Читать интересную книгу "Две жизни" (ч. I, т.1-2) - Конкордия Антарова (Кора)

Анна, тихо говорившая с И., повернулась ко мне, и её чёрные глаза пристально на меня посмотрели.

— Ах, Анна, как я несчастен. Хоть бы скорее кончился этот бесконечный обед. И зачем это люди едят так много. Мне положительно кажется, что с самого приезда в Константинополь я только и делаю, что ем да сплю. Да ещё наблюдаю, как я схожу с ума, — жалобно сказал я.

Её нежная рука погладила мою, лежавшую на колене руку, и она ласково сказала:

— Лёвушка, придите в себя. Я всем сердцем вам сочувствую. Мне так хотелось бы чем-нибудь быть вам полезной. Смотрите на меня как на самую близкую, любящую сестру.

Голос её был так нежен, столько доброты лилось из её глаз, что я не мог этого выдержать. Уже подступало к горлу рыдание, но я заметил придвинувшуюся ко мне руку И. и на клочке бумажки увидел пилюлю Али. Я схватил пилюлю, как якорь спасения, быстро проглотил её и, к своему облегчению, услышал шум отодвигаемых стульев.

Гости разбрелись по балконам и гостиным, где уже подавали чёрный кофе по-турецки.

Я молил И. не оставлять меня одного и поскорее уехать домой. Мы вместе с князем вышли на балкон, где сверкало алмазами звёзд тёмное небо и, казалось, прошёл дождь, так как капли дрожали кое-где на деревьях и особенно сильно благоухали цветы.

— Вот она, южная благоуханная ночь. Но если ты думаешь, что видишь капли дождя, то ошибаешься. Это Строганов приказал полить деревья, цветы и дорожки, чтобы не было так душно. Ты хочешь уехать. А разве тебе не хочется послушать игру и пение Анны. Не будь эгоистичен, — сказал, понизив голос, И. — Ты ведь понимаешь, что без нас Анне будет тяжелее. Неужели ты не увидел, что великая сила чистой любви и воли помогла мне защитить её от этого адского турка.

— У меня к вам очень большая просьба, доктор И., - внезапно сказал задумчиво молчавший всё время князь.

— Я буду более чем рад служить вам, князь, — очень живо отозвался И.

— Видите ли, я всё ищу какую-либо возможность отплатить вам за вашу доброту ко мне и моей жене. И все способы, которые я перебираю, мне кажутся вульгарными. Но вот как будто я нашёл один, хотя тут, более чем когда-либо, меня можно упрекнуть в эгоизме. К вам должен приехать друг. Вряд ли ему будет приятна суета отеля. В моём же большом и пустом доме есть две комнаты с совершенно отдельным входом.

Рядом с этими комнатами пустуют ещё три. Я уже сговорился со Строгановым и начал их отделывать. Через два дня всё будет готово, и я уже приобрёл отличный рояль, чтобы ваш друг и Анна могли на нём играть в моём доме, если бы это им вздумалось.

Для спутника вашего друга есть комната в бельэтаже, имеющая сообщение со всем домом. Как видите, я уже всё обдумал. Не откажите мне, перед скорой разлукой, в счастье видеть вас своими гостями.

Голос князя был тихий, почти молящий. И. близко подошёл к нему, подал ему руку и сказал:

— Какую бы форму я ни придал моей благодарности, наибольшей радостью будет сказать, что редко человеческая помощь приходит так кстати и вовремя, как ваше предложение. Мы с Лёвушкой устали от отеля, а наш друг уже давно нуждается в отдыхе. От всех нас благодарю. Мы будем очень рады пожить в вашем тихом доме, так как задержимся здесь, вероятно, ещё около месяца.

— Какое это для меня счастье, — воскликнул князь. На пороге балкона выросла женская фигура, и я узнал Жанну, звавшую нас пить кофе. Что-то меня в ней поразило, и я только при свете понял, что она переоделась. На мой вопрос, зачем она это сделала, она сказала мне, что в Константинополе принято, чтобы на парадных обедах дамы к кофе меняли туалеты.

Действительно, я увидел Строганову в лёгком платье сиреневого цвета, что шло к её волосам, но составляло резкий контраст с её кожей. Быть может, это было и хорошо, но мне не понравилось.

Я стал искать глазами Анну, мысленно решая, в чём бы я хотел её видеть. И ни в чём, кроме белого, мне не хотелось рисовать себе её очаровательную фигуру.

Как же я обрадовался, когда увидел её в том же туалете. Осмотрев платье Жанны, со множеством мелких оборочек ярко-зелёного цвета, я вдруг сказал ей:

— Я не парижанин, я просто ещё не видавший света мальчишка. Но на вашем месте я ни в коем случае не надел бы это вульгарное платье. Первый ваш туалет был скромен и мил, он был только рамкой для вас. А вот эта зелень, она убила вас и кричит о дурном вкусе. Ради Бога, не делайте шляп в таком стиле. Вы разгоните высший свет и соберёте в свой магазин базар.

