Юнг-Штиллингу, что «даже была с ним настолько откровенна, что это, возможно, было неосторожно, поскольку правда всегда вызывает негодование тех, кто к ней не привык»[371]. Она считала, что жертвует собой и, невзирая на свое отвращение к свету, ведет своего любимого монарха к правде. Одним из фундаментальных положений «Пробуждения» было требование к христианину искать внутреннее успокоение в общении с Богом и другими верующими, избегать света, подчиняться Его воле и не жалея сил делать Его дело.
Держась в тени, Стурдза неустанно способствовала карьере своего брата. Осенью 1812 года он состоял на дипломатической службе в армии адмирала Чичагова, который призвал его, будучи осведомлен о его знаниях и талантах. Когда Алеко сетовал на неблагодарного начальника и на государственную службу в целом, сестра убеждала его поговорить с адмиралом и объяснить ему свои проблемы[372]. В конце 1812 года Стурдза все же оставил армию и, хотя почти уже получил назначение в Министерство народного просвещения, возобновил службу в качестве младшего дипломатического сотрудника только в 1814 году, при подготовке Венского конгресса. Там он тоже страдал от скуки и разочарования. Роксандра опять стала побуждать брата к деятельности, написав ему письмо, которое показывает, как она связывала честолюбивые замыслы с идеологией и какую роль в ее мировоззрении играла идея власти небольшой группы избранных (свойственная как масонству, так и «Пробуждению»). «Не будь слишком скромным, – убеждала она Александра. – Люди должны понимать, что ты сознаешь свое превосходство, это единственный способ повести их за собой. Им нужно, чтобы кто-нибудь руководил ими, и с этого следует начать, если хочешь быть им полезным»[373]. Она заботилась о его карьере тактично, но настойчиво. Так, в 1814 году она как бы случайно упомянула о нем (и о его новом начальнике Каподистрии) императору с оговоркой, что она не просит о покровительстве, поскольку «в его продвижении можно положиться на его дарования» [Edling 1888:145–146]. Возможно, надо было придать Алеко еще больше уверенности, поскольку он жаловался, что Крюденер (возможно, по наущению Роксандры) «не перестает осаждать» его разговорами о его «якобы призвании, которое, как она считает, состоит в том, чтобы не покидать императора»[374]. Александр Стурдза, как и его сестра, неоднозначно относился к государственной службе. Она была для него скучна и унизительна, однако он проявлял инициативу в делах, затрагивавших его чувства. Например, будучи всего лишь помощником Каподистрии, он представил императору меморандум об угнетении греков, так как это волновало его долгие годы[375].
25 февраля 1815 года императрица со свитой отправилась из Вены в Мюнхен. В то время как разворачивалась последняя кампания Наполеона, Роксандра встретила третьего из немецких религиозных деятелей, глубоко повлиявших на нее. Франц фон Баадер, в отличие от Крюденер и Юнг-Штиллинга, был католиком. Чтение Сен-Мартена и Бёме углубило его мистицизм и еще больше сблизило его с «Пробуждением». Роксандра нашла в нем, как и в Крюденер и Юнг-Штиллинге, родственную душу и организовала его контакт со своим правительством. Она отослала Голицыну меморандум Баадера, где он изложил идеи, которые позже легли в основу Священного союза и в целом сводились к тому, что в обществе должны сочетаться свобода и любовь, как этому учит христианская вера. Подобно императору, брату и сестре Стурдза и другим «пробужденным» русским, Баадер полагал, что революции происходят тогда, когда деспотизм злоупотребляет религией для угнетения народа, но и сама революция становится деспотической, если ею не движет христианская любовь. По его мнению, деспотизм и безбожие являются синонимами, а истинную свободу, равенство и братство можно найти только в христианстве. Таков же был образ мыслей Роксандры и императора, которые относились к республиканским идеалам с симпатией, но во главу угла ставили духовное совершенствование, а не государственные реформы. В связи с этим они отвергали и старый режим, и революцию как отклонения от истинного евангельского пути. Как писал Макс Гейгер, «Пробуждение» породило своеобразную идеологию, в которой идеи христианской теократии совмещались с либерализмом, идеализмом и романтизмом [Geiger 1956: 403–404, 408][376].
Неудивительно поэтому, что Баадер и его идеи встретили теплый прием. Александр Стурдза писал, что «его религиозный гений и его познания поразительны»[377]. Каподистрия находил в его присутствии духовное успокоение, а Голицын (обещавший передать меморандум Александру I) уговорил его регулярно сообщать в Санкт-Петербург об интеллектуальной и религиозной жизни в Германии[378]. Важно было то, что Баадер и русские «пробужденные» имели общее желание свести воедино католицизм, протестантство и православие. При этом он утверждал, что православию в большей степени, чем западным церквам, удалось сохранить исходную суть христианства, уберечь ее от папского деспотизма и протестантского рационализма. Этот тезис, с которым православный Стурдза был почти целиком согласен, отражал позицию многих русских[379], хотевших восстановить универсальную церковь в качестве основы европейского сообщества, но слишком глубоко усвоивших православную традицию.
Роксандра Стурдза была важнейшим связующим звеном между русским двором и немецкими религиозными мыслителями-русофилами[380]. Крюденер и Юнг-Штиллинг видели в Александре I освободителя, а в его империи пристанище, где можно ожидать Судного дня; Баадер пришел к выводу, что православие – панацея от недугов западного христианства. Он сформулировал некоторые идеи Священного союза, в то время как Юнг-Штиллинг и Крюденер, руководствуясь своей особой формой благочестия, настроили его общий тон. Гейгер указывает, что эти немецкие влияния способствовали формированию четырех важных элементов союза.
Первым из них был экуменизм, который не могли принять де Местр и другие католики, видевшие в религии столп общественного порядка. Однако правители крупнейшего в Европе православного, крупнейшего протестантского и крупнейшего католического государств (Александр I, Фридрих Вильгельм III Прусский и Франц I Австрийский) подчеркнуто символическим жестом заключили союз (подобная мечта вдохновляла Роксандру на создание межконфессионального монастыря). Вторым элементом было утверждение, что и старому режиму, и революции необходимо искупать свои грехи; виноваты во всех бедах человечества были и реакционеры, и радикалы, тогда как Шишков и Ростопчин винили лишь последних. В отличие от романтического идеализма Шишкова и Глинки, деятели «Пробуждения» не считали прошлое моделью для будущего. Напротив, они с волнением ожидали полного преобразования мира после того, как он наконец покается в своих грехах. В-третьих, воссоздавая лозунги 1789 года, дух масонских лож и обществ «пробужденных», союз требовал солидарности между разными социальными слоями. Перед лицом Божьего суда нет места сословным предрассудкам. Эта идея отразилась как в заботах Крюденер о неимущих, так и в поддержке Александром I конституций во Франции и Польше и в его планах реформы крепостного строя[381]. И наконец, в задачи