Читать интересную книгу Альковные секреты шеф-поваров - Ирвин Уэлш

Кстати о птичках. Твои романтические предложения, конечно, заманчивы, но я опасаюсь за свои изношенные яйца. Хотя попробовать можно, конечно. Согласен, что привлекать третьих лиц пока рановато. И вообще, Дотти, сказать по правде, я хочу лишь одного: медленно, ласково отвести твои кудряшки и прошептать на ушко: «Ах, милая евреечка…»

С любовью, твой Скиннер. Казанова или придурок — сама решай.

P.S. Позвоню тебе на днях.

P.P.S. К вопросу о поляках: бедная нация! С одной стороны Россия, с другой — Германия. Все равно что ехать в одном вагоне с двумя враждующими фанатскими бригадами.

P.P.P.S. Ты знаешь, что поляки сыграли ключевую роль в становлении шотландского футбола? Исторический факт. А как на них форма сидит! Феликс Старосек из почившего в бозе «Ланарка 3», Дариус «Джеки» Джекановски из мульти-национальной корпорации с ирландскими корнями и странным названием «Глазго Селтик» — орлы, орлы!

Я помню, как мы на прощание занимались любовью. Чуть не задушили друг друга. Банальная истина: лучше жить в Калифорнии с Дороти, чем здесь, в окружении жутких страстей, снедающих мою душу: пьянства, поисков отца, а главное — проклятого чудовища Кибби.

К черту!

Странное это было чувство — снова прийти на работу. Скиннер отсутствовал всего несколько недель, а казалось, что прошли века. Офис встретил его гостеприимно и одновременно холодно. Шеннон временно заняла его должность, а он сел на место Боба Фоя. Купер ушел на пенсию — несколько раньше, чем собирался; новый начальник, задумчивый очкарик по имени Глог, на первый взгляд был честным и толковым парнем, хоть и несколько скучноватым. Скиннер сразу же нырнул в работу, взялся одновременно за несколько дел. Разбирая бумаги, он осознал, что Фой на своем посту практически ничего не делал, свалив всю рутину на него. Скиннер решил, что поступит также: переведет стрелки на Шеннон.

Засидевшись допоздна, он поспешно заскочил в бар, опрокинул пару кружек пива и отправился на свидание с Кэролайн. Они договорились поужинать в итальянском ресторане «Пизанская башня», где любил бывать Фой. По настоянию Скиннера ужин начали с бутылки густого калифорнийского шардоне.

В жопу Джиллиан Маккейт!

Он разглядывал Кэролайн: цепочка маленьких красных пятнышек на подбородке, обгрызенные заусенцы… ее облик дышал нетерпением и досадой. Девушка хочет, чтобы ее трахнули, только и всего. А он — не может. Не способен… Причем она, конечно, винит во всем себя. Долго такой расклад не продлится, рано или поздно она потеряет терпение. У нее хватит самоуважения, чтобы прервать бесперспективный роман, несмотря на зарождающееся чувство, в котором она со свойственной ей искренностью уже призналась.

А я? Люблю ли я Кэролайн? Да, но… странною любовью. А еще есть Дороти, которую я люблю по-настоящему, без вывертов.

— Ты в порядке, Дэнни? Грустно выглядишь.

— Не знаю… Наверное, простудился.

Подошел хозяин ресторана, справился о самочувствии Боба Фоя. Скиннер вынужден был пуститься в объяснения. Кэролайн и хозяин слушали сочувственно, отнеся бесстрастный тон рассказчика на счет шока.

Остатки вина в ее бокале похожи на мочу в унитазе. Всё искажается… А может, так и было, а я раньше не замечал? Даже член отказывается служить. Здоровый мужик, двадцать четыре года, а красивую девчонку, которая по нему с ума сходит, трахнуть не может!

Неужели для меня источник силы — ненависть? Нет, чушь! К Кей я никакой ненависти не испытывал. И к Шеннон. И уж тем более к Дороти.

Скиннер понял, что не пойдет сегодня к Кэролайн. Его голова была слишком занята мыслями о Дороти, Кей и де Фретэ — буквально на уровне психоза. Нужно было время, чтобы упорядочить мысли. Выдумав какой-то предлог, он простился с Кэролайн и отправился прямиком домой — по крайней мере так ему казалось…

Улицы Эдинбурга в этот час были пусты, как коридоры морга. Изредка встречался случайный пьяница, но в целом город на Скиннера плевать хотел, точь-в-точь как бросивший его отец.

Сиротка на детском утреннике.

Душа Скиннера разделилась: одна часть хотела сидеть дома на диване, читать любимых поэтов, а другая — бродить бесцельно по улицам, пережевывая тоску. Он на ходу бормотал, вольно цитируя Перси Биши Шелли:

Дьявол вышел погулять среди людей,

Загрустив от одиночества в аду.

Как на праздник нарядился, лиходей,

Напомадился, завился — чисто гей,

И глазами любопытными, в асфальт стуча копытами,

Смотрел на городскую суету.

