рана на бедре Энтони оказалась довольно серьезной.
— Сеньора, вы хотите, чтобы я сделала в ванне побольше пены?
— Нет, не нужно, ее и так уже достаточно. Но все равно спасибо, Амалия.
Выдержав в тот жуткий день множество утомительных визитов и затем отмахнувшись от назойливых просьб Фаустины не оставаться одной в этом дворце, Беатрис наконец получила возможность отдохнуть и полежать в горячей воде в ванне, стоявшей посредине большой ванной комнаты.
За неделю своей замужней жизни она заметила, что именно этот момент — когда солнце уже клонится к закату — был самым лучшим за весь день, потому что она, сидя в ванне, могла побыть наедине с собой, наслаждаясь одиночеством.
Беатрис слушала слабый плеск воды, и ей казалось, что ее жизнь теперь, словно вода, будет течь спокойно и неторопливо, а несчастья, которые преследовали ее всю жизнь, прилипая к ней, словно пена к коже, смоются с нее точно так же, как она сейчас смоет со своего тела мыльную пену.
Принимая горячую ванну, Беатрис неизменно чувствовала, что ее печали тают и уходят куда-то в прошлое. Однако, когда она выходила из ванны, все опять становилось таким же, как прежде: окружающая действительность снова показывала ей свое настоящее, жестокое лицо, и Беатрис тогда казалось, что ей никогда не удастся избавиться от страданий.