Читать интересную книгу Цесаревич - Денис Старый

а я императрица! Ведаю, что Шуваловы боятся, кабы их вольнице конец не пришел, вот и воспитывают тебя, интриги строят. Такие будут всегда, Петруша. И кабы не они, так и не сдюжила с ношей, что взвалила на себя, — Елизавета улыбнулась, и веяло от той улыбки много не высказанного.

Не сказала больная женщина о том, что не познала счастья материнства, что не могла стать мужней женой, о чем мечтала. Распылила свое огромное сердце на фаворитов, но сама жалела, что не стала женой-герцогиней готторбской, из-за кончины жениха. Не высказалась она и о том, что, видя много дворцовых переворотов, сама страшилась подобного до безумия. И эта женщина сейчас, скорее всего, даже рада, что линия Петра Великого не захиреет, что есть уже и правнук у великого предка и правнучка. Да и внук, который, казалось, был безнадежен, проявляет нынче характер.

— Иди, государь-цесаревич, и помни, что я сказала. Еще в силе я, не позволю тебе соратников моих изничтожать, — меня вновь зажали в тиски больших грудей государыни и поцеловали в макушку.

При выходе из опочивальни государыни я встретился взглядами с Марфой, но тигрица не стремилась расщепить меня на атомы, она жаждала высмотреть реакцию, понять, чего ей, но прежде всего ее мужу, ждать от взбалмошного наследника. Не было криков государыни, которые могли быть услышаны и за дверью спальни, значит, разговор не был выговором племяннику. И тогда можно бояться. Я же лишь улыбнулся — легко, без злорадства и превосходства. И даже благосклонно попрощался с Иваном Шуваловым, который, как только я стал удаляться от «блок-поста» у опочивальни императрицы, поспешил к Елизавете.

Вернулся я в Ораниенбаум только к рассвету. Удалось подремать в карете. Сон окончательно сбил злость и острое желание быстро начать действовать. Нет, диверсанты уже отправились к намеченным объектам Шуваловых, уже агентура Шешковского либо затаилась, либо прибыла в военный городок в Ораниенбауме, усилена охрана всех объектов. Но основное действие начнется через два дня.

Несмотря на раннее утро, меня встречал Степан Иванович. Будущий глава Тайной Канцелярии отлично исполнял свою роль и каким-то образом был оповещен о подъезде моего картежа.

— Петр Федорович, мы можем действовать? — первое, что спросил Шешковский, как только я вышел из кареты.

— Два дня ждем и начинаем, — сухо проронил я.

— Ваше Высочество, ожидание опасно. Александр Иванович Шувалов все еще лютует, за сегодня три наших человека взяты, — возразил Степан Иванович.

— Два дня, — безапелляционно повторил я.

— Прощу извинить мое непонимание ситуации, — Шешковский поклонился. — Вы станете говорить с Екатериной Алексеевной?

Его больше заботит именно мои отношения с женой. Неужели эта бестия взяла себя в руки и смогла добиться заступничества Шешковского? Если так, то это и хорошо. С безвольной Екатериной я точно не знал бы что делать. А вот с сильной — знаю.

— Когда проснется, — ответил я.

— Она не спит, государь-цесаревич, — сказал Степан Иванович и вновь поклонился.

Глава 8

Ораниенбаум

1 июля 1750 года

Войдя в столовую, где уже находилась Великая княгиня, я убедился, что эту женщину сложно сломить. Катерина могла сиюминутно растеряться, но быстро собраться и весьма хитро и мудро себя вести. Простое платье, но по фасону, который мне нравится — а-ля «Наташа Ростова на балу», скромный макияж, минимум украшений, но они были, что подчеркивало, что передо мной женщина — член императорской семьи, в то же время демонстрировало некую подчиненность моему мнению.

«Хорошая попытка, но, нет, уже нет!» — подумал я.

— Присядем? — спросил я и, не дожидаясь ответа, фривольно расположился на ближайшем стуле.

Наступила пауза. Я нерационально, а на эмоциях, хотел своим молчанием и неловкостью ситуации, принудить Екатерину оправдываться, объясняться. Ведь она предала нашу семейную, почти что, идиллию. Рыдала бы, рассказывала, что против нее сыграли главные интриганы двора, что была бессильна.

Тщетно, все еще моя жена, молчала, демонстрируя сильный характер. Этот жесткий взгляд, наверняка, мог бы смутить, заставить опасаться, Карла Петера Ульриха. Но я не только этот взбалмошный юноша, я еще и Сергей Петров.