Цель его хаотических блужданий оформилась несколько часов спустя, когда впереди показалась вывеска ресторана «Мусо». В окнах еще горел свет. Скиннер на автопилоте обошел здание и толкнул металлическую дверь. Она оказалась незапертой.

На кухне было темно. Из глубины помещения доносились странные звуки: хриплое ритмичное дыхание, изредка прерываемое коротким резким визгом. Стараясь не шуметь, Скиннер пошел на звук, источник которого находился, похоже, в районе бара.

Это де Фретэ. Трахает кого-то. Разложил прямо на стойке — и трахает. Навалился потной тушей…

Я понял, кого он трахает. Кей. Ее голова повернута, лица не видно, но эти черные длинные волосы…

Трахает мою Кей…

Сука…

Движения Скиннера сделались быстрыми и точными, как у хищника. Он отступил в тень, безошибочно определил лестницу, ведущую на чердак, и одним духом взлетел по ступенькам. Сердце скакало сумасшедшим поршнем, в груди бурлил черный воздух.

На чердаке было пусто. Пол местами отсутствовал, в проемах виднелись балки. Скиннер крался, уклоняясь от паучьих сетей. В слуховое окошко заглядывал месяц, освещая ящик со слесарным инструментом. Скиннер порылся в ящике и добыл длинный фонарь в резиновом чехле. Слепящий луч скользнул по шляпкам криво вбитых гвоздей, по пыльным перекрытиям… Полыхнуло прислоненное к стене зеркало — огромное, в полный рост. Он посветил под ноги: из несущей балки торчали два мощных новеньких болта.

Ну конечно, рояль. Прямо над ними. Над этой сукой и… Кей, моей Кей…

Покружив по чердаку, Скиннер обнаружил вентиляционную решетку, упал на четвереньки — и увидел чудовищную спину, слоновый загривок… Туша де Фретэ практически перекрывала обзор, лишь голова бывшей невесты выглядывала из-под жирного плеча. Скиннер всматривался, пытаясь разобрать выражение ее лица. Смертный ужас или оргазм? Не поймешь…

Де Фретэ зажал ей рот!

…чтобы не кричала.

Блядский насильник… Вот так и мать мою взял, против воли… За это она его и ненавидит…

…чтоб не кричала от удовольствия.

Грязная шлюха… не смогла устоять перед соблазном бесовского танца… Прельстилась сиянием славы: не вышло самой засверкать, так хоть в лучах жирной звезды поизвиваться, пусть даже ценой унижения…

Дэнни Скиннер пристроил фонарь на ящике и принялся искать гаечный ключ, чтобы отвернуть болты.

У нас с Дэнни странные отношения. Сегодня за ужином он был совсем грустным — наверное, из-за друга, который попал в больницу. Мы оба переживаем из-за этой глупости, из-за секса, с которым у нас полная ерунда. Я так его хочу, целый день только о нем и думаю — а стоит оказаться вместе… не знаю, что на меня находит. Стесняюсь, как пятиклассница.

Порой мне кажется, что у Дэнни на плечах лежит вся тяжесть мира… Когда он рассказывал хозяину ресторана о своем друге — это было мучение какое-то. Словно кровь из камня выжимал. Нельзя же все беды носить в себе! Надо открываться, говорить с людьми…

Раз уж вечер закончился так внезапно, я принимаю решение съездить к матери, перебрать старые книги, что хранятся на чердаке Брайана. Вернее, это раньше он назывался чердаком Брайана, а теперь…

Вхожу в гостиную — мать сидит перед телевизором с опухшими от слез глазами. Рассказывает, что нашла Брайана наверху, мертвецки пьяным, в обнимку с двумя пустыми бутылками. Я говорю, что это наверняка не в первый раз. Возможно, он и раньше пил втихаря, отсюда и со здоровьем проблемы. Мать вяло спорит, хотя я вижу, что ее тоже гложут сомнения.

Я иду наверх, чтобы посмотреть на него. Лежит поперек кровати — в одежде, с отвисшей челюстью. Дышит хрипло и прерывисто. Вонь в комнате просто нестерпимая. Даже не верится, что это животное — мой брат.

Прохожу по коридору, спускаю алюминиевую лестницу и забираюсь на чердак. Кругом пыль и запустение. Здесь уже давно никто не бывал. Включаю свет, смотрю на раскинувшийся передо мной игрушечный город. Поезда, рельсы, вокзалы, кубики высотных домов, холмы, стадионы… Внушительное зрелище. Даже для тех, кто не увлекается макетами.

Один умер, другой, можно сказать, при смерти — и вот какое наследие после них осталось. Отцовские холмы из папье-маше. За это он и любил Эдинбург: считал, что холмистая земля создает естественные границы между районами. Образуются замкнутые ячейки со своими тайнами и традициями. Помню, он водил меня на экскурсии — Трон Артура, Гора Салтон, Брэйдс, Пентландс, зоопарк в Корсторфине.