Скомандовал «атаку». Эрдели у Ново-Величковской с запорожцами и уманцами под корень вырубил отступавшую на Тимашевск колонну красных, не знавших еще, что Тимашевск после яростной кровавой атаки уже взят Покровским. Дроздов-ский после третьей атаки захватил станицу Пашковскую и рухнул от усталости после кровопролитного боя. Казанович взял мост и выбросил красных за Кубань. Алексеев широко перекрестился на византийские главы Александро-Невского войскового собора — Екатеринодар наш! Главком перевел штаб на железнодорожный вокзал, тихо помолился и сел за письмо жене: «Курьер уезжает. В моем распоряжении лишь несколько минут. Безмерно рад, если правда, что исполнится моя мечта о Ваньке. Операция разворачивается с огромным успехом. Красный сброд пытается контратаковать, но выдыхается. Глубоко и искренне люблю».
Взяв кубанскую столицу, у добровольцев был великий соблазн разом разрубить гордиев узел казачьей самостийности и покончить с сепаратистской Радой и правительством, как то хотел в Мечетинской сделать еще атаман Филимонов, на белогвардейских штыках вознесенный на вершину местного «трона». Горячие головы в армии советовали Деникину не повторять ошибок Ганнибала, который умел выигрывать сражения, но не умел пользоваться плодами побед, и сделать решительный шаг. Никто бы пикнуть не посмел. И на Дону уже совсем по-иному повел бы себя Краснов.
Однако Деникин выбрал не Ганнибала, а Наполеона, считавшего, что на штыках можно прийти к власти, но невозможно на них сидеть. По его мнению, «ни генерал Алексеев, ни я не могли начинать дела возрождения Кубани с ее глубоко расположенным к нам казачеством, с ее доблестными воинами, боровшимися в наших рядах, актом насилия. Была большая надежда на мирное сожительство. Но помимо принципиальной стороны вопроса, я утверждаю убежденно: тот, кто захотел бы устранить тогда насильственно кубанскую власть, вынужден был бы применять в крае систему чисто большевистского террора против самостийников и попал бы в полнейшую зависимость от кубанских военных начальников».
Отказавшись от зависимости от донцов, и уж тем более от немцев, не найдя пока должного понимания у Антанты, Деникин мог рассчитывать ТОЛЬКО на самого себя и своих добровольцев. Зависеть от кубанского правительства, чины которого даже не попытались хотя бы поприсутствовать в рядах наступающих войск и оставались в глубоком тылу, было тем более неразумно. Воевать за «Единую и неделимую» надо было если уж не с чистыми руками, то как минимум с чистым сердцем.
На следующий день в городе была организована торжественная встреча. Срочно примчавшиеся в свою освобожденную столицу атаман, Рада и правительство приветствовали «входящие в Екатеринодар» части добровольцев, которые здесь дислоцировались уже два дня. Политес должен был быть соблюден сполна, шоу должно продолжаться.
Филимонов, Быч, Рябовол и иже с ними соловьями разливались, до небес вознося заслуги Добрармии. Филимонов вещал: «Кубань отлично сознает, что она может быть счастливой только при условии единства матери-России. Поэтому, закончив борьбу за освобождение Кубани, казаки в рядах Добровольческой армии будут биться и за освобождение и возрождение Великой, Единой России…»
Деникин цвел, именно эти слова он и жаждал услышать от казаков.
Общее торжество чуть было не испортило расклеенное накануне на городских улицах дурацкое воззвание председателя анонимной «тайной военной организации» Генерального штаба генерал-майора Николая Букретова, которое начиналось так: «Долгожданные хозяева Кубани, казаки и с ними часть иногородцев, неся с собою справедливость и свободу, прибыли в столицу Кубани…» Добровольцев просто взбесило наименование себя «частью иногородцев», как будто они не покорители Екатеринодара, а какая-то толпа бродяг. Деникин прекрасно знал генерала Букретова (из горских грузинских евреев-кантонистов), который отказался выступить с Добрармией в Ледяной поход, предпочитая заниматься производством кислого молока в своей усадьбе. А как только за него «часть иногородцев» взяла столицу, он тут же почувствовал себя «долгожданным хозяином Кубани».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Букретов понял, что допустил грубую ошибку, и поспешил на вокзал засвидетельствовать верноподданничество Деникину, но главком отказался его принять: «Вы в своем воззвании отнеслись с таким неуважением к Добровольческой армии, что говорить мне с вами не пристало».
