Читать интересную книгу Время перемен. Предмет и позиция исследователя (сборник) - Юрий Левада

Этой схеме Маркс противопоставляет два соображения. Во-первых, это уже приведенный тезис о том, что само свободное время – как и свободный труд, свободный рабочий (по сути дела, «свободный» здесь имеет одинаковый смысл) – не только похищаются, но и создаются капиталом, то есть развитием капитализма. Во-вторых, по поводу суждений Смита о «жертве» Маркс замечает: «“Да будешь ты трудиться в поте лица своего!” – таково проклятие Иеговы, обрушенное им на Адама. И Адам Смит рассматривает труд именно как проклятие. “Покой” выступает у него как адекватное состояние, тождественное “свободе” и “счастью”. То обстоятельство, что индивид <…” испытывает также потребность в нормальной порции труда и в прекращении покоя, – по-видимому, совершенно чуждо пониманию Смита…» (т. 46, ч. 2, с. 10). Но противопоставление «проклятого труда» и «счастья досуга» достаточно правильно отражает самоощущение работника как «раба капитала» (там же, с. 110).

По мнению Маркса, в будущем обществе свободное время должно служить «самоосуществлению» человека, всестороннему развитию его индивидуальности (см.: т. 26, ч. 3, с. 264–266), но к той же цели должен быть направлен и свободный коллективный труд; тем самым устранялась бы принципиальная противоположность между ними. Однако, как мы уже видели, в буржуазной реальности такая противоположность существует только в самоощущении рабочего и в конструктах классического научного сознания. Реальным содержанием человеческой деятельности в свободное время является воспроизводство (и простое, и расширенное, то есть развитие) того, что Маркс называл «сущностными силами человека» и что он сам раскрыл как «совокупность общественных отношений». «Предметом» воспроизводства здесь оказывается сам человек в его общественных связях, в том числе и «внутренних», то есть интернализованных в структуре его личности. Практически свободное время оказывается, таким образом, временем (деятельностью) «конечного» потребления материальных и культурных благ человеком, результатом чего и является его воспроизводство как общественной личности, индивидуализированной и стандартизированной, нагруженной интересами своего времени и в определенной мере вступающей в противоречия с ними и т. д.

Здесь, однако, требуется одно существенное уточнение. Для эпохи классического развития (становления) капитализма и классического научного сознания строгое разделение функции «рабочей» и «свободной» деятельности почти верно, то есть почти совпадает с рациональной дихотомической моделью: в рамках первой создаются материальные компоненты социально-экономической системы, в рамках второй – человеческие.

Как и в иных случаях, последующее, «постклассическое» развитие общества во всех формах привело к усложнению и своего рода иррационализации этой картины. Значительные и, видимо, растущие функции воссоздания общественного человека несут теперь социальная организация самого производства, системы формального образования, массовой коммуникации. Более ясными и, должно быть, более важными стали социализирующие функции ранних фаз человеческого онтогенеза. Все это приводит к тому, что «пространство» свободного времени превращается в поле влияния не только различных социальных институтов, что было и в предыдущие эпохи, но и специально существующих для этого социальных организаций, преследующих цели формирования определенных интересов и потребностей социализированного человека. Иными словами, свободное время выступает не только как общественно необходимое, но и как общественно принудительное по отношению к отдельно взятому индивиду. Правда, поскольку сохраняется пространство выбора деятельности, это принуждение носит косвенный, «статистический» характер. А свободное время может быть и полем борьбы против него (в аномальных условиях принудительности конечного потребления благ, например в ситуации универсального их рационирования, положение меняется и способы «производства людей», выражаясь словами Маркса, по своей организованности не отличаются от способов «производства вещей»).

