Что же до нее…
Лине почувствовала ком в горле. Она смотрела на первую вечернюю звезду, подмигивающую в темно-лиловом закатном небе, пока та не расплылась из-за непрошеных слез, которыми наполнились ее глаза. «Проклятье, — выругалась она, — я не должна думать о нем, не должна вспоминать подслащенный вином вкус его губ, ясную синеву его глаз, успокаивающую силу обнимающих рук». Она не будет вспоминать о том, как его угольно-черные волосы касались ее шеи, как играли мускулы у него на плечах, как его большие загрубевшие руки ласкали ее с той же искусностью, с какой они играли на арфе.
Святой Боже! Она отчаянно всхлипнула, когда наконец взглянула правде в глаза. Она предала его. Она предала мужчину, которого отчаянно старалась превратить в недостойного доверия, жестокого и эгоистичного негодяя. Но ведь это была не правда. Он отличался исключительной добротой, он был терпеливым, нежным, понимающим, он яростно защищал ее с мечом и занимался с ней любовью с величайшей нежностью. Он показал ей — он, простолюдин, — что такое благородство, честь и сила.
Не имея титула, он показал ей, что значит достоинство. Она закрыла глаза, когда на нее снизошло ужасное и прекрасное понимание того, что с ней произошло.
Она любит его. Спаси ее Господь, она любит его.
Он был галантен и умен, интеллигентен и храбр, то есть обладал теми качествами, которые она всегда приписывала высокорожденным господам. Он был способен одним взглядом воспламенить ее желания и одним словом остановить ее дыхание. Сколько бы ей еще ни суждено было прожить, ни один голос не покажется ей таким чистым, как у него, ни в чьих объятиях она не будет чувствовать себя настолько в безопасности, ничья улыбка не согреет ей душу так, как его. Она отчаянно и безнадежно влюбилась в цыгана.
Одно сладкое мгновение Лине радовалась этому признанию, и слезы облегчения струились у нее по щекам. Она поклялась себе, прижимая к груди руки, словно надеялась заключить его в своем сердце, что никогда больше не оттолкнет его. Никогда. Но не успели ее слезы высохнуть, как она поняла, что опоздала со своим прощением. Уже ничего нельзя было изменить. Она сделала свой выбор. Наперекор собственному сердцу она выбрала исполнение последней воли отца. Она отказалась от настоящей любви ради чести. Теперь она будет жить с этим наследством.
Она вздернула дрожащий подбородок и торжественно уставилась на восходящую луну. Теперь она — леди. Больше не будет никаких романов с простолюдинами. Ее ждал мир утонченных манер, обузданных страстей и рафинированного внешнего вида. Она должна забыть об этой горько-сладкой связи, забыть, словно ее не было. И пусть будет проклято ее сердце.
Стоя на самом верху крепостной стены, так, что ее фигура грациозным силуэтом обрисовывалась на фоне низко висящей луны, Лине казалась архангелом в ореоле золотистого света. Но Дункан-то знал, что к чему. Он выплюнул остатки горького эля на солому, устилавшую пол конюшен. Лине де Монфор не была ангелом.
Она уже забыла о своей прошлой жизни, горько подумал он. И она поторопилась избавиться от него, даже не бросив последний взгляд в его сторону. Не имело значения, что уже много дней она, как неприкаянная, бродила по замку и на ее лице отражались страдание и внутренняя борьба. Не имело значения, что улыбка, которой она одаривала своих вновь обретенных родственников, ни разу не затронула ее глаз, а ее походка на широких каменных плитах замка утратила былую легкость. Как бы она ни страдала, говорил он себе, она это заслужила. Если она полагала, что несметные богатства облегчат ее душу, то она ошиблась. А если ей было одиноко…
Лине развернулась на парапете и, казалось, поплыла вниз по ступенькам в облаке зеленого бархата, двигаясь с прирожденной грациозностью, которая часто встречается среди людей знатного происхождения. Ее прическа представляла собой сложную, искусно уложенную конструкцию локонов и лент, которые ниспадали на ее обнаженные плечи. Она являла собой живое воплощение благородного происхождения, с бледной припудренной кожей, губами, чуть тронутыми темно-розовой помадой, а ее ярко-зеленая туника из дорогой ткани еще сильнее оттеняла кожу, придавая ей нежный кремовый цвет.
Но по ее затуманенным глазам Дункан понял, что она только что плакала. Жалость поднялась в нем теплой волной, и он проклял собственную слабохарактерность. Он никогда не мог выносить женских слез.
Наверняка Лине околдовала его. Вот уже несколько дней он не мог думать ни о чем другом. Он слишком хорошо помнил, какой шелковистой была ее кожа на ощупь и как приятно ощущать тяжесть ее тела на руках. Его губы жаждали почувствовать нежную плоть ее шеи. Его глазам не хватало вида ее прекрасной груди, тонкой талии, нежного изгиба бедер. Когда она проходила мимо, ее чистый, сладкий запах пьянил его сильнее вина.
Но дело было даже не в этом. Без нее он чувствовал себя ущербным, словно он лишился важной части своего тела. В груди у него поселилась пустота. Ничто больше не доставляло ему удовольствия, он ощущал себя ястребом со сломанным крылом, прикованным к земле без надежды взлететь, потому что рядом не было ее.
Это было чистой воды сумасшествие. И он вел себя как глупец, оставаясь здесь. Сегодня вечером, решил он, сжимая кулаки под монашеской рясой, чтобы никто не видел взрыва его эмоций, он покончит с этим. Сегодня вечером он предстанет перед ней, обвинит ее в содеянном и разорвет ее власть над собой. Сегодня вечером его страдания закончатся.
Лине подняла тяжелый серебряный кубок и отпила глоток сдобренного специями вина, глядя поверх его края. Столы ломились от яств — ломти оленины, поджаренные на открытом огне, всевозможные соусы и подливы, холодные креветки в уксусе, белый свежеиспеченный хлеб, такой невесомый, что буквально таял во рту, живописные салаты с петрушкой и укропом, украшенные лепестками примулы и фиалок, и сушеный засахаренный инжир.
Когда Лине перевела взгляд за пределы главного стола, она лишилась и того малого аппетита, который у нее был. Там стекал жир с дымных свечей, и вонь немытых тел соперничала с ароматами переперченного мяса и прокисшего эля. Простолюдины довольствовались остатками со столов знати — грязные подносы, недоеденные куски несвежего мяса, горький эль, еда, к которой привык он. Лине опустила нож. Она не могла есть.
Во время ужина она почти не притронулась к изысканной пище. Лорд Гийом показал ей длинный список увеселительных мероприятий, чтобы доставить ей удовольствие, но у нее пропал интерес даже к развлечениям. Похоже, ничто не в силах победить ее меланхолию.
Сначала выступила группа скрипачей, потом арфист, затем пришла очередь лютни. Наконец квартет танцоров продемонстрировал последние новинки танцевального искусства из Италии. Она изобразила интерес, поддакивая своему дяде, заметившему, что кружение и чередование фигур в танце сродни ткачеству. Она вежливо поаплодировала завершению особенно сложного тура танца и подавила вздох, когда музыканты заиграли бесконечную простенькую песенку с припевом.