— Это потому, — чуть не плача отвечала мне Жанна, — что первое платье я выбрала сама, а второе мне подарила мадам Строганова.

К нам подошли князь и И., и мы сели в уголке пить кофе. На диване, за центральным столом, сидела Анна, а возле неё на кресле зловещий да-Браццано.

Он, не сводя с неё глаз, что-то говорил. Лицо её было холодно, точно маска легла на него, закрыв всякую возможность читать её душевные движения. Только раз глаза её поднялись, обвели комнату и с мольбой остановились на отце. Он сейчас же отошёл от своего кружка и сел на диван рядом с нею.

— Ну, друг доченька, хочу выпить чашку кофе, налитую твоими милыми руками, — улыбаясь, сказал он ей.

Анна встала, чтобы налить ему кофе, а я снова увидел в глазах турка бешенство и ненависть. Но он улыбался и глотал свой кофе, вполне владея собой.

— Лоллион, я просил вас не оставлять меня. Но сейчас я крепок, как если бы сам Али был тут, а не только его пилюля во мне. Мне кажется, что если этот сатана будет находиться возле Анны, она не сможет петь. Неужели вы не можете его так скрючить, чтобы он вовсе убрался, — шептал я.

И. засмеялся и сказал, что верит в мои силы и самообладание и действительно пойдёт к Анне. Но просит меня, как только начнётся музицирование, сесть непременно рядом с ним, он займёт мне место; а лучше всего, если я подойду к нему, как только начнутся разговоры о пении. Поговорив ещё немного с князем и Жанной, он перешёл к столу Анны, куда, как к магниту, стали собираться мужчины.

Последовало долгое кофепитие.

— Знаете, князь, не мог бы я жить на Востоке. Однажды я был на настоящем восточном свадебном пиру. Общество там было разделено на мужскую и женскую половины. Я лицезрел, конечно, только пир мужчин. Они ели руками, ели до отвала, до седьмого пота, под унылую восточную музыку. Это было красочное, но и варварское зрелище. Здесь всё вполне цивилизованно, — и все точно так же объедаются до пота. Только вытираются не сальными рукавами, а душистыми носовыми платками.

Ну скажите, разве не варварство так уставать от еды. Дойти до такого полного изнеможения, как эти люди напротив нас, — указал я на нескольких гостей, сидевших в полном отупении в противоположном углу и тяжко переваривавших пишу.

Тут стали просить спеть. Многие обращались к Браццано; он ломался и — воображая себя героем — ответил, что не особенно здоров, но попробует всё же. "Лучше тебе и не пробовать", — ехидно думал я и решил во что бы то ни стало умолить И. дать ему какое-нибудь лекарство, чтобы он охрип и, что называется, "дал петуха".

Обуреваемый этим желанием, я забыл все условности на свете, бросил своих друзей и побежал к И. Схватив его за руку, я стал умолять его помочь турецкому бреттёру осрамиться.

— Какой ты ещё мальчишка, Лёвушка, — смеялся И.

— Лоллион, миленький, добрый, хороший, не дайте мучить Анну этому злодею. Наверное, у него и голос такой, что ему петь только куплеты сатаны, — шептал я.

— Уймись, Лёвушка, — очень серьёзно сказал мне И. — Наблюдай и приглядывайся. Запомни всё, что сегодня видишь и слышишь. Многое поймёшь гораздо позже. Для Анны и некоторых других сегодня идут минуты, решающие всю их жизнь. Будь серьёзен и не шали как мальчик.

Он почти сурово поглядел на меня.

Вся толпа гостей, предводительствуемая хозяином, двинулась в большой вестибюль, не тот, через который мы вошли, а в середине дома. Там, по широкой, красивой лестнице, мы спустились вниз, в большой круглый концертный зал, принадлежавший Анне. Ах, какая это была чудесная комната. Мозаичные деревянные полы и стены; посередине рояль и вдоль стен небольшие кресла. Две-три вазы на постаментах, несколько картин и мраморных фигур.

Когда Анна подошла к роялю, я забыл обо всём. На её лице играла улыбка, глаза сверкали, на щеках горел румянец. Это была не та Анна, которую я не раз видел. То была фея, существо неземное. И если до сих пор Анна казалась мне особенною, не такой, каких обычно носит земля, то теперь я понял, что среди нас ещё ходят неземные существа, приносящие небо на землю.

Она заиграла. Я сразу узнал Патетическую сонату.

Но до сих пор не понимаю, как не только я, но и все мы могли вынести эту музыку. Что-то безумно захватывающее было в ней. Казалось, сверхъестественная сила вселилась в Анну. Страсть, какой-то зов в неведомое, недосягаемое чередовались со внезапным озарением, а потом снова вопросы и голос неумолимой судьбы…