Уоллингфорд наклонил голову и втянул губами тугой сосок, отчего у Абигайль перехватило дыхание. Слова записки поплыли у нее перед глазами.
— Перестань, — попросила она. — Я стараюсь прочитать записку.
— Не могу остановиться…
Абигайль подняла листок бумаги чуть выше.
«…о своей любви и пообещать, что эта любовь продлится вечно. Затем вы должны передать ей записку от синьоры Морини. Вы должны…».
— О! Перестань. Я не могу… о!
Палец Уоллингфорда скользнул между ног возлюбленной.
— Не обращай на меня внимания. Я просто освежаю память. Какая ты влажная, любовь моя. Ты всегда просыпаешься в таком состоянии?
— Это важно… — простонала Абигайль и запрокинула голову.
— Жизненно важно. — Язык Уоллингфорда перекочевал на другую грудь, в то время как его палец описывал те же чувственные круги, от которых Абигайль едва не лишилась чувств прошлой ночью. — Продолжай читать, дорогая. Ты уже дошла до места, где говорится о моей вечной любви?
Она едва не смяла записку и усилием воли заставила себя открыть глаза.
«Вы должны сказать ей, что синьорина Монтеверди живет сейчас в монастыре Сан-Джюсто в Сиене. У нее есть инструкция для синьорины Абигайль, прежде чем…».
— Что? — Абигайль вскочила.
— Что ты делаешь, черт возьми?! Ляг назад. — Уоллингфорд тронул ее за плечо.
— Нет! Мы немедленно должны отправиться в путь! Где моя одежда?
Абигайль попыталась выбраться из постели, но герцог крепко держал ее за плечи.
— Мы никуда не поедем. И вообще — что за спешка?
— Это очень важно! — Она потянула его за руки.
— Господи, да я занимаюсь с тобой любовью. Что может быть важнее этого? — Уоллингфорд заговорил как настоящий герцог, не готовый терпеть отказ.
— Это! — Абигайль потрясла перед его носом запиской. — Мы немедленно должны отправиться в Сиену!
— В Сиену? Но почему именно туда? — Уоллингфорд вырвал записку у Абигайль.
— Потому что там живет синьорина Монтеверди! Она действительно там! В монастыре!
— Кто она такая?
— Ты это читал?
Уоллингфорд посмотрел на записку.
— Конечно. Я должен был разыскать тебя в Риме и… о, верно: Монтеверди, Сиена…
Абигайль ударила его по плечу.
— Почему ты раньше не сказал, что Морини передала мне записку?
— Потому что это вылетело у меня из головы из-за всех этих гонок, свадьбы и ночи с тобой. И потом здесь ведь ясно сказано, что прежде всего я должен признаться в вечной любви синьорине Абигайль. — Он торжествующе помахал запиской.
— Но ведь ты признался мне в любви прошлой ночью! Мы уже могли бы подъезжать к Сиене! — в отчаянии воскликнула Абигайль.
Уоллингфорд с сомнением посмотрел на нее.
— Ты с ума сошла?
— Нет, я совершенно нормальна. — Абигайль свесила ноги с кровати. — Я должна пойти в свою комнату и собраться, а ты пока попроси подать экипаж, который отвезет нас на станцию.
— Успокойся, Абигайль, — сказал Уоллингфорд, беря ее за руку.
— Я спокойна!
— Нет, ты крайне возбуждена.
— Это важно, Уоллингфорд.
Герцог поцеловал любимую в плечо.
— Это важно. И это. — Он поцеловал ее в шею.
— Ты не понимаешь, — возразила Абигайль, хотя не сопротивлялась, когда Уоллингфорд утащил ее назад в постель.
— Ну уж полчаса это точно может подождать. Скоро принесут кофе. Ты же не можешь отправиться в дорогу, не позавтракав? Тебе нужны силы. — Он мигом оказался сверху возлюбленной и принялся ее жадно целовать.
— Мои вещи…
— Я прикажу служанке их собрать. А лакей позаботится об экипаже и билетах на поезд.
— Ты не понимаешь… — Абигайль не могла мыслить здраво и не помнила, о чем таком важном она говорила, когда ее целовали эти томные губы и ласкали нежные пальцы.
— Успокойся, дорогая. В нашем распоряжении все время мира. Пусти меня, давай вновь займемся любовью. — Уоллингфорд шевельнул бедрами, и лоно Абигайль тотчас же обожгло точно огнем, а мысли смешались. — Обещаю, ты не пожалеешь.
Абигайль покорилась и обняла любимого за шею.
— У тебя пять минут, не больше.
* * *
Полчаса спустя
— Абигайль, дорогая, твой кофе.
— Мм? — Абигайль подняла голову. Занавес из волос раздвинулся, и перед ее взором предстал Уоллингфорд, стоящий возле кровати в халате, с дымящейся чашкой в руках и широкой довольной улыбкой на лице.
Абигайль неловко села и взяла в руки чашку. Что-то шевельнулось в глубине ее сознания, какое-то важное воспоминание, затерявшееся в сумасшествии переплетенных тел…
— Я справился у клерка, — спокойно произнес Уоллингфорд, словно не заставлял ее еще несколько минут назад кричать в экстазе, упершись в спинку прочной итальянской кровати. — Поезд отправляется через час. Твои вещи уже собраны. А ты можешь умыться и…
Поезд. Сиена. Записка.
— О! — Абигайль принялась рыться в простынях. — Записка! Где она?
— Здесь. А в чем дело? Ты с самого утра скачешь как заяц.
Абигайль вырвала записку из рук Уоллингфорда.
Автомобиль… вечная любовь… Монтеверди…
Вот оно.
«У нее есть инструкции для синьорины Абигайль, прежде чем на небе взойдет первая полная луна после дня летнего солнцестояния. Морини».
— Святые небеса! — воскликнула Абигайль. Ну конечно! Что сказала Морини тогда, на кухне? Что-то о луне в середине лета. Она попыталась собраться с мыслями и подсчитать. Сколько дней прошло после праздника летнего солнцестояния? И какой была луна прошлой ночью?
— Что случилось?
— Луна! Когда будет следующее полнолуние?
Уоллингфорд ошеломленно заморгал.
— Луна?
— Луна! Сияющий круг на небе! — Абигайль потрясла запиской.
— А… Ты имеешь в виду ту странную фразу в конце записки? Не знаю. Через день или два. — Герцог пожал плечами и взял со стола свежую газету.
Абигайль вздохнула с облегчением.
— Слава Богу! Значит, у нас еще есть время. — Она спустила ноги с кровати и тут взгляд ее упал на постель. — Господи! Простыни!
Уоллингфорд оторвался от газеты и рассмеялся.
— Да уж, прачкам будет о чем посплетничать.
— Очень смешно. Ты забыл, что я не замужем?
— Ну и кто в этом виноват? — Уоллингфорд погладил ее по щеке и кивнул в сторону двери на другом конце комнаты. — Там находится ванна, если ты хочешь освежиться. Твою одежду доставят с минуты на минуту.
— Спасибо. — Абигайль вдруг ощутила собственную наготу и почувствовала себя крайне неловко от этой беседы о ванне и прачках.
Уоллингфорд, должно быть, заметил ее смятение, наклонился и поцеловал ее в лоб.