и какая горячность, Господь с вами?!
Да, возраст тела, разумеется, сказывается, и сейчас, если бы мне вернуться на пару лет назад, я бы многое переиграл. Все эти детские комплексы, доставшие по наследству от двух сознаний разом, гормоны и прочее, действительно, оказали (и продолжают оказывать!) немалое влияние на меня.
Но всё же, хоть действовал я далеко не всегда безошибочно, но даже без учёта имеющегося багажа знаний, эмоций и психологических проблем — вполне эффективно. В целом, разумеется.
Если уж сравнивать меня с опасными тварями, я, пожалуй, гремучая змея. Никогда не нападаю первым, всегда предупреждаю, что недоволен ситуацией, и уж потом, если оппонент не внемлет, то — атакую!
Ну да ничего… я ничуть не расстроен тем, что почтенные месье, собирая информацию обо мне, ограничились лишь «острыми» фактами. Тем более — фактами непроверенными, изрядно раздутыми недоброжелателями и прессой.
Недооценка противника, особенно если недооценили тебя, это иногда так забавно…
Я не могу их в этом винить, всё ж таки я человек скорее случайный, новый и решительно непонятный. Вернее всего, не хватило времени, а быть может, собирая информацию, они делили её на три, а надо было — на десять!
Очень уж много обо мне врак, иным выдумкам поражаюсь, и все, все без исключения заметки, а также особо одиозные и устойчивые слухи, коллекционирую в отдельной папке, сопровождая их соответствующими комментариями. Для истории.
— И всё же месье Лаваль отчасти прав, — пришёл на помощь на мгновение растерявшемуся банкиру месье Кёне, владелец одной из местных клиник, — современные гуманистические идеалы, развитие образования и культуры, не допустят повторения ужасов Ипра и Вердена!
Подросток во мне жаждет доказать всю глубину неправоты месье Лаваля и месье Кёне! Чёрт подери… остроумные шутки и заготовленные экспромты прямо-таки просятся на язык!
Работая с книгами, причём всё больше старинными, я, не будучи большого ума, стал, тем не менее, более чем эрудированным человеком. Да и могло ли быть иначе?! Когда почти каждый день листаешь Сенеку Младшего[83] или Старшего, прижизненные издания Шекспира или подлинные (рукописные!) дневники героев Отечественной войны[84], а после беседуешь с коллекционерами — людьми, в большинстве своём эрудированными и высокообразованными, сложно не развиваться!
… но я — взрослый, состоявшийся человек, и потому просто пожал плечами и плавно увёл беседу в другую сторону, рассказав забавную байку из своего букинистического опыта — одну из сотен.
Дальнейший разговор на всё том же Эзоповом языке, полном психологического давления, намёков, аллегорий и скрытых значений, понятных только посвящённым, смысла не имеет. Уважаемые нобили, просчитавшиеся со мной, решили не усугублять ситуацию, выставляя себя людьми… хм, не вполне компетентными.
Поулыбались друг другу, обменялись забавными историями, уверениями в уважении и обещаниями непременно встретиться ещё раз. Когда-нибудь потом… непременно.
Отойдя от них, выдыхаю незаметно и в кои-то веки радуюсь своей невыразительной мимике.
«— Седьмой кирпич в третьем ряду» — подкидывает забавный образ расшалившееся подсознание.
Хмыкнув, вылил согревшееся и вконец выдохшееся шампанское в кадку с фикусом, стоящую возле широкой, раздваивающейся лестнице, ведущей на второй этаж особняка, поглазел на скрытый за ней струнный квартет и отправился на поиски девушек.
Дело это не такое простое, как могло бы показаться на первый взгляд. Народу в просторном холле немало — навскидку, около семидесяти человек, что для… хм, вечеринки, более чем избыточно.
Много мундиров, вечерних платьев, фраков и пиджачных троек, и всё это броуновское великолепие постоянно перемещается по холлу, стоит на лестнице, выходит во двор и поднимается на галерею второго этажа, ища некоторого уединения для беседы, или, к примеру, желая полюбоваться на гостей с некоторого возвышения. А зрелище, и правда, несколько своеобразное, но всё ж таки великолепное.
Пространство зонировано колоннами, лестницей и фикусами, свою лепту вносят огромные зеркала на стенах, а освещение, избыточно яркое, и притом излишне центрированное, слепит глаза. Этакий огромный человеческий калейдоскоп, узоры которого постоянно меняются.
Заметив наконец Анну, вымученно флиртующую в углу с тучным немолодым господином, похмыкал над ситуацией, и отправился выручать девушку. Свою ориентацию она не то чтобы выпячивает, но и не скрывает — благо, в Европе, а тем более в Париже, к сексуальным перверсиям относятся более чем спокойно.
«— Не вымерли ведь, — активизировалось подсознание, вспомнив к чему-то многочисленные форумные споры, в которых я никогда не участвовал, но иногда почитывал, просто чтобы быть в курсе настроений бывших сограждан, — хотя какое столетие… хм, загнивают.
— А наука между тем в порядке, армия одна из лучших в мире, промышленность мощнейшая, права и свободы… Может, потому и процветают, что право распоряжаться собственной жопой и право говорить то, что думаешь, неотъемлемо от свободы предпринимательства и научной мысли? Последние пункты, разумеется, для цивилизации важнее, но без первых двух их сложно осуществить, по крайней мере — надолго».
Занятый отвлечёнными размышлениями, я не сразу заметил целеустремлённого молодого человека, направляющегося в мою сторону с бокалом шампанского и тем выражением лица, которое лучше надписей на школьной доске говорит «Сейчас что-то будет!» Что именно будет, догадаться не составило труда, так что от выплеснутого на меня бокала я увернулся и вопросительно посмотрел на держащего его парня.
— Я… — он сглотнул нервно, — такой неловкий!
— Бывает, — максимально доброжелательно отвечаю я, пристально оглядывая его тщедушную и несколько нелепую фигуру. Он старше меня лет на пять, что видно вблизи, но нескладен, прыщеват и узкоплеч, как подросток в разгаре пубертата, — Вестибулярный аппарат хромает, наверное.
Молодой человек неуверенно кивнул и попытался оглянуться на кого-то, спохватившись в последний момент. Выглядело это так нелепо, что мне стало за него неловко и одновременно смешно.
— Ничего страшного, — улыбаюсь зубасто и так искренне, что ещё чуть, и замироточу, — я, как боксёр и гимнаст, хорошо знаком с такими вещами, и могу научить, как выправлять вестибулярный аппарат. Давайте-ка покажу…
… и снова — улыбочка. Парнишка слабовольный и явно ведомый, работать с таким — одно удовольствие!
— Покрутите головой, — и улыбочка, — Уж простите, но показать не могу — сами понимаете, последствия боя всё ещё сказываются.
— Я…
— Крутите, крутите… — ласково говорю ему, кладя руки на подбородок и макушку, — во-от так…
— Замечательно! — искренне хвалю его, краем глаза отмечая внимание гостей к этой нестандартной сценке, — А теперь вокруг своей оси покрутитесь… Кружится голова? Так и должно быть! Каждый день, по чуть-чуть… обещаете? Точно? Ну смотрите…
Отпустив наконец парнишку, так и оставшегося безымянным, позволяю усмешке показаться на своих губах.
«— Вот так-то, месье… — я будто дебатирую с невидимым собеседником, — а вы чего ожидали? Скандала? Ну вот, пожалуйста… Никакого безобразия, а зрелища