Читать интересную книгу Принцесса Анита и ее возлюбленный - Анатолий Афанасьев

И все-таки Желудев понимал, что вряд ли сумеет отказаться. Миллиард долларов! Он попросту никогда не простит себе, если такой кусок вдруг пролетит мимо рта.

Он открыл глаза. Мимо тянулись унылые подмосковные рощицы, похожие на толпы оборванцев, вышедших к дороге просить подаяние. Морозный воздух угрожающе бился в затененные стекла. Впереди уже приоткрылась Москва во всей своей неописуемой гибельной, увядающей красе. Нет, только не это, вслух произнес Станислав Ильич, только не это и не сейчас.

10

Они только и делали, что разговаривали. Никите казалось, за всю предыдущую жизнь он не наговорил столько, сколько за эти два дня. Он чувствовал, что только так они смогут заново обрести любовь. Дружеская болтовня — вроде теплой печки в деревенской избе, вот он и трещал без умолку, пытаясь расшевелить принцессу, влить в ее душу свежую кровь. И, надо заметить, Анита постепенно оттаивала, но чересчур медленно, черепашьими шажками, а времени было в обрез.

Пансионат «Красный петух» на окраине Стокгольма — трехэтажный особняк из черного камня с разбитым перед ним небольшим парком с голубыми елями, ярко-желтыми дорожками и стеклянным конусом зимней оранжереи. Хозяйка пансионата Адель Крампф, пожилая немка с белокурой, тщательно причесанной маленькой головкой, будто взятой напрокат с витрины парикмахерского салона, и с радостным, задорным сиянием голубеньких глаз, — встретила их как долгожданных гостей, с какой-то даже чрезмерной, как показалось подозрительному Никите, суетливостью проводила в отведенные им покои на втором этаже, состоящие из двух стильно меблированных комнат — гостиной и спальни. Больше всего Никиту поразила роскошная, огромная кровать с балдахином, такие он видел только в исторических фильмах про благословенные феодальные времена, которые, впрочем, похоже, вернулись в Россию. Госпожа Адель не нашла нужным спросить, устраивают ли их одни покои на двоих, значит, была достаточно проинформирована, что Никиту тоже озадачило и насторожило. Хозяйка провела их по комнатам, распахнула шкафы, показала ванную и туалет (второе потрясение для Никиты: в мраморное джакузи можно было усадить человек пять), потом ознакомила с распорядком жизни в пансионате. Из постояльцев сейчас только две вполне приличные пары, но за столом иногда собирается до пятнадцати человек, приходят постоянные клиенты из местных, обожающие ее кухню. Тревожить их, естественно, никто не будет. Госпожа Адель говорила по-немецки и по-французски, понимала ее одна Анита, но Никита важно кивал, как будто тоже улавливал общий смысл. Немка ему понравилась, показалась безобидным созданием, но возможно, он ошибался. Дальше госпожа Адель пустилась в какой-то восторженный рассказ о своем покойном муже мистере Иохансене, и Никита с трудом ее выпроводил. Когда вернулся в гостиную, Анита сидела на краешке обитого золотистым шелком стула и хмуро разглядывала ногти на правой руке.

— Если ты думаешь о том, что здесь только одна кровать, — мягко начал Никита, — пусть тебя это не смущает. Я прекрасно устроюсь вон на той кушетке.

Она взглянула на него так, словно он сморозил глупость, превышающую всякое воображение:

— Друг мой, я, наверное, больше никогда не научусь смущаться. Разве ты не понял?

Собственно, с этой тоскливой ноты началась их бесконечная беседа, затянувшаяся на двое суток.

Вечером первого дня (Анита, едва добравшись до постели, мгновенно уснула, утомленная дорожными приключениями) Никита встретился в холле пансионата, заставленном мягкой мебелью в темных, приглушенных тонах, со стереотелевизором «Шарп» с полутораметровым экраном в углу, с кадками с диковинными растениями, напоминающими пейзаж из фильма «Солярис», с человеком, который по кодовой цепочке проходил под именем Багрова-внука, но Никите представился как Казимир Столповский, гражданин Польши. Это был господин лет за пятьдесят, сухощавый и крепкий, с обветренным, а в некоторых местах облупившимся лицом, похожий на морского волка, списанного на берег за проявление излишней мягкотелости и обескураженного этим событием до конца своих дней. Печальный взгляд синих глаз свидетельствовал о том, что этот человек понимает проблемы и сложности бытия во всем их объеме, но не сломался под тяжестью этого знания. У него было энергичное рукопожатие и манеры хорошо воспитанного человека. Никита попытался определить на глазок, к какой организации и к какой стране он принадлежит на самом деле, и пришел к выводу, что, скорее всего, это свояк русачок, в определенный момент переметнувшийся на службу в коммерческие структуры, но, возможно, как многие, оставшийся слугой двух хозяев. Никита не почувствовал к нему ни доверия, ни неприязни, но разговаривал достаточно откровенно: от этого человека во многом зависело, увидит ли он Аниту, когда вернется за ней в Стокгольм. Предложил пану Казимиру подняться наверх и пропустить по глоточку, но тот, облизнув потрескавшиеся губы, отказался.

