но и с точки зрения застольных приличий, диктуемых конкретной обстановкой. «Рыбаки хозяева, а я вроде как гость…» Дискурс умелого владения пусть даже крохотным участком окружного мира, дискурс понимающего принятия его устройства и его границ здесь мощно разворачивается, щедро выпрастываясь из глубин локального жизненного опыта. С каждым словом он аргументационно крепнет и содержательно закругляется, превращаясь в своеобразный кодекс форм, норм и процедур нероскошного, но самодостаточного пиршественного возлияния. Можно думать, что подобного рода дискурсивный формат оказывается чем-то вроде свежей органической прививки к основному стволу речевых практик корневого русского крестьянства. В нем мир не только вкруговую разведан и знаком – он послушен, предсказуем и ответственно прочен.
Василий Родионович Ковтун, сосед
Он сильно старше меня, с 1927 года. Жили они в горах, на Кавказе. А потом, значит, врачи сказали, чтобы он поменял климат, по состоянию здоровья. Там, в горах, климат слишком сырой. Знаешь, у него судьба какая? Он сам отсюда, с Кубани, со станицы Афипской. Когда брали в армию служить мужиков 1927 года, уже после войны, он попал, значит. А он самоучка. Знаешь, был когда-то такой цирк – шапито. И он смотрел этот цирк, пацаном. Он увидел, как циркачи делают эти самые сартале-мортале, и заболел этим. Он все эти мортале сам выучил. Все сам. Он в армию пошел, и уже на входе в армию на первый разряд тянул, по акробатике. В то время это была такая редкость! И он попал служить на Курилы. Женился там, остался на сверхсрочную. А потом он был оператором-телефонистом правительственной связи, при КГБ. У него там двое детей было. Там он их нарожал. И у него в воинской книжке потом написали – «уволен в связи с потерей семьи…» Там случился цунами, и волной сгорнуло весь поселок. Было такое на Курилах. И он мне рассказывал, что со всех, кто остался тогда в живых (человек тридцать таких было), взяли на 15 лет подписку, чтобы они не разглашали масштабы того стихийного бедствия. Но я так думаю, – если бы это, действительно, было только стихийное бедствие, то подписки бы с людей не брали. А прошел слух, что испытывали какую-то подводную бомбу, и создали такую волну, что люди в момент погибли в этом водовороте. Туда потом кагэбэшников понаехало, не дай бог! Трупы все собрали, ни одного корреспондента близко не подпустили, зарыли людей в одну яму под сопкой, заровняли все это тракторами. Он говорит, что он свою жену нашел. А детей так и не нашел. И их всех оттуда моментально убрали. Он приехал сюда, на Кубань, познакомился с Клавдией Васильевной, пожил в горах, потом сюда переехал. Купили они дом, на углу, старенький, потом – вот этот потихоньку построили, напротив. Ну, с ним как? Без него и без его жены не обходилась ни одна гулянка. Ни гулянка, ни крестины, ни поминки, ни именины – ничего без них не обходилось. И до сих пор. Они просто хорошие люди. Они нам помогают. Если мы куда-то уезжаем с женою, говорим: «Васильевна, ты тут за хозяйством поглянь…» Она управится, накормит, напоит живность. Как только какой-то пирожок спече, несет: «Нате, попробуйте!» И мы им помогаем. Он приходит до меня – смолоть кукурузки, пшенички. Весной приходит – мы им даем качат, курят. Никаких проблем! Бывает, просит: «Подвези семечек – масло набить надо…». Я украду семечек, привожу, потом их на маслобойку отвожу, потом еду, масло привожу. Так что живем мы – дай бог, чтобы и дальше так жили!..
Клавдия Васильевна Ковтун, соседка
С его женой, с Клавдией Васильевной, – хорошие отношения. А он, Родионович, не пил. Он любил отмечать в пьянке некоторые события. Он говорил: «Я не пью. Но если я напьюсь, то это великий повод. Чтобы я всю жизнь вспоминал, что я действительно это событие отметил!» Выдает он первую дочку замуж. Свадьба. Мы с ним нахрюкались до поросячьего визга. Рождается внук. Мы с ним – до поросячьего визга. Женим его детей – тоже ж самое. Мою дочку отдавали замуж там, в Молдавии. А у Родионовича уже сердце прихватывало. Он говорит: «Я не поеду, Миша, а ты – забирай мою бабу!» И я как только не уговаривал ее: «Клава, поехали! Посмотришь. Ведь за мой счет…» Но она не поехала, потому что у него сердце прихватывало. И так же ж получилось – сердце у него схватило, и он умер. В 1994 году. Зато мы последний раз с ним отличилися, когда у меня родился предпоследний внук, Женька. Он родился там, в Молдавии. А нас дома не было, и телеграмму получил, принял от почтальонки Василий Родионович как сосед. И мы с ним так по-соседски отличились, что он потом под кроватью с лопатой лазил, – любовников жены гонял. «А-а, вон ты где заховался! Собака!» Это у него, наверное, с перепоя образы пошли в голову. Да, да! (Смеется, утирая слезы.) Так что мы жили – дай бог каждому! Если бы он был сейчас жив, он, пожалуй бы, Георгич, в твоем списке на очень высоком месте бы стоял. Он бы, точно, на первую ступеньку перекатился. Очень мужик хороший был, очень хороший!..
В довольно распространенных в последние годы исследованиях феномена социального капитала (в том числе и в сельских сообществах) рассказ об отношениях семейства Голубов с Василием и Клавдией Ковтунами мог бы послужить примером развернутого феноменологического описания того многообразия связей и контактов, которые в очень заметной мере сообщают крестьянской повседневности свойства основательности, надежности и животворного покоя. Следует отметить, что позитивные соседские связи в деревенских мирах всегда фигурировали в устных семейных историях как безусловная ценность. В архиве Первого Шанинского проекта хранится одно из многих высказываний о значении соседских отношений и междворовых контактов в деревне. Оно записано от представителя «дедовского» поколения, 86-летнего усть-медведицкого казака Софрона Любимова. «Есть такая пословица: «Сосед – это семьянин!» Если чуть что надо, соседи просят: «Ты посматривай тут, в случае чего…» Вот оно и сейчас так же: если куда-то отъезжаем, то замок – замком, а соседский догляд нужен. Черт-те знает, что может случиться, если за домом не приглядывать!..» (хутор Атамановка Волгоградской области.) Ровно такой же речевой формат, выразительно отпечатавшийся в дискурсе уверенного, обеспеченного уже не только собственным, но и совокупным, мирским «доглядом», владения ближайшим жизненным пространством слышен и в голосе Михаила Голуба. Это качество деревенской жизни настолько важно, что, как подчеркнул наш рассказчик, «если бы