Господи, романтическая подоплека во всем этом была весьма кстати. Не так ли?
Ноу-Уан подходила медленно, хромота была еле заметна, и, достигнув края матраса, она опустила взгляд на его обнаженную грудь, руки, живот… и еще ниже.
– Я снова возбужден, – сказал он гортанным голосом. И, будь он проклят, но можно подумать, что он просто хотел предупредить ее. На самом деле? Он надеялся вновь увидеть то выражение на ее лице, когда он довел себя до оргазма…
И, кто бы мог подумать… вот и оно: жар и любопытство. Не страх.
– Мне взять твое запястье, стоя здесь? – спросила она.
– Забирайся на кровать, – буквально прорычал он.
Она поместила одно колено на высокий матрас, а потом неуклюже попыталась повторить то же самое со вторым. Ее хромая нога лишила ее равновесия, и она накренилась…
Тор без труда поймал ее, обхватив за плечи и мешая упасть лицом вниз.
– Держу тебя.
Ну, в этой фразе крылся двойной смысл.
Он ненамеренно притянул ее, так, что женщина устроилась на его груди. Блин, она была легкая, словно пушинка. Но, с другой стороны, она всегда мало ела.
Не он один нуждается в хорошем питании.
Но потом Тор просто замер, давая ей возможность привыкнуть. Он был ярким представителем мужского пола, адски возбужденным и уже успевшим напугать ее. Что до него, то Ноу-Уан могла потратить все время мира на то, чтобы удостовериться, с кем она сейчас находилась…
Внезапно ее запах изменился, приобретя безрассудный аромат пробудившейся женщины. В ответ его бедра заерзали под одеялами, и она бросила взгляд через плечо, наблюдая за реакцией его тела.
Будь он добропорядочным мужчиной, то скрыл бы эрекцию и убедился, что происходящее было связано только с оплатой за ее помощь. Но он чувствовал себя скорее мужчиной, чем добропорядочным.
На этой ноте, он опустил ее на свою грудь таким образом, чтобы губы Ноу-Уан оказались напротив его яремной вены.
***
Кожа.
Теплая мужская кожа напротив ее губ.
Теплая, чистая мужская кожа золотисто-коричневого, а не мертвенно-бледного цвета. Она пахла специями, мужественностью и… чем-то столь эротичным, что ее тело перенеслось в то вулканическое место.
Ноу-Уан сделала вдох, и его запах – запах мужчины – вызвал беспрецедентный отклик. Она полностью переключилась на инстинкты, клыки выступили из челюсти, губы раскрылись, показался язык, будто желая попробовать на вкус.
– Возьми мою кровь, Ноу-Уан… Ты знаешь, чего хочешь. Возьми меня…
Проглотив ком, она приподнялась на нем, заглядывая в его пылающие глаза. В них плескалось слишком много чувств, чтобы расшифровать их, и то же самое можно сказать о его голосе или выражении лица. Происходящее давалось ему с трудом: но с другой стороны, это была его супружеская спальня, где он без сомнений бывал тысячу раз со своей шеллан.
И, тем не менее, Тормент хотел ее. Это было ясно по напряжению в его теле, эрекции, которую она видела даже под слоем ткани.
Она знала, что он стоит на сложном перепутье, разрываемый двумя противоречиями: Ноу-Уан чувствовала то же самое. Она хотела этого, но если она возьмет его кровь сейчас, то положит начало отношениям, и она не думала, что готова к тому, куда они могли завести их обоих.
Но она не станет убегать. Как и он.
– Ты не хочешь, чтобы я пила из запястья? – спросила она словно чужим голосом.
– Нет.
– И где ты меня хочешь видеть. – Не вопрос. И, дражайшая Дева-Летописеца, она не понимала, кто сейчас говорит с ним таким голосом… низким, соблазняющим, требовательным.
– У моего горла. – Слова Тормента прозвучали еще ниже, и он застонал, когда ее взгляд вновь обратился туда, куда он неумышленно направил ее.
Этот всесильный воин хотел, чтобы она использовала его. Он лежал на подушках, его массивное тело, казалось, пребывало в странном восхищении, которое она видела раньше, удерживалось незримыми путами, из которых было невозможно выбраться.
Он не сводил с нее глаз, наклонив голову в бок, открывая взору вену… с противоположной по отношению к ней стороны. Так что ей придется вновь растянуться на его груди. Да, подумала Ноу-Уан, она тоже хотела этого… но прежде чем пошевелиться, она позволила своей глубинной сущности запаниковать. Последнее что ей нужно – это потерять контроль в процессе кормления.
Никакие воспоминания не всплыли из глубин сознания. Впервые настоящее ощущалось настолько реальным и пленяющим, что прошлое не показывалось ни эхом, ни тенью… в это мгновение она была словно чистый лист.
И четко осознавала, чего хочет.
Протянув руку, Ноу-Уан устроила свой легкий вес на его невероятно широкой груди. Его размеры казались нелепыми, противопоставление их тел – абсурдным… и, тем не менее, она не испытывала страха. Твердые мускулы его груди и ширина плеч совсем не пугали ее.
А лишь заостряли ее жажду до его вены.
Его тело выгнулось вверх, когда она легла на него, и – о, Боже – этот жар. Исходящий от его кожи, распаляющий ее нужду так же настойчиво, как лето действует на лихорадку.
Так давно она в последний раз кормилась от мужчины. В далеком прошлом это происходило лишь под пристальным наблюдением не только ее отца, но и других мужчин ее кровной линии: воистину, во время кормления всегда присутствовал дух церемонии, биология сдерживалась обществом и его ожиданиями.
Она никогда не чувствовала возбуждение. А если те порядочные джентльмены, что предоставляли ей свою вену, возбуждались, то они благоразумно не показывали своей реакции.
Происходящее сейчас включало все, чего не доставало в ее предыдущем опыте.
Происходящее сейчас было диким, необузданным… и очень сексуальным.
– Возьми мою кровь, – приказал Тормент, его челюсть напряглась, подбородок приподнялся, обнажая горло еще сильнее.
Опустив голову, она задрожала всем телом и укусила без толики изящества…
В этот раз стон принадлежал ей.
Вкус Тормента был ни на что не похож, букет взорвался ощущениями на ее губах, языке, стенках горла. Его кровь была намного чище и сильнее всего того, что она пробовала раньше, и… его сила. Казалось, будто мощь тела воина перетекала в нее, преображая ее во что-то большее, чем она была когда-либо.
– Бери больше, – выдохнул он хрипло. – Бери все…
Она выполнила его приказ, меняя наклон головы так, чтобы их соединение стало еще более идеальным. Она пила, смакуя, и обнаружила, что стала очень ясно ощущать потяжелевшие груди, лежавшие на нем. Тянущая боль в животе становилась лишь острее, сколько бы она ни пила. А ее ноги, они буквально таяли… желая только одного: раскрыться.