Читать интересную книгу Сёгун - Джеймс Клавелл

– Я заметил, – согласился Торанага.

– Думаю, боги помрачили ваш разум, господин. Вы открыто допускаете такое оскорбление и позволяете Исидо позорить вас перед всеми. Вы не разрешаете мне и всем нам защищать вас. Вы отказываете моей внучке, жене самурая, в чести принять смерть и упокоиться с миром. Вы потеряли власть над Советом, ваши враги командуют вами, и вы скрепляете мочой важный договор, самый позорный из всех, о которых я когда-либо слышал, договор с человеком, который покрыл себя бесчестьем, повинен в отравлении и измене, как и его отец. – Хиромацу трясло от гнева. Торанага не отвечал – просто спокойно смотрел на него, как будто он не издал ни звука. – Клянусь всеми ками, живыми и мертвыми, вы околдованы! – Хиромацу взорвался: – Я спрашиваю вас, кричу, оскорбляю, а вы только смотрите на меня! Кто-то один из нас сошел с ума. Я прошу разрешения совершить сэппуку, а если не позволите, обрею голову и стану монахом – все, что угодно, только позвольте мне уйти.

– Ты ничего такого не сделаешь. Но пошлешь за чужеземным священником Цукку-саном.

Глава 19

Отец Алвито пустил коня вниз по склону от замка. Он скакал во главе небольшой кавалькады, обычного своего сопровождения из верховых-иезуитов. Все они были одеты как буддийские священники, если не считать висящих на поясе четок и распятий. Всадников насчитывалось сорок человек, сплошь законнорожденные сыновья самураев-христиан, студенты семинарии, сопровождавшие святого отца в Осаку. Юноши восседали на хороших лошадях под чепраками и обнаруживали ту же безусловную готовность к служению, что и свита любого даймё.

Отец Алвито ехал резвой рысью, безразличный к теплу солнца, через рощи и городские улицы к миссии иезуитов, большому каменному дому в европейском стиле, который стоял около причалов, возвышаясь над теснотой служебных построек, складов и лавок, где сбывали – за натуральный продукт или звонкую монету – все осакские шелка.

Кортеж миновал высокие железные ворота и, оказавшись в мощеном центральном дворе, остановился около главного входа. Слуги уже ждали, чтобы помочь спешиться отцу Алвито. Он соскользнул с седла и бросил им поводья. Звеня шпорами, святой отец прошагал по крытой галерее главного здания, завернул за угол, прошел мимо небольшой часовни и через арки попал во внутренний дворик, где посреди уютного садика бил фонтан. Дверь в прихожую была открыта. Святой отец отогнал тревогу, успокоился и вошел.

– Он один? – спросил Алвито.

– Нет-нет, не один, Мартин, – сказал отец Сольди, маленький, с добродушной рябой физиономией неаполитанец, почти тридцать лет служивший секретарем отца-инспектора. В Азии он провел двадцать пять лет. – У его преосвященства генерал-капитан Феррьера. Да, этот павлин там. Но его преосвященство сказал, чтобы вы сразу заходили. Что-нибудь случилось, Мартин?

– Ничего.

Сольди что-то промычал и продолжил очинивать гусиное перо.

– Ничего, – хмыкнул он. – Что ж, все равно я скоро узнаю.

– Да, – подтвердил Алвито, любивший старика, и прошел к дальней двери.

За каминной решеткой горел огонь, бросая отсветы на прекрасную старинную мебель, потемневшую от времени, хорошо отполированную и ухоженную. Небольшая «Мадонна с Младенцем» Тинторетто, которую отец-инспектор привез с собой из Рима и которая всегда радовала взор Алвито, висела над камином.

– Вы опять встречались с англичанином? – окликнул его отец Сольди.

Алвито не ответил – он стучался в дверь.

– Войдите.

Карло дель Акуа, отец-инспектор Азии, личный представитель генерала – главы ордена иезуитов, самый главный иезуит и, таким образом, самый важный человек в Азии, был также и самым высоким: шести футов трех дюймов и соответствующей комплекции, в одеянии оранжевого цвета, с крестом изысканной красоты и тонзурой в седых волосах. Ему исполнился шестьдесят один год; родился он в Неаполе.

– А, Мартин, входите-входите. Немного вина? – проговорил он, привнося в португальскую речь плавность итальянской. – Вы видели англичанина?

– Нет, ваше преосвященство, только Торанагу.

– Дело плохо?

– Да.

– Ну так вина?

– Спасибо.

– Насколько плохо? – спросил Феррьера.

Этот воинственный мореплаватель восседал у огня на обитом кожей стуле с высокой спинкой, гордый, как сокол, и столь же живописный – капитан «Нао дель Трато», черного корабля этого года. Ему было около тридцати пяти лет.

– Я думаю, очень плохо, генерал-капитан. Например, Торанага сказал, что в этом году торговля может подождать.

