Читать интересную книгу "Краснофлотцы - Артем Владимирович Драбкин"

помещение. С левой стороны, с правой стороны были обезьянники с решетками. И там все было набито людьми. И вдруг видим: сидит с правой стороны здоровенная такая морда, милиционер. Мы говорим ему, что так и так. Он открыл обезьянник и туда этих дезертиров втолкнул. Потом нам сказал: «Теперь идите!». Мы посмотрели на все это и подумали: «Что мы натворили! Мы же их послали на верную смерть», я не знал, кто там эти задержанные сидели. Но потом мы поняли уже, что, конечно, никто их там кормить не стал бы и что, конечно, у них было отобрано все, что у них было.

А потом, значит, у меня так все получилось. Рядом с Мяглово, где мы были, километрах в двух, помню, была такая деревушка Озерки. И там находилась, можно сказать, небольшая наша флотская часть такая. И на меня вышел один человек из этой части. Потом оказалось, что это был старший лейтенант Калистратов. Он пригласил меня к себе. Я на лыжах пришел к нему. Когда я к нему зашел в помещение, он пригласил меня за стол. Смотрю: обстановка такая, как будто бы довоенная. Значит, стол накрыт, хлеб порезан, тарелочки. Как будто и никакой войны нет. Блокада же тогда была в самом начале, как говорят. Это был где-то конец января 1942 года. Ну и пригласил, значит, к столу. А тут я вдруг увидел, что на окне лежит пачка сигарет. Я сигарету сразу положил в карман: а вдруг пригодится? А в то время у нас было так: 15 рублей — это дать пачку, а если чинарик, то 5 рублей надо было заплатить. Такой, значит, был обмен. Но все это, конечно, были дубовые листья в основном. Чистого-то табака не было. Ну а что касается махорки, так вообще не мечтали об этом. Он мне, этот старший лейтенант, и говорит: «Я слышал, что Вы были в партизанском отряде?». Я говорю: «Ну да, в партизанском отряде был». «Ходили в тыл?» — спрашивает. — «Конечно, ходил.» Он говорит тогда: «В общем, оставайся у нас. Мы тебя оформим как добровольца. И ты будешь у нас в флотской части, будешь матросом». Я тогда спросил: «А что это за воинская часть?». — «Потом, позднее узнаешь». Я тогда возразил ему: «Не могу, потому что начальник строительства меня расстреляет как дезертира». — «А мы на начальника махали, — сказал он мне. — Ты же добровольцем идешь на флот, правда?». Тогда я дал ему свое согласие. Меня в этот же день обмундировали, одели во флотское. На следующий день за мной начальник строительства приехал. Как зашел и меня увидел, так сразу же на меня и пошел. А он, старший лейтенант, ему сразу же сказал: «Потише, потише. Он оформил заявление, он доброволец военно-морского флота». А это, оказалось, был разведотдел штаба Балтийского флота.

Ну и сразу началась у меня учеба после этого. Меня стали учить на радиста. Ко мне прикрепили, значит, главстаршину Зотова, Семена Зотова, и он начал меня с азов радиоделу обучать. И обучал с утра до вечера, все время было одно и то же, одно и то же… И все: после этого, значит, кругом пошла одна морзянка, морзянка, морзянка…

А на каких аппаратах Вас учили?

Нас учили на двух аппаратах, назывались они «Северок» и «Камбала». Это были специальные такие радиостанции для разведки. Они очень маленькими были. «Северок» весил, наверное, грамм 400. Самый большой недостаток у них состоял в том, что к ним прилагались огромные аккумуляторы. Это была такая тяжелая бандура, которая весила, наверное, килограмма два-три. Ну и плюс шнурки у батареи были. Всего же со всем вместе такая радиостанция весила килограммов восемь. В общем, начал я учиться, а через три месяца был уже радистом.

Практические какие-то занятия с Вами проводились?

Да, были. Но это нас там как бы так натаскивали.

А училось вас там сколько человек?

Я не могу этого сказать, потому что не знаю: ведь нас держали на конспиративных квартирах. Мы занимались двойками, четверками, но не больше. Знаете, почему это так было? Потому что, если кто-то попадет к немцам, в случае, если бы мы большими группами занимались, он мог предать и сказать: что вот я знаю такого-то и такого-то. А так он не мог этого сказать. Так он мог сказать одно: я знаю только вот, допустим, этого. И больше ничего не мог сказать. Это, кстати, всю войну так и было у нас. Это — закон разведки. Мы узнали друг друга в основном после войны. Ну и когда мы уже ходили неоднократно в тыл, имели опыт, нас перевели на базу в Лахти, где там нас было человек 12–14 (колебалось тоже что-то около этого: кто-то придет с тыла, а кто-то уходит). А задания наши были такие, что в основном нас забрасывали с самолета на 2–3–4 недели в тыл к немцам.

А первое Ваше задание помните?

Первые задания у нас были какие-то тренировочные. Мы дважды, например, были на знаменитой Невской Дубровке. Мы выходили на тот берег, на тот клочок земли, где наши сражались. Вы, наверное, слышали что-нибудь про Невскую Дубровку? Это был участок, где закрепились наши моряки на немецком берегу. Размером он был примерно 600 на 600 метров. Так вот, он простреливался, пробивался артиллерией и пулеметным огнем насквозь. Там не было ни землянок, ни окопов, ничего, все перемешано было. Все время на этот участок переправлялись десятки артиллерийских орудий. Тогда говорили, что сотни пулеметов, а не десятки, прошивали на этом участке людей. Там головы не поднять было — иначе тебя сразу же убивали. В общем, каждую ночь туда примерно 500 человек посылали. За сутки они гибли там. В следующую ночь — снова посылали. И так держалось больше 200 дней. Там, на этом несчастном куске земли, полегло примерно 250 тысяч наших человек. Операция эта не имела никакого смысла. Это глупость была. Сейчас уже все признают, что это глупость была. Ну а тогда прельщали всех словами о том, что это узкое горло, где нужно через него прорваться, чтобы прорвать коридор в шесть километров, и тем самым прорвать блокаду Ленинграда. Обстановка там была жуткая. Ведь доходило до того, что у немцев не было сектора обстрела с пулеметов — столько людей они клали, и они им загораживали сектор обстрела. Так они ночью пробирались и растаскивали эти трупы, чтобы можно было простреливать этот участок. И вот, значит, весной