Исмаил был доволен услужливостью шамана, его заботой о благе господина, да и не было у него оснований подозревать своего верховного колдуна, так что получить череп не составило труда.
Полог откинулся, и в шатер скользнул Калимдор.
— Пора, — объявила Арника, и вслед за Горканом они осторожно вышли наружу, три темные тени, скользящие мимо постов.
Уже забытое, явившееся тогда неожиданным чувство потери снова скребнуло по душе.
Держась позади Калимдора, рядом с Арникой, он почти неотрывно смотрел на кольцо, даже ночью светящееся на безымянном пальце.
Вдруг камень погас, и Горкан понял, что хан, подаривший перстень «брату», умер. Одна месть его исполнилась, но ни радости, ни облегчения это не принесло.
Если бы можно было вернуться назад, он не изменил бы своему плану, однако он ожидал чего-то иного, что и сам не мог определить. Теперь следовало спешить — они должны были видеть бегство воеводы, но не поймать его.
Снова сердце замерло, как в ту прохладную весеннюю ночь. Калимдор ворвался в шатер, столкнувшись внутри с изумленным Руфусом.
7
Тропа все круче взбиралась вверх, но при этом плавно уходила влево, чтобы обернуться вокруг скалы, облегчив восхождение. Сначала идти было достаточно легко, ноги находили опору в рыхлом, мокром снегу, который сплющивался под шагами, прессуясь и превращаясь в подобие ступеньки.
Неожиданно появилось солнце. Белый покров стремительно таял, обнажая камни, пропитывая водой одежду бредущих. Им нередко приходилось прижиматься к скале всем телом, чтобы удержаться на склоне.
Но еще более опасным путь сделался, когда внезапно похолодало, как часто бывает в горах. Мокрые валуны покрылись льдом, а оставшийся снег — толстой смерзшейся коркой.
Ноги скользили по гололедице, вокруг не было ни корней, ни кустов, за которые можно было ухватиться руками. Многие опускались на колени, но и это не помогало. Если человек начинал соскальзывать вниз, то только чудо или помощь соседа могли спасти его жизнь.
Я не спускал глаз со Снежаны, плащ которой намок, сковывая движение. Рядом с ней полз старик с моим посохом, который как будто открыл в себе источник новой силы. Одной рукой он поддерживая девушку, другой вбивал острие посоха в каменистые трещины.
Вжимаясь в камни, я сдвинулся к ним поближе, так, чтобы оказаться позади на случай, если кто-то покатится вниз. Сняв с пояса кинжал, я сначала укреплял его в скале, и лишь потом подтягивался вверх, пядь за пядью карабкаясь к вершине, каждую секунду готовый принять на себя тяжесть падающих тел.
Сбоку раздался грохот и страшный крик, кто-то проиграл бой с горой и теперь несся вниз к началу пути, обернувшемуся для него концом.
Ведунья дернулась в сторону, желая помочь, но я успел остановить ее каким-то хриплым карканьем, вырвавшимся из пересохшего рта.
Она все порывалась обернуться, чтобы проверить, держусь ли я еще у скалы, или каменная глыба небрежным щелчком уже сбросила меня со своего тела. Каждый раз я кричал в ответ, чтобы ведунья слишком не отклонялась назад, рискуя потерять равновесие.
Иногда мне хотелось прекратить это чудовищное восхождение и остаться лежать, вжавшись в холодные камни, отдавшись на волю судьбы.
Но каждый раз я вспоминал, что в таком случае Снежана останется только со стариком, практически беззащитная, и мое безвольное тело не остановит ее падение. Изредка бросая взгляды по сторонам, я видел застывшие, бледные лица, в которых почти не было страха, а только истовая уверенность в счастливом исходе.
«Как же сильна их вера в великого Калимдора, последнюю надежду, которая отворит перед ними двери к счастью», — подумал я.
Неожиданно перед глазами возникла изогнутая рукоять моей трости, настойчиво стучавшая по камню. Подняв голову, я увидел лица старика и Снежаны, свесившихся за край обрыва и две тонкие руки, женскую и стариковскую, крепко державшие посох, предлагая мне помощь, от которой было невозможно отказаться.
Придерживаясь за рукоять, я быстро преодолел последние шаги подъема и встал на обширной и плоской вершине горы.
Обняв Снежану за плечи, я почувствовал мелкую дрожь, сотрясавшую ее тело, вызванную напряжением и холодом, но помочь не мог — мой плащ намок не меньше, чем ее.
Испытывая острое счастье от того, что она жива, и я вновь могу смотреть в ее прекрасные глаза, я на миг забыл окружающий мир. Чей-то крик вернул меня к действительности. Кричал старик, которого вновь покинули силы, указывая рукой вниз, но не имея возможности самому подняться.
Я увидел ту молодую пару, что вела с собой искалеченного болезнью ребенка, вернее, на последнем отрезке пути они вдвоем тащили его за собой, увернув в кокон сермяги. И теперь, когда цель была так близка, они медленно и неудержимо скользили вниз, пытаясь каждый удержаться одной рукой, другой намертво вцепившись в обледеневшую ткань свертка с сыном.
Мужчина и женщина, заливая лед кровью разбитых пальцев, старались вбить их в еле заметные трещины, не обращая внимания на боль, действуя ими как бесчувственными инструментами, подобными моему кинжалу.
Человек, которого монах назвал отступником, уже лежал на краю пропасти, вытягивая вниз руку, чтобы ухватиться хотя бы за краешек одежды, но это ему никак не удавалось, а расстояние между ними все увеличивалось.
Схватив посох, забыв об опасности, я ринулся к краю, намереваясь спуститься на несколько шагов, и если никто не сумеет ухватиться за рукоять, то хотя бы зацепить ее изгибом одежду одного из отчаянно борющихся за жизнь несчастных.
Я не задумывался о том, что может произойти, если у меня не хватит сил их вытащить, но точно знал, что в любом случае не оставлю этих людей. Меня задержал отступник, возле которого уже толпилось несколько мужчин.
Крепко взяв мою руку, для верности быстро обмотав наши кисти коротким куском веревки, он придерживал меня, пока я осторожно спускался, идти приходилось почти боком. Его, все больше свешивающегося вниз, держали за ноги оставшиеся на вершине паломники.
Увидев деревянную ручку перед лицом, отец ребенка, как и я недавно, поднял лицо, и я содрогнулся, увидев глаза, полные смертной тоски и отчаяния.
На миг найдя опору для ног, он успел схватить спасительную рукоять, не нарушив еле удерживаемого равновесия — ведь эту секунду их удерживала только рука женщины, да его дрожащие ноги.
Мать, обхватив ребенка, вцепилась в его одежду. Я начал с помощью других паломников постепенно поднимать их, с замиранием сердца ожидая, что ручка вот оторвется, и все усилия останутся напрасны.
Но судьба была благосклонна — мы выбрались наверх, и родители ребенка бессильно рухнули на камни. Оставив их в центре толпы, я подошел к Снежане, бросившейся мне навстречу, тихонько шепча, что боялась больше не увидеть моего лица.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});