– Всякому ясно, что торговля не может ждать, да и я тоже, – вспыхнул Феррьера. – Я отплываю, когда начнется прилив.

– У вас нет разрешений таможни. Боюсь, придется подождать.

– Я думал, все было оговорено месяцы тому назад. – Феррьера уже в который раз проклял японские правила, которые требовали, чтобы для каждого груза, даже местного, имелось разрешение на ввоз и вывоз. – Мы связаны глупыми правилами туземцев. Вы говорили, что эта встреча будет только формальностью – сбором документов.

– Так и должно было быть, но я ошибся. Может быть, мне лучше объяснить…

– Я должен немедленно вернуться в Макао, чтобы приготовить черный корабль. Мы уже закупили лучшие шелка на миллион дукатов на февральской ярмарке в Кантоне и повезем по крайней мере сто тысяч унций китайского золота. Я, кажется, ясно сказал, что каждый крусадо[30], вырученный в Макао, Малакке и Гоа, каждый крусадо, одолженный у торговцев Макао и отцов города, вложен в это важнейшее предприятие. И каждый ваш крусадо.

– Мы, так же как и вы, осознаем его важность, – наставительно изрек дель Акуа.

– Извините, генерал-капитан, но Торанага – глава Совета регентов, и принято являться к нему, – напомнил Алвито. – Он не пожелал говорить о разрешениях на вывоз или торговле в этом году. Он заявил, что не одобряет убийств.

– А кто одобряет, святой отец? – удивился Феррьера.

– Что имел в виду Торанага, Мартин? – спросил дель Акуа. – Это какая-то хитрость? Убийство? При чем тут мы?

– Он сказал: «Почему вы, христиане, хотите убить моего пленника, капитана?»

– Что?!

– Торанага считает, что прошлой ночью покушались на англичанина, а не на него. Он также утверждает, что было другое покушение, в тюрьме. – Алвито не сводил глаз с генерал-капитана.

– В чем вы обвиняете меня, святой отец? – взвился Феррьера. – Покушение на убийство? Я? В Осакском замке? Я первый раз в Японии!

– Вы отрицаете, что вам что-либо известно?

– Я не отрицаю, что чем раньше умрет этот еретик, тем лучше, – холодно произнес Феррьера. – Если англичане и голландцы начнут распространять свою ересь в Азии, это доставит много неприятностей всем нам.

– У нас уже неприятности, – заявил Алвито. – Торанага завел речь о том, что узнал от англичанина, какие невероятные доходы приносит Португалии монопольное право на торговлю с Китаем, что португальцы завышают цену на шелка, которые только они могут покупать в Китае, расплачиваясь единственным товаром, принимаемым китайцами в обмен, – японским серебром, которое португальцы покупают по смехотворно низким ценам. Торанага сказал: «Поскольку отношения между Китаем и Японией враждебные и прямая торговля между нами невозможна, а португальцы одни имеют разрешение на торговлю, они должны дать ответ на выдвинутое капитаном обвинение в „злоупотреблениях“, причем письменно». Он «приглашает» вас, ваше преосвященство, отчитаться перед регентами об обменном курсе – шелк на шелк, шелк на серебро, золото на серебро. Он добавил, что, конечно, не возражает против того, чтобы мы получали большие прибыли за счет Китая.

– Вы, разумеется, отвергнете это возмутительное требование, – сказал Феррьера.

– Это будет трудно.

– Тогда дайте фальшивый отчет.

– Это подорвет все наши позиции, которые основываются на доверии, – заметил дель Акуа.

– Вы можете доверять японцам? Конечно нет. Наши доходы должны оставаться в тайне. Ох, этот про́клятый Богом еретик!

– Я, к сожалению, должен сказать вам, что Блэкторн, кажется, на редкость хорошо осведомлен. – Алвито непроизвольно посмотрел на дель Акуа, на миг потеряв самообладание.

Отец-инспектор ничего не сказал.

– Что еще говорил японец? – пожелал знать Феррьера, притворяясь, что не видел, как иезуиты обменялись взглядами.

– Торанага просил меня завтра к полудню представить ему карту земного шара, показывающую линии раздела заморских владений Португалии и Испании, назвать имена пап, которые утвердили договоры об этих границах, и даты заключения договоров. Он требует в течение трех дней дать письменное объяснение относительно всех наших «завоеваний» в Новом Свете и «исключительно в моих собственных интересах» – это были его точные слова – относительно количества золота и серебра, вывезенного – или, как он выразился, повторяя слова Блэкторна, «награбленного» – Испанией и Португалией. Еще он требует другую карту, отображающую границы Испании и Португалии сто лет назад и сегодня, а также точное положение основных фортов от Малакки до Гоа – он назвал их все по порядку, сверяясь с записями на листке бумаги, – и число японских наемников, несущих службу в каждом из наших фортов.