Читать интересную книгу Не теряй головы. Зеленый – цвет опасности (сборник) - Кристианна Брэнд

– А почему Хиггинс не узнал Эстер?

– Когда он с ней разговаривал, она была вся перемазана в грязи, она ведь копала вместе с остальными. Возможно, он отер лицо, прежде чем подошел к ней. То же самое и с Уильямом… Он работал где-то рядом, но они не видели лиц друг друга без слоя пыли.

– Эстер почему-то не поняла, что Уильяма привезли вместе с Хиггинсом, – заметила Вудс. – Все остальные об этом знали. Не помню, кто мне об этом сказал, но я с самого начала знала, что перелом большой берцовой кости – один из тех, кого накрыло в центре гражданской обороны.

– В тот же день бомба попала и в паб в Годлистоуне. Думаю, Эстер как-то связала это с Уильямом, поскольку он пивовар, – предположил Иден. – Мысли-то занимал только Хиггинс – и планы, как с ним расправиться.

– Хиггинс постоянно твердил, что все его друзья погибли, – напомнила Фредди. – Он не знал, что Уильяма еще откапывают, а сам Уильям весь вечер был без сознания: сначала наркоз, потом морфий. Когда же он пришел в себя, Хиггинса уже отгородили ширмами. Думаю, старик так и не увидел Уильяма и искренне считал, что из всей команды выжил только он.

– Возможно, как раз это и заронило в голову Эстер идею: остальные понесли наказание, а Хиггинс избежал возмездия, хотя именно он отдал приказ прекратить раскопки.

– Понятно теперь, почему Хиггинс слышал все, что происходило в закутке рядом с ним, – сказал Барнс. – Эстер спрятала морфий и вколола ему просто воду, чтобы он помучился, как три дня и три ночи мучилась ее мать. А выйдя из палаты, она увидела оставленные полковником баночки с краской, и у нее созрел план.

Иден тихонько встал и вернулся с четырьмя кружками, держа их за ручки.

– …Ей было тяжело стоять и смотреть, как Хиггинс умирает, – говорила Фредди.

– Эстер выглядела ужасно. Я была с ней во время предыдущей операции и уговорила ее присесть, – сказала Вудс. – Я-то решила, что она волнуется. Она впервые присутствовала при полостной операции.

– Бедняга Хиггинс был такой трогательный. Постоянно говорил ей «деточка».

– Миссис Хиггинс сказала Коки, что Эстер жестоко с ним обращалась, – сказал Иден. – Может, старушка заметила что-то такое, что все остальные проглядели.

– Эстер не была жестокой, – покачала головой Вудс. – Ей не доставляло удовольствия мучить людей. Просто у нее была, как выразился Кокрилл, «идея фикс»: она обязана отомстить за смерть матери.

– Сестру Бейтс она убила не для того, чтобы отомстить за мать, а для того, чтобы самой уйти от наказания.

– Да, но можно догадаться, как Эстер себе это представляла. Она сделала то, что обязана была сделать, и нельзя было допустить, чтобы она понесла за это наказание. Понимаешь?

– Нет, не понимаю, – ответила Фредди.

– А я понимаю, – сказал Иден. – Месть потеряла бы всякий смысл, если бы Эстер разоблачили. Конечно, ей улыбнулось счастье, она встретила Уильяма и, вероятно, хотела жить, и все же, я думаю, ей было очень важно избежать наказания. Поэтому она начала собирать морфий, у нее это стало просто навязчивой идеей – лучше умереть, чем быть осужденной.

Фредерика, которая обычно отзывалась о пациентах снисходительно и относилась к своему призванию с легкой насмешкой, первая возмутилась при мысли о нарушении медицинской этики:

– Подумать только, Эстер заставляла пациентов страдать только ради того, чтобы припрятать немного морфия! Ужасно! Я никогда не смогу ей этого простить!

– Она не совсем лишала их обезболивающего, Фредди, просто давала половинную дозу. Всего за три ночи, что Эстер дежурила в палате, в ее распоряжении было примерно восемь гран. Допустим, она оставила себе четыре, с двумя гранами, что были у нее первоначально, и четвертью грана, которые она позаимствовала из твоей сумки в тот день, когда мы собирались поехать покататься – она, конечно, не знала, что ты оставила немного себе, – получается шесть с четвертью гран. Да еще четверть, которую она не дала Хиггинсу. Это, конечно, смертельная доза, да еще с учетом того, что ей удалось ввести морфий себе в вену.

– Она поэтому так быстро умерла?

– Конечно. В противном случае это могло тянуться несколько часов, Эстер впала бы в кому и все такое. Вряд ли Муну удалось бы ее спасти инъекцией стрихнина, но, наверное, старик сделал первое, что пришло ему в голову. Если бы не Коки, может, он бы ее и вытащил.

– А когда инспектор ворвался в комнату до того, как Мун успел дать ей противоядие, они оба сказали: «Слава богу!»

– Ну да. Мун, по-видимому, понял, что для бедной Эстер игра проиграна. И лучше дать ей умереть.

