Читать интересную книгу Полководцы Древней Руси - Андрей Сахаров

А вокруг Смоленска бушевал пожар народного смятения. Возмутились смерды во владениях Святослава, на далеком Белоозере, оттуда смятение перекинулось в Ростово-Суздальскую землю, в те леса, которые не раз проезжал Владимир. До Смоленска дошли вести, что появились в Ростовской земле два волхва из Ярославля, и шли они от селения к селению, обличая тех, кто держал обилье, — указывали они на лучших, богатых жен. Одна жито держала, другая — мед, третья — рыбу, четвертая — скору.[45] И голод стоял в те дни во всем северном крае. Волхвы же вели за собой людей, и люди тащили к ним богатых женщин, и волхвы взрезали им кожу за плечами и вынимали оттуда и жито, и мед, и рыбу, и ужасались люди и бежали к житницам, амбарам и медушам этих женщин и вскрывали их, и насыщались сами и насыщали своих близких. По всей Волге и Шексне, до самого Бело-озера прошли волхвы и вели за собой триста человек.

Владимир, слушая рассказ о страшных делах, творимых в ростовско-суздальской земле и на Белоозере, вспоминал мрачных лесных жителей и бесноватых волхвов. Нет, что-то не так без него сделал там, в ростовских лесах, его наместник, если допустил до такого кровопролития, братоубийств, свар, зависти, клеветы…

Еще один волхв, прельщающий народ, объявился в Киеве. Он вещал, что на пятое лето Днепр потечет вспять и земли переступят с места на место: Греческая земля встанет на место Русской, а Русская на место Греческой. Многие смеялись, но многие и слушали его и смущались душою. И лишь когда княжеские люди бросились на поиски кудесника, он исчез ночью и сгинул без вести.

Но тревоги не исчезли. Некие разбойники вышли из лесов и напали на Печерскую обитель. Они хотели снести монастырь прочь, разогнать святое стадо* захватить все монастырское имение. Были разбойники из смердов, чьи земли прибрал к рукам монастырь. С большим трудом монахам удалось спасти свое достояние.

Тревожные вести шли из-за рубежа. Ляхи напали на владимиро-волынские земли. Турки теснили со всех сторон войска византийского императора, подбираясь к великому городу Константинополю, откуда уже было рукой подать до русских земель. 19 августа 1071 года Роман IV Диоген проиграл туркам битву при Манцикерте, был захвачен в плен и как раб с кольцами в ушах брошен в прах перед султаном; тот хлестанул его плетью поперек спины и пнул носком сафьянового, отделанного жемчугами сапога. Руссы дрались рядом с греками, бежали с поля боя вместе с ними и донесли грозную и тревожную весть до Киева, Чернигова, Переяславля, Смоленска и иных земель. В Переяславле горько рыдал митрополит Георгий, урожденный грек, живший целыми месяцами не в Киеве, где косо смотрели на него, с одной стороны, сторонники латинской веры, окружавшие Изяслава, с другой — ревнители русского православия, приверженцы Антония и Феодосия, а под крылом любившего греков Всеволода. Лишь он, тесно связанный через бывшую жену с византийским двором, поддерживал тесный союз с Константинополем. Турецкий удар по Византии больно отозвался в сердце Мономаха, привыкшего чтить родину своей милой матери и гордиться своим византийским родством, В эти же месяцы норманны апулейского герцога Роберта Гюпскара — пожирателя чужих земель, как его называли па Западе, захватили византийские владения в Южной Италии.

Пользуясь ослаблением великой империи, возмутились против греков болгары. Восстала Северо-Западная Болгария, затем мятеж перекинулся в Подунавье.

* * *

Прав был отец, когда он перетянул Смоленск под свою руку и посадил там Владимира. Вольно и независимо раскинулся город на берегу Днепра. Отсюда, с высокой деревянной стены, казалось, видно и слышно было все, что совершалось на Руси и в окрестных странах. Вдоль днепровского пути шли торговые караваны с севера в Киев и из Киева в Новгород и далее к варягам, мимо Смоленска скакали гонцы от Святослава к Глебу в Новгород и обратно. И каждый купец, каждый гонец становился