— Заскочил только познакомиться, у меня всего полчаса. Но я в курсе всего происходящего. — Он будто угадал мысли Никиты. — Можете не волноваться за свою подругу. Верну в целости и сохранности.

— Не помешали бы гарантии, — нагловато заметил Никита.

— Мне слишком хорошо платят, чтобы рисковать репутацией. — Багров-внук скупо улыбнулся, в печальных очах плеснулись океанские глубины. — Я должен точно знать день и час вашего отъезда. И второе, представьте меня пани Милевской.

В первую секунду Никита не понял, о чем он, но тут же спохватился: ах, пани Милевская. Интересно, сколько раз им придется теперь менять имена? Судя по такому бурному началу, много раз. Вслух сказал:

— Мне надо уехать как можно скорее, но Катя неважно себя чувствует. Посоветуйте, что делать.

— Что с ней?

— Надеюсь, ничего серьезного. Депрессия. У нее недавно умер отец.

— Приятно слышать, что еще какие-то дети переживают из-за своих родителей. В России, как пишут газеты, это давно не так.

— В России тоже бывает по-всякому. Кое-где семья еще сохранилась, но не в городах, а ближе к природе… Так как быть, господин Казимир?

— Можно пригласить хорошего психиатра. У меня есть один на примете. Побеседуют. Греха в этом нет.

Никита засомневался:

— Пожалуй, лучше у нее спросить, согласится ли. Навязываться не стоит… Но я не возражаю. Врач — это неплохо. Если он умеет держать язык за зубами.

Океанские волны плеснулись в очах Багрова-внука вторично.

— Павел… э-э?..

— Просто Павел.

— Так вот, Паша, вы все косвенно как бы выражаете недоверие, и я вас понимаю.

— Наверное, не совсем, — перебил Никита. — У меня, кроме невесты, никого на свете нет. Если с ней что-то случится…

Теперь перебил пан Казимир, подняв к небу указательный палец:

— Полную гарантию, как известно, дает лишь Господь Бог, да и то не всегда. Со своей стороны обещаю, глаз с нее не спущу. Как только соберетесь, сразу перееду сюда.

— У вас, наверное, много других дел?

— Остальные дела подождут. Во всяком случае, месяц у меня есть. Управитесь за месяц?

— Две недели, не больше, — уверил Никита, убежденный, что так и будет.

Анита проснулась среди ночи и слабым голоском позвала его из спальни: Ни-и-икита! Он прибежал и увидел ее сидящей посреди кровати в тоненькой ночной рубашке, с распущенными волосами, с широко открытыми глазами — живое воплощение ужаса, того потустороннего ужаса, какой охватывает человека, если перед ним вдруг выстроятся в ряд все призраки тьмы и начнут корчить свои поганые рожи.

— Девочка моя, ну что ты, я же здесь. — Он присел на кровать, обнял ее за плечи. Анита была как деревянная.

— Что тебе приснилось, что?

После долгой паузы, обведя сумрачным, пустым взглядом стены и потолок, ответила:

— Не приснилось. Он приходил. И еще придет.

— Кто?

— Кузьма Витальевич.

Никита подумал, вспомнил, сопоставил. Он никак не мог решить, следует ли сказать принцессе правду. Лишнее нервное потрясение, но, возможно, это ее встряхнет, поможет выйти из сумеречного состояния.

— Посуди сама, Аня, — он тихонько гладил ее спину, почесывал под лопатками — совершенно платонические прикосновения, — он не мог пройти мимо меня незаметно. Это всего лишь глюки.

— Глюки? — Анита отстранилась, уперлась кулачками ему в грудь. — Я ведь говорила, что не сумасшедшая. Ему не надо входить в дверь, он заглянул в окно. Он хитрый, Никита, он очень хитрый. Повязался женской косынкой и сделал макияж, чтобы я его не узнала.

Никита попытался снова ее обнять, но принцесса откинулась на подушку и натянула одеяло до подбородка. Страх не исчезал из ее глаз.

— Хорошо, скажу еще кое-что. Твоему Кузьме пришлось бы добираться до тебя слишком издалека. Его убили, Ань.

— Как убили? Кто?