Затем он отобрал три самых крупных керловых ореха и подождал, пока щелкун их раздавит.
Насытившись, Кален почувствовал себя гораздо лучше. Он позволил переодевателю снять задубевшую наружную оболочку. Лезвие аккуратно разрезало два верхних слоя, остановившись перед нежной живой кожицей.
Кален решил, что рассудок инопланетян помрачился. Как же иначе объяснить, что они вернулись и возвратили ему корабль?
Нужно обязательно сообщить их властям координаты этой планеты, чтоб их забрали отсюда и вылечили.
Кален был счастлив. Он не преступил законов мабогийской этики. А ведь мог бы оставить в чужом корабле тетнитовую бомбу, вывести из строя двигатели.
Но он ничего такого не сделал.
Он только сконструировал несколько бесхитростных устройств для поддержания собственной жизни.
Кален проверил приборы – все было в идеальном состоянии. Тогда он включил аккумуляторы и стал ждать, пока отсек наполнится антигравитационной жидкостью.
Виктор первым достиг люка, бросился внутрь, но тут же отлетел назад.
– Что случилось? – спросил подоспевший Барнетт.
– Меня что-то ударило.
Они осторожно заглянули внутрь.
Хитроумно переплетенные провода тянулись от аккумуляторов к стенам. Дотронься Виктор до корпуса корабля, он был бы тотчас убит мощным электрическим разрядом.
Они замкнули смертоносную систему и вошли.
Внутри корабля царил хаос. Пол был загроможден беспорядочно разбросанными предметами. В углу валялся согнутый вдвое стальной прут. В довершение разгрома пролитая в нескольких местах кислота насквозь проела обветшавший корпус «Индевера».
В хвостовом отсеке их подстерегала новая ловушка. Тяжелая дверь была с дьявольским коварством подсоединена к небольшому стартеру. Одно неосторожное движение, и от человека, попытавшегося войти, осталось бы мокрое место.
Были и другие устройства, назначение которых никто из астронавтов разгадать не мог.
– Мы в силах все это исправить? – спросил Барнетт.
Эйджи пожал плечами:
– Почти все наши инструменты остались на «Индевере-2». За год мы, вероятно, сумеем кое-что подлатать, но я не гарантирую, что корпус выдержит.
Они вышли наружу. «Индевер-2» взмыл в небо.
– Вот мерзавец! – в сердцах выругался Барнетт, глядя на изъеденный кислотой корпус своего корабля.
– Трудно предугадать, на что способен инопланетянин, – философски рассудил Эйджи.
– Хороший инопланетянин – мертвый инопланетянин, – произнес Виктор.
«Индевер-1» был теперь столь же загадочным и опасным, как «Индевер-2».
А «Индевер-2» улетел.
Мнемон
То был великий день для нашей деревни – к нам пришел Мнемон. Но сперва мы этого не знали, потому что он утаил от нас свою личность. Он сказал, что его зовут Эдгар Смит и что он мастер по ремонту мебели. Мы поверили ему, как верили всем. До тех пор мы не встречали человека, который что-либо скрывал.
Он пришел в нашу деревню пешком, с рюкзаком и ветхим чемоданчиком. Он оглядел наши лавки и дома. Он приблизился ко мне и спросил:
– Где тут полицейский участок?
– У нас его нет, – сказал я.
– В самом деле? Тогда где местный констебль или шериф?
– Люк Джонсон девятнадцать лет был у нас констеблем, – сказал я. – Но Люк умер два года назад. Мы, как положено, сообщили властям, только на его место никого не прислали.
– Значит, вы сами себе полиция?
– Мы живем тихо, у нас в деревне все спокойно. Почему вы спрашиваете?
– Потому что мне надо, – не очень любезно ответил Смит. – Скудные знания не столь опасны, как абсолютное невежество, правда ведь? Ничего, мой пустолицый юный друг. Мне нравится ваша деревня. Мне нравятся деревянные дома и стройные вязы.
– Стройные что? – удивился я.
– Вязы, – повторил он, указывая на высокие деревья по обеим сторонам главной улицы. – Разве вам не известно их название?
– Оно забыто, – смущенно проговорил я.
– Многое потеряно, а многое спрятано. И все же нет вреда в названии дерева. Или есть?
– Никакого, – сказал я. – Вязы.
– Я останусь в вашей деревне на некоторое время.
– Будем очень вам рады. Особенно сейчас, в пору уборки урожая.
Смит гордо взглянул на меня.
– При чем тут уборка урожая? Уж не принимаешь ли ты меня за сезонного сборщика яблок?
– Мне это и в голову не приходило. А чем вы занимаетесь?
– Ремонтирую мебель, – сказал Смит.
– В такой деревне, как наша, у вас немного будет работы, – заметил я.
– Ну тогда, может быть, найду еще что-нибудь, к чему приложить руки. – Он неожиданно усмехнулся: – Пока что мне надо бы найти пристанище.
Я привел его к дому вдовы Марсини, и он снял у нее большую спальню с верандой и отдельным входом.
Его появление вызвало целый поток догадок и слухов. Миссис Марсини уверяла, что вопросы Смита о полиции доказывают, что он сам полицейский. «Они так работают, – говорила она. – Лет пятьдесят назад каждый третий был полицейским. Вашим собственным детям арестовать вас было, что плюнуть. Даже легче».
Но другие утверждали, что это было очень давно, а сейчас жизнь спокойная, полицейского редко увидишь, хотя, конечно, где-то они есть.
Но зачем тут появился Смит? Некоторые считали, что он пришел, чтобы забрать у нас что-то. «По какой еще причине можно прийти в такую деревню?» А другие говорили, что он пришел нам что-то дать, подкрепляя свою догадку теми же соображениями.
Но точно мы ничего не знали. Оставалось только ждать, пока Смит не решит открыться.
Судя по всему, человек он был во многом сведущий и немало повидавший. Однажды мы поднялись с ним на холм. То был разгар осени, чудесная пора. Смит любовался лежащей внизу долиной.
– Этот вид напоминает мне известную фразу Уильяма Джеймса, – сказал он. – «Пейзаж запечатлевается в человеческой памяти лучше, чем что-либо другое». Подходит, верно?
– А кто это – Уильям Джеймс? – спросил я.
Смит посмотрел на меня:
– Разве я упомянул чье-то имя? Извини, друг, обмолвился.
Но это была не последняя «обмолвка». Через несколько дней я указал ему на уродливый склон, покрытый молодыми елочками, кустарником и сорной травой.
– Здесь был пожар пять лет назад, – объяснил я.
– Вижу, – произнес Смит. – И все же… Как сказал Монтень: «Ничто в природе не бесполезно, даже сама бесполезность».
Как-то, проходя по деревне, он остановился полюбоваться пионами мистера Вогеля, которые все еще цвели, хотя время их давно миновало, и обронил:
– Воистину у цветов глаза детей, а рты стариков.
В конце недели некоторые из нас собрались в задней комнате магазина Эдмондса и стали обсуждать мистера Эдгара Смита. Я упомянул про фразы, сказанные им мне. Билл Эдмондс вспомнил, что Смит ссылался на человека по имени Эмерсон, который утверждал, что одиночество невозможно, а общество фатально. Билл Фарклоу сообщил, что Смит цитировал ему какого-то Иона Хиосского: «Удача сильно разнится с Искусством, но все же создает подобные творения». Но жемчужина оказалась у миссис Гордон; по словам Смита, это была фраза великого Леонардо да Винчи: «Клятвы начинаются, когда умирает надежда».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});