Через год самостийники сделают Букретова своим атаманом, и он припомнит Деникину эти слова.
А пока все шло в гору. В Поволжье чехословаки занимали город за городом; атаман Дутов взял Оренбург; в Ашхабаде против большевиков восстали рабочие (!), перестрелявшие свой совдеп и карательный отряд венгров под командованием комиссара с чрезвычайными полномочиями от Самаркандского совета Андрея Фролова, очистив от большевиков всю Закаспийскую область; в Моздокском отделе подняли восстание терцы генерал-майора Эльмураза Мисгулова; в Кабарде ширилась поддержка пророссийскому движению партии «Свободная Кабарда» князя Заур-Бек Даутокова-Серебрякова (взял фамилию Серебрякова после расстрела в Белгороде своего дяди Василия Серебрякова); в Дагестане и на Тереке голову поднимали отряды братьев Лазаря (полковник) и Георгия (глава Временного народного правительства Терского края) Бичераховых. Да и Краснов на Дону, создав Молодую армию, подавал надежды на то, что как минимум обеспечит Деникину спокойствие в тылу и безопасность от красных с севера.
Прибывший в Екатеринодар генерал Врангель так описывал тогда своего нового главнокомандующего: «Среднего роста, плотный, несколько расположенный к полноте, с небольшой бородкой и длинными черными с значительной проседью усами, грубоватым низким голосом, генерал Деникин производил впечатление вдумчивого, твердого, кряжистого, чисто русского человека. Он имел репутацию честного солдата, храброго, способного и обладавшего большой военной эрудицией начальника. Его имя стало особенно популярным со времени нашей смуты, когда сперва в должности начальника штаба Верховного главнокомандующего, а затем главнокомандующего Юго-Западным фронтом, он независимо, смело и твердо подымал голос свой на защиту чести и достоинства родной армии и русского офицерства».
ДОРОГИ ПОБЕД
Пока стратегическая инициатива оставалась на стороне Белой Армии, Деникин поспешил добить остатки красных отрядов в пробольшевистских черноморских отделах Кубани, сбросить разгромленную Таманскую армию в Понт Эвксинский и взять Новороссийск — не просто крупный порт, но и военно-морскую базу Черноморского флота. Положение было крайне выгодное для наступавших, раздробленные силы Сорокина без единого командования отступали на юг.
О деморализации красных 5 сентября 1918 года писала их же газета «Окопная правда»: «В нашей армии нет дисциплины, организованности… ее разъедают примазавшиеся преступные элементы, которым чужды интересы революции… Приходится констатировать недоверие как бойцов к командному составу, так и командного состава к главкому (Сорокину), что ведет в конце к полному развалу всей революционной армии…»
Подытожил причины летних поражений съезд фронтовых делегатов, прошедший в сентябре в Пятигорске: неподчинение войсковых частей высшему командному составу «благодаря преступности отдельных лиц командного состава и недисциплинированности бойцов», трусости и паническому настроению «многих»; «грабежи, насилия, реквизиции», а также «целый ряд насилий над мирным населением»; «обессиление армии беженским движением, вносящим панику при первом же выстреле»…
В частях росло недовольство Сорокиным, которому припомнили его «союзнические» отношения с Автономовым и намерение «идти на немцев». К бывшему хорунжему приставили двух политкомиссаров для контроля за его благонадежностью, что не могло не нервировать его самого, заставляя принимать меры противодействия политическому руководству. В рядах большевиков назревал новый раскол.
Таманскую армию гнали к морю казаки 1-й Кубанской дивизии генерала Владимира Покровского и 1-го Кубанского полка полковника Андрея Колосовского. Красные огрызались, но безудержно откатывались к Новороссийску, имея подавляющее численное превосходство перед наступавшими — 30 тысяч дезорганизованных штыков против нескольких тысяч победных сабель — обычная статистика Гражданской.