– Но, Джарвис, Кокрилл к тому времени уже знал, что это Эстер убила Хиггинса и Бейтс…

– Вы помните, как Мун остановил Эстер, когда она собиралась признаться? Полагаю, чтобы спасти ее, он был готов взять вину на себя. В конце концов, он не слишком дорожил жизнью, даже тогда.

– А велосипед, который он видел? Велосипед действительно был красный?

– Нет, конечно, – сказал Барнс. – Кокрилл пытался вывести Эстер из равновесия, заставить ее сказать правду, хотя десять-пятнадцать лет назад, когда сын Муна погиб, у почтальонов действительно были красные велосипеды. Но это был серебристый велосипед, принадлежавший одному молодому парню, который жил по соседству. Мун не раз мне об этом говорил.

Джарвис поднялся.

– Еще по кружечке?

– Нет, Иден, теперь моя очередь.

Вудс похлопала себя по животу:

– В меня больше не влезет, иначе я просто лопну с ужасным грохотом!

– Ну, ты скажешь, любовь моя! – воскликнул Иден.

Решили, что пора уходить.

Фредерика и Барнс шли под ручку.

– Вуди, дорогая, расскажи, как дела в больнице?

– Ах, мой дорогой, без тебя там просто тоска, без тебя и Эстер. Я живу в коттедже с Мэри Белл и ужасной девушкой по фамилии Бассет. Мэри, конечно, милая, она регулярно умывается и вообще ведет себя нормально, ну, например, спит с открытым окном, однако Бассет ужасна. Сестра-хозяйка хотела подселить к нам Хибберт, но я ей сказала: «Мадам, мы знаем, что Хибберт спит в трусах и в майке, потому что я помню, в каком виде вы ее однажды отправили в бомбоубежище. Согласитесь, мадам, что Хибберт – это уже слишком!» Она смилостивилась и сказала, что поселит к нам Бассет. Теперь мы с Мэри иногда жалеем, что не согласились на Хибберт с ее трусами и майкой.

– А что не так с Бассет?

– Ах, мой дорогой! Она ужасно сопит всю ночь! Думаю, поэтому у нее такая фамилия. Они ведь постоянно что-то вынюхивают, правда, Джарвис?

– Кто вынюхивает?

– Бассеты, конечно, дорогой, или бассет-хаунды, если тебе так больше нравится.

– Мне никак не нравится, Вуди, – запротестовал Иден. – Ты же знаешь, я не силен в природоведении.

Фредерика внезапно остановилась как вкопанная.

– Да, кстати о природоведении! Я забыла тебе сказать, Вуди, у меня будет ребенок!

Джарвис захохотал так, что Вудс испугалась за его жизнь.

– Ты просто невыносим, – строго сказала она ему, когда они остались вдвоем. – Как можно смеяться над тем, что у Фредерики будет ребенок? Ты же видишь, что Барни горд и счастлив, как собака с двумя хвостами. Над чем ты так смеялся?

– Фредди в своем репертуаре: обрушивает на нас такие новости посредине дороги, да еще за шесть месяцев до того, как приличная девушка согласится выдать свою маленькую тайну. «Да, кстати о природоведении, Вуди, у меня будет ребенок!» – И он снова залился хохотом.

– А по-моему, это прекрасно, я прямо сейчас начну вязать будущему младенцу шерстяную жилетку.

– Тебе пора вязать жилетки для своих собственных детей, Вуди, – сказал Иден.

– Кому? Мне? В моем-то возрасте! – засмеялась Вудс.

– Да, пора тебе оставить больницу, выйти замуж и обзавестись собственным домом. Думаю, у тебя будут очень милые дети, с блестящими черными глазами и кудряшками как у маленьких негритят. На мой взгляд, ты станешь прекрасной мамой и замечательной женой.

– Ты серьезно, Джарвис? – спросила Вудс, спрятав руки в карманы жакета, чтобы не было видно, как они дрожат.

– Совершенно серьезно, – ответил он.

Яблоки висели на ветках еще зеленые, в воздухе стоял аромат угасающего летнего дня. Они молча шли по проселочной дороге, а на полях сидели кролики и следили за ними, потирая носы пушистыми лапами. Последние лучи заходящего солнца поблескивали на побелевших стволах деревьев, словно продлевая волшебство кентских сумерек.

– Ты серьезно? – спросила Вудс еще раз, и ее лицо было снова молодо и светилось радостью и надеждой.

– Да, серьезно, – сказал Иден. – Ты такая… «Прекрасная» – избитое слово. Я всегда считал тебя хорошим человеком, Вуди, добрым и веселым. В жизни всякое случается, но ты никогда не подавала виду, что огорчена, обижена или напугана. Ты поднимаешь голову выше и смеешься, чтобы никто не догадался, как тяжело у тебя на душе. – Он нагнулся, поднял маленький камушек и кинул в сторону кролика; тот развернулся к ним белым пушистым хвостом и лениво поскакал с дороги. Джарвис взял Вудс под руку и добавил, улыбаясь: – Думаю, тот, за кого ты выйдешь замуж, будет очень счастлив.