наблюдала с подвесных дорожек, как она бредет к разбитому дому, в котором ночевала с Реном и Адро. Другие заключенные тоже с любопытством таращились, но Кари чувствовала, как между ними встает барьер. Она оказалась порченой, зараженной своей загадочной связью с Гхирданой. Все равно что в Гвердоне подхватить каменную хворь.
Адро лежал на полу. Ныряния постоянно изматывали лагерников так, что они засыпали, где упадут, поэтому она не подумала ни о чем, пока не взглянула на лицо Рена.
– Да мать же ж вашу. Что случилось?
– После того как тебя увезли, ему стало плохо. Его ужалило что-то в воде. Наверно, впрыснуло яд. – Рен прислонил ко лбу Адро тряпицу. Все тело здоровяка при дыхании сотрясалось от усилий. Липкая кожа, вялые руки, как медузы, колыхались на вздымающейся груди. Рана была небольшой, но плоть вокруг распухла и покраснела. Изнутри тоненько сочился гной, стекая по бокам Адро.
– Тебе тоже досталось, – сказал Рен при виде бинтов на Кари.
– Это ерунда. – Она опустилась на колени с другого бока от Адро, взяла его ладонь в свои. – Надо найти ему врача.
– Пробовал звать, – спокойно произнес Рен в своей отстраненной манере. – Никто не придет. Нужно побыть с ним рядом. Ради него.
Кари сидела. Ждала. Держала друга за руку, а того сотрясала дрожь. Она не знала, что делать. Инстинкты велели бежать. Она всегда ненавидела оставаться и смотреть, сидеть и ждать неизбежного.
Не оставайся у тети Сильвы, не жди прихода кошмаров. Уходи. Скройся в ночи.
Не сиди, ругаясь с капитаном Хоузом день-деньской. Уходи.
Скройся в ночи.
А еще Шпат: когда Кари его повстречала, Шпат уже умирал. И в его самый трудный час она едва от него не сбежала. Когда Шпат сидел за решеткой, в тюрьме, наподобие этой, когда Хейнрейл его отравил, Кари уже спускалась к гвердонской бухте, шла искать корабль, который унес бы ее подальше от города. Это гребаные Черные Железные Боги убедили ее повернуть назад и остаться.
Что же она за дерьмо, раз нуждается в нравственном руководстве бесчеловечных богов падали?
Неужели Кхебеш лишь отговорка, чтобы свалить подальше и не смотреть, как ее друг умирает? Она внушила себе, что Кхебеш – цель, а не повод, но все-таки покинула Гвердон. Не правильнее ли было остаться, чтобы Шпат погружался в ничто у нее на глазах? Может, она сама и виновата во всем – пользовалась им не щадя во время вторжения…
Адро застонал, и Кари стало тошно от стыда. Она здесь ради Адро, а вместо этого вспоминает о Шпате. «Сосредоточься на одном больном друге за раз».
Она поискала, чего бы такого сказать.
– Вашу дочку… взял к себе Дол Мартайн. Она в безопасности. То есть Мартайн козлина, каких поискать, и, если он ее хоть пальцем тронет, я его убью – нет, мы его убьем, – но девочка пока поживет у него.
– Слышишь? Ама в безопасности. Не переживай за нее, – повторил Рен, обращаясь к Адро. Даже сумел слабенько улыбнуться. – И мы найдем ее, как в тот раз. Когда ты вытащил нас из этого лагеря, помнишь? Ты нас спас.
Адро застонал, но так и не произнес ничего разборчивого. Закашлял, с губ полетели кровавые сгустки. Глаза открылись, однако смотрели они в никуда. Рен влил ему в рот немного воды.
– Боюсь, не выкарабкается, – прошептала Кари, и в глазах Рена зажегся гнев.
– Он – мужик сильный. Сама знаешь, какой он крепкий. Он нас всех переживет. Да, Адро?
Солнце скрылось за Ильбаринским Утесом. Показались звезды. Они опять изменились, отстраненно подумала Кари. Божья война похерила даже заоблачные выси, перечертила небесную сферу. Прилив взобрался по склону, волны били в развалины города. В темноте тут красиво – из-за отложений илиастра море переливалось, словно текучий лунный свет. Она расписала Адро всю эту красоту. Потом завела разговор о былых временах, пересказывая те давние случаи, о которых Адро упоминал на «Розе» за ужином. Излагать так захватывающе, как Адро, она не умела, но очень старалась. И даже добавила к набору историй еще одну: «А помнишь, когда мы чуть не сбежали с Ильбарина на корабле из червей? Ну вообще, чокнуться можно! Вот это я понимаю, веселье!»
Когда она уже не могла говорить, подключился Рен. Он вспоминал о случившемся с ними двумя, о том, как Адро вызволил его из лагеря. Рассказывал об их скромной и неустойчивой жизни в Ушкете. Он умел говорить красноречиво, как придворный, и уклончиво, как дипломат, – не помянул и словом, что Адро был отмечен пеплом и служил у гхирданцев тюремщиком. Рен также впрямую не упоминал о своих прежних занятиях в Ушкете, однако Кари догадывалась, что и они были связаны с Гхирданой. Или служи дракону, или умрешь. «Отсюда не уйти. Есть только разная мера страданий». Рен описывал их островок спокойствия, делянку повседневной обыденности посреди мертвого края, за который был готов на все. Он рассказывал о том, как учил Аму читать; о друзьях в Паравосе, у которых можно остановиться, когда они наконец уплывут с Ильбарина; о своей задумке, как отвадить Бифосов от огородика за их домом.
Заныли собственные, причиненные драконом раны, особенно плечи, а она все горбилась над лежащим Адро. В какой-то момент среди ночи несчастного стало сильно знобить, судорожно заколотилось все тело. Когда жара истаяла в воздухе, они накрыли Адро своими тонкими одеялами. Ближе к рассвету Рен обошел комнату и сел рядом с Кари.
– Хочу тебе кое-что сказать, – произнес он, отвернувшись. – Адро просил меня молчать, но я задолжал тебе откровенность. Тем вечером, когда Адро навещал капитана Хоуза и ужинал с тобой, он рассказал мне, куда пойдет и с кем собирается встретиться. А я рассказал гхирданцам, что ты прячешься в корпусе «Розы». Вот так они тебя и нашли.
– Я… я думала, это Мартайн…
– Нет. Это я. За это мне пообещали отъезд с Ильбарина. – Рен поправил одеяло на Адро. – Адро ничего не знал. Разбушевался, когда я сказал ему. И, полагаю, пользы от этого никакой, но я прошу прощения. К тебе я никакого зла не питаю. Таким вещам уже давно здесь не место. – Он слабо улыбнулся: – Умозрительно рассуждать всегда проще, да? В суде префекта одной из моих обязанностей было вести бумажную работу по исполнению наказаний. Имена мы постоянно закрашивали – для нас был только заключенный номер такой-то.
– Да все путем, – пробормотала Кари. Когда-то от такого признания ее обуял бы праведный гнев. Она бы вскочила, заорала бы на Рена «ах ты крыса», опрометью унеслась. Может, пощекотала его ножом. Замыслила месть или просто бы сбежала. Вычеркнула из списка еще один город. Уплыла бы подальше и не вернулась.
Но, как ни странно, сейчас она почувствовала, что все и правда путем.