Мне не нравилась идея торговать своей шкурой, но еще больше мне не нравилась идея провести остаток жизни в „Хашбиме", особенно с Бобби Гер-ком, охваченным жаждой мести.
Итак, перед тем как отправиться, мы выпили по прощальному бокалу. У меня оставалась бутылка прекрасного шампанского в холодильнике — еще со времени той вечеринки, — и это оказалось весьма кстати.
— Что ж, за светлое будущее, — сказал Вилли, поднимая свой бокал.
Мы выпили за это, сели в машины и поехали. Всю ночь, покуда мы мчались по шоссе, мы с Джессикой пели песни.
Как она сказала, выживание — вот название игры.
По дороге домой я сказал Чету:
— Я хочу, чтобы ты кое-что пообещал мне, сынок.
Что бы там ни говорила Мейбл, что бы там ни случилось, он мой сын.
— Конечно, отец, — согласился Чет, — все, что ты попросишь.
— Когда ты будешь рассказывать маме и своим друзьям про похищение, пожалуйста, не упоминай о таблетках. Это чрезвычайно секретный исследовательский проект, над которым я работаю. И люди, к нему непричастные, не должны знать об этом.
— Я не скажу никому ни слова, обещаю.
— Это будет наш секрет, — сказал я сыну. — Только твой и мой.
— Разумеется, — радостно ответил он, — я умею хранить секреты.
Мейбл была счастлива снова видеть нас. Она плакала, обнимала то меня, то Чета и снова и снова просила повторить историю счастливого избавления сына, с трудом веря в то, что все так замечательно закончилось.
— И надо же, тебе не пришлось платить никакого выкупа! — удивлялась она.
— Ни цента, — заверил Чет. — Отец просто поубивал этих двух придурков. Он бросал их, как воздушные шарики. Ты бы видела его. Он настоящий Рембо!
После ужина — макароны с сыром — я отправился в лабораторию и закрыл за собой дверь. Мне было над чем поразмыслить.
У меня оставались ЖАВ-таблетки, и мне следовало подумать об их будущем. Их потенциальная сила испугала меня, потому что я понял, что будут чувствовать солдаты, которые станут их принимать. То, что я испытал, было в самом деле ужасно. Я ведь едва не убил тех двух негодяев, так сильно было мое желание уничтожать. Препараты с подобным эффектом, настолько увеличивающим агрессию и физическую мощь, не должны быть использованы ни при каких обстоятельствах, будь то даже патриотические цели.
Теперь встал вопрос, как закончить с этим ЖАВ-проектом. Если бы я сказал полковнику Генри Кнекеру, что мне не удалось достичь желаемого результата, наверняка он заключил бы соглашение с другими исследовательскими лабораториями. И то, что создал я, конечно же, было бы создано другим химиком.
Также возникала проблема, что случится, когда два преступника, которых я чуть не убил, вернутся из госпиталя. Я был уверен, что они захотят снова увидеть меня, и опасался, что они могут найти способы противостоять моим агрессивным выходкам после приема таблеток.
Наконец я решил, что самым лучшим и самым эффективным в этой ситуации будет обратиться к широкой публике, рассказав ей про ЖАВ-проект.
Чтобы не откладывать дело в дальний ящик, я решил написать анонимные письма в „Майами геральд", в „Нью-Йорк таймс" и в „Вашингтон пост", подробно проинформировав эти газеты об исследованиях в области тестостерона, создании его синтетической формы и заказа, полученного от Министерства обороны США, на производство обогащенной диеты, которая превратит наших солдат, хотя бы на короткое время, в идеальных убийц. Я был уверен, что эти публикации окажутся подобными взрыву и сила общественного мнения заставит Пентагон отказаться от реализации подобных проектов.
Я прекрасно понимал, что, написав анонимные письма в газеты, нарушаю клятву хранить молчание и могу быть за это наказан. Но в данном случае я не волновался. Марлен Тодд была права. Психотропный препарат, который ломает нормы поведения, просто недопустим. Неэтично и аморально создавать его и предписывать к применению. Гуманность должна быть на первом месте.
Послышался негромкий стук в дверь, и на пороге показалась жена.
— Я ложусь спать, Грег, — сказала она. — Чет уже заснул. Думаю, что после всего этого он ужасно устал. Бедный малыш…
— Мейбл, мы должны поговорить с ним о том, почему он хотел убежать. Совершенно очевидно, что он несчастлив.
— Был. Но не сейчас. Он говорит, что после того, что случилось сегодня, он знает, что мы оба любим его. Я говорила ему всегда, что мы его любим, но мы не обращали на него так много внимания, как, должно быть, ему требовалось. Я сказала, что все изменилось, что теперь мы будем проводить больше времени вместе. Мы будем жить, как настоящая семья. Я права, Грег?
— Ты абсолютно права. Завтра утром я скажу ему то же самое.
— Ты скоро поднимешься наверх?
— Через несколько минут, после того как все запру.
— Поторопись, дорогой.
Я совершил свою ежевечернюю процедуру по закрыванию окон и дверей и выключению света. Затем поднялся наверх. Мейбл меня ждала, совершенно голая, в кровати. Позже она сказала:
— Дорогой, мне никогда в жизни не было так чудесно.
Я ответил:
— Я еще не закончил. У нас впереди целая ночь.
— О бог мой, бог мой, бог мой! — радостно воскликнула она.
— Ты знаешь, Черри, — сказал мне Чес, — если бы я не был уверен в обратном, я бы сказал, что мой брат накололся. Он не был пьян, но говорил, как сумасшедший. После того как он сказал мне, что дети раздумали убегать, он начал говорить про заботу, про то, что необходимо раскрепощенно себя вести и не прятать свои самые сокровенные чувства, что необходимо заботиться и тревожиться о близких людях. Ты думаешь, что он окончательно сдвинулся?
— Сомневаюсь, — ответила я, смеясь. — Я думаю, что он неожиданно открыл некоторые основные истины и теперь пытается выразить их со свойственными ему эмоциями, используя современный язык. Я не знаю, в какой момент он пришел к озарению, но если он в самом деле верит в то, что говорит, то не важно, как он выражает свои чувства. Самое главное, что, похоже, ему удалось вернуться в нормальное состояние.
— Дай Бог, — произнес Чес, — пусть это состояние продлится как можно дольше.
Поскольку проблема побега детей была успешно разрешена, мы первый раз за весь этот день смогли расслабиться. У нас в холодильнике было пиво. Мы уселись друг напротив друга, потягивая холодный пенящийся напиток. Все казалось спокойным и мягким, и создавалось впечатление, что даже воздух лениво завис в комнате.
— Теперь о нас… — начал было Чес, но замолчал.
— Да, — поддержала я его. — Что о нас?
Он сделал глубокий вдох:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});