— Ладно, Катя, давай поговорим. Ранее не было возможности для разговора, да и мне нужно было узнать все, что произошло, в чем было насилие, было ли оно, — я посмотрел в глаза Катерине, не было там раскаянья. — Нам лучше договориться, Екатерина Алексеевна!

— Вина и моя есть, о чем я сожалею, но оправдываться не стану, не в дикое время инквизиции живем, — голос Катерины звучал вызывающе, тон, с которым она произносила слова, был пронизан вызовом, глаза не потуплены в пол, а смотрят на меня, не мигая.

— Какие еще оправдания ты изыщешь? Что не устраивало? Не видишь, какие порой супруги в иных семьях бывают обоюдопротивные друг другу? Мы имели возможность стать нормальной семьей, но уже нет, и ты должна понять и принять, — я также не отводил глаз, не желая проигрывать Катерине в гляделки.

— Я понимаю тебя, как мужа… — Катэ не сразу решилась продолжить. — Пусть я и была в некотором беспамятстве, но тот… был слабосильным в сравнении с тобой, противным, неприятным. Я все никак не могу отмыться, все мерещится…

— Не надо подробностей, Катя, я и так сдерживаюсь. Наш союз с тобой, кроме прочего, еще и политический. Ты не могла этого не понимать, между тем, ты отказалась от моей охраны, все опасаясь, что твоя воля будет ограничена, ты приблизила того поручика, вела с ним разговоры прилюдно весь бал, посему пожинай то, что посеяла, — максимально жестко сказал я.

— И что ты предлагаешь? Коли думаешь, что в монастырь по доброй воле пойду, так — нет. Силой погонишь в Суздаль, где томилась жена Петра Великого? Так сил тех у тебя покуда и нет, а государыня милостива. Петр, лучше договориться нам, да прощать друг другу. Меня оклеветали, опоили, а я, замест того, чтобы увидеть в тебе опору, вижу угрозу себе. И ты мне о доброй семье говоришь? Муж — первый защитник жены своей! — распылялась Екатерина.

— Это хорошо, что ты о домострое вспомнила! Да, я не могу сослать тебя в монастырь, даже государыня поостережется принять такое решение без Синода. Но никто не может указывать мне на то, как я должен вести себя с женой, это наше, семейное дело, — я злорадно улыбнулся, и резко, во все горло позвал одного из тех казаков, кому доверяю. — Никита!

— Твое Высочество, чего изволите! — Никита Рябой уже через минуту входил в столовую.

Екатерина скривилась. Если раньше ее забавляло мое общение с казаками, в чем жена сама признавалась, то сейчас любые несуразицы в словах станичников, переходы на «ты», или, напротив, на «вы», раздражали женщину. Причину изменения в восприятии казаков Катей я вижу в том, что она начала ассоциировать их с пленом, ограничением свободы. И в этом она была близка к истине.

— Никита! Нынче вольница для Екатерины Алексеевны заканчивается. Жить мы будем, как жили до Петра Великого. Будет женская половина, куда пускать только девиц, да и следить, чтобы никаких записок, да крамольных разговоров не вели. Ни театров, ни посещений, ничего. Меняй охрану, дабы кого из казаков не стращала, коварная она, иные указания после дам. Ты отвечаешь за мою жену головой!

Я специально давал указания есаулу Никите Рябому при Екатерине, пусть проникнется русским домостроем. Варвар я или не варвар?

Пропуская мимо ушей возгласы «ты не посмеешь!», «это варварство!», «ты сам меня предал!», я отрешенным взглядом провожал свою жену, которая пыталась сопротивляться казакам, но те все равно вели Катерину в противоположное крыло дворца в Ораниенбауме.

Было тяжело. Да и не столько от того, что было чувство любви, привязанности, или что-то в этом духе. Нет, эмоции бушевали от другого. Ну, во-первых, я искренне рассчитывал, что Екатерина станет мне соратницей и с ее управленческим потенциалом, она станет помощницей и даже способной закрыть целое направление, может здравоохранение, или образование. С ее способностями, о коих больше я наслышан из послезнания, Екатерина могла закрыть и оба важных направления. Злило отсутствие понимания у Кати сущности своих проступков. Ну, покайся, съезди на полгодика в какой монастырь, да помолись, прими и исполни епитимью, вернись и покажи на деле, что ты действительно жена, а не соперник. Не было этого.

Что делать дальше с женой, я не знал. Может быть нужно заручиться поддержкой кого-нибудь из присутствующих в Синоде, чтобы поднять тему с развратом Екатерины. Для церковников развратом является уже