По-видимому, можно считать, что чем больший удельный вес в современных цивилизациях (в смысле затрат энергии, интересов, времени) занимают различные формы человеческой деятельности, которые в статистическом учете и социографическом описании принято относить к досугу (что и составляет реальное содержание «цивилизации досуга»), тем больше их общественная значимость и общественная принудительность. Выражаясь несколько фигурально, можно распознать три основные силы, которые ведут «конкурентную» борьбу за влияние на этом поле: во-первых, это сфера социально-трудовых отношений (включая сюда разного рода приложения, продолжения и проявления в виде профессионального образования, общественных организаций, транспортных перемещений), во-вторых, это сфера массовых коммуникаций (включая сюда действие рекламы, пропаганды и т. д.), в-третьих, сфера «традиционных» по своему происхождению и изменяющихся в современных условиях семейно-бытовых связей (обязанностей, обычаев). Вряд ли можно усмотреть на этом поле какие-то специальные зоны неприкосновенности индивидуальности человека, специфичности его вкусов и неповторимости его творчества, то есть его свободы в том смысле, которым вдохновлялась классическая философская антропология. Свободная деятельность человека существует и может существовать во всех сферах его жизни и времени, на пересечении влияний разных социокультурных сил, в борьбе с ними и за их рамками, или, как выражался Маркс, «по ту сторону» царства необходимости (см.: т. 25, ч. 2, с. 387).

* * *

Концепция человека, присущая экономическим воззрениям Маркса, носит конкретно-исторический характер, она в высшей степени полемична, поскольку связана с общим «выяснением отношений» с предшествовавшей социально-экономической мыслью. Методологические принципы понимания места человека в социально-экономических процессах, использованные им, составили целую эпоху в самосознании общества. Обращение к ним и сегодня важно для понимания современных тенденций и форм экономической деятельности человека.

1983

Номо oeconomicus, или Судьба одного призрака

Жил-был Призрак…

Знакомиться с призраками не так просто, поэтому предпримем сначала обходное движение – через классический литературный пример:

«Павел Петрович взмахнул руками.

– Я вас не понимаю после этого. Вы оскорбляете русский народ. Я не понимаю, как можно не признавать принсипов, правил! В силу чего же вы действуете?

… – Мы действуем в силу того, что признаем полезным, – промолвил Базаров» («Отцы и дети», глава Х).

Здесь перед нами очень четкое и очень принципиальное противопоставление двух типов человеческой деятельности и, соответственно, двух человеческих типов. Один из них на первое место ставит соблюдение «принципов, правил» (социальных ценностей и норм, как сказал бы социолог). Это «нормативная» ориентация деятельности. Другой тип действия обращен прежде всего не к правилу, а к результату, которого надо достичь («польза»). Такое действие называют целенаправленным, или утилитарным.

Мы сейчас хорошо знаем исторический смысл противостоящих «правила» и «пользы» в эпоху Тургенева. В среде «новых людей» обращение к таким категориям человеческого действия, как польза, интерес, расчет, было тесно связано со стремлением вырваться из-под гнета обветшавших «принсипов». Притом «польза» здесь неизменно казалась общей, а интерес – народным, ибо расчет предполагался настолько разумным, что вел к полному совпадению блага человека и человечества. Беспокойные лучи света, пронзившие «темное царство», неизбежно возбуждали ослепительные иллюзии.

Между тем источник (вернее, пожалуй, индуктор) беспокойства в иных пределах к этому времени был уже хорошо известен и рассмотрен с разных сторон и обладал своим именем. Собственно, имена эти менялись с возрастом подобно тому, как это происходит у отдельного человека: на смену уменьшительной форме имени приходит официальное, сопровождаемое отчеством и фамилией, указанием на социальные роли и престижные титулы. Если представить метаморфозы имени нашего героя в сокращенном виде, они выглядят так: на возрожденческой заре Нового времени это был «просто» Человек, в век Просвещения – Рациональный человек, в промышленном же столетии он получил имя Экономического человека, под каковым и был занесен в святцы европейской истории. (Имя это, кстати, как говорят, придумал английский логик и экономист Джон Стюарт Милль.)

Социально-экономическая основа этих метаморфоз достаточно известна. Высокая фантазия конца христианского Средневековья выносила идеал «нового», универсального и свободного человека. Но когда этот человек действительно родился – после промышленного переворота и утверждения буржуазного строя, – он оказался универсальным лишь в смысле своей деловитости, что же касается его устремлений, то они оказались универсально-узкими.