«вот если бы это были полные метры...». А бывает и так, что даже блестящая фильмография не только не уменьшает, но и увеличивает стыд, переживание которого избегается, а вместе с этим и тормозится дальнейшее развитие в профессии.
Один из режиссеров с солидной фильмографией и значимыми наградами, с которым мы беседовали в процессе написания этой книги, хотя его история в нее не вошла, рассказывал очень важные вещи. Например, что легче ему творилось на заре карьеры, а каждый хороший фильм или сценарий в фильмографии мало того что не поддерживает самооценку, но еще и прибивает к земле грузом ожиданий. Каждый, кто им восхищается, становится еще одним внутренним персонажем, молчаливо ждущим, чтобы он доказал, оправдал, подтвердил свой статус. И этот неподъемный груз ожиданий и высочайших требований к себе парализует, истощает творческую энергию и уже несколько лет не позволяет продвинуться в создании нового фильма.
Получается, что огромное количество стыда, который невозможно пережить и двинуться дальше, зачастую становится уделом многих творческих людей. Давайте разберемся подробнее, как именно и почему это происходит.
Дело в том, что творчество — это проекция в чистом виде. Мы создаем что-то из глубин себя, воплощаясь и самовыражаясь в этом процессе. В каждом герое/персонаже есть что-то от нас самих, вся наша история рождается в нас, а затем становится чем-то внешним, открытым для миллиона пристально наблюдающих глаз. Наш интимный внутренний процесс овнешняется и застывает в форме продукта творчества, который больше не является нами, а становится достоянием публики. И если вспомнить о слиянии творца с творческим продуктом, то получается, что это не наша история, а мы сами, обнаженные, выходим на людную городскую площадь и застываем обездвиженными перед взглядами толпы, лишаемся свободы и права что-то изменить, сказать, оправдаться, объяснить. Становимся объектом, который отдал себя на суд общественности.
И механика того, как нечто наше сущностное становится видимым и оцениваемым, напрямую связана со стыдом. Потому существование и взаимодействие в творческих индустриях пропитано этим непростым и зачастую плохо различимым переживанием.
Стыд мучителен, очень часто избегаем и плохо осознаваем, он может маскироваться под множество разнообразных неочевидных проявлений. Жан-Мари Робин так пишет об этом:
Существует множество способов избегания: подавление, проекция, навязывание стыда кому-то другому, презрение, критика или сарказм, унижение, требование совершенства от другого, высокомерие и снисходительность, стремление к власти и контролю любой ценой, чрезмерная потребность заботиться о других, быть хорошим, милым и приятным для всех, и пр.
Если внимательно вчитаться в эту цитату, можно легко обнаружить все перечисленное в киносреде (да и в других творческих средах).
Осуждающие глаза другого явно или неявно присутствуют на разных пластах существования каждого из участников киноиндустрии.
Иногда это буквально осуждающий другой: критика, сарказм, обесценивание, устыжение, унижение, презрение, высокомерие, снобизм — все эти проявления свойственны людям, у которых много собственного неосознаваемого стыда. А таких в киноиндустрии много, потому что существование каждого в этой среде пропитано стыдом, связанным со спецификой творческой деятельности. Прерывание же этого переживания трансформирует его в перечисленные выше формы.
Еще больше этого среди определенной прослойки зрителей и тех, которые сами ничего не создают, но активно оценивают и критикуют созданное другими. И это тоже связано с избеганием переживания собственного стыда, поскольку, блокируя стыд, вместе с ним мы блокируем и собственные творческие потребности создавать что-то новое (об этом речь пойдет ниже). Но поскольку заблокированные потребности и чувства нужно куда-то девать, мы проецируем их на окружение. И тогда, вместо того чтобы разобраться с собственным переживанием стыда, остановка которого блокирует и наши творческие потребности, и амбиции, мы нападаем на тех, кто позволяет себе то, чего мы не позволяем, вызывая в них переживание того стыда, который мы не переживаем сами.
Часто также осуждающие глаза других — не что иное, как вымышленные персонажи нашего внутреннего мира. Ранний детский опыт столкновения со стыдом заключается в том, что взрослые осуждают, отвергают ребенка (чаще всего по той же самой причине заражения его своим собственным плохо осознаваемым стыдом), а затем как будто отходят в тень. В итоге ребенок глубоко усваивает «Я плохой», но не связывает это с «Я плохой в глазах мамы/папы/тети, потому что они так сказали», а навсегда верит, что плохой сам по себе. Ребенок попадает в поле оценки, при этом сам оценщик из этого поля выходит, оставляя ребенка в нем одного с ощущением собственной неполноценности. В дальнейшем это поле оценки и отвержения преследует человека во взрослой жизни, и он интериоризирует (то есть помещает в себя то, что раньше было частью окружающей среды) обесценивающую фигуру, делая ее частью себя самого. Этот процесс лежит в основе зарождения так называемого внутреннего критика: чем больше человека обесценивали, отвергали, стыдили и критиковали в прошлом, тем больше он делает это сам с собой.
И наоборот: чем больше принятия, любви, поддержки мы получили в свое время, тем больше мы укреплены в своей самооценке и защищены от мучительных кризисов и внутренних метаний. Читая истории наших участников, вы, возможно, обратили внимание на то, как по-разному в них проявляется тема страха оценки или сомнений в своих способностях: для кого-то эта проблема является главным источником душевного дисбаланса, а кто-то при этом настолько устойчив, что ему неведомы самоуничижение и неуверенность в себе.
Очень точно о важности поддержки, укрепляющей человека на всю жизнь, говорит в своей истории Жора Крыжовников:
При этом, в каком бы истощении я ни был, у меня никогда не возникает страха, что новых идей больше не будет и я никогда ничего уже не смогу. Этой уверенностью я обязан папе, который меня все время поощрял и поддерживал. В моем развитии мне больше всего помогли две вещи — это любовь моего отца и вера в меня моего мастера Марка Анатольевича. ‹...› Благодаря [им] у меня никогда не было мыслей, что это не мое, мне не надо этим заниматься, что у меня никогда не получится. У меня не получится, если я сам буду лениться — вот это я понимал. А не потому, что я не могу.
И это не про защитную самоуверенность и бесстыдство, которые являются оборотной стороной непереживаемого стыда и приводят к восторженному графоманству, а про целостную, устойчивую, здоровую самооценку, позволяющую не преуменьшать, но и не преувеличивать ценность своего творческого продукта, опираясь на тонкое чувствование критериев качества, а не на обесценивающие голоса в своей голове.
Нужно сказать, что такое устойчивое восприятие себя в творческой среде встречается сравнительно редко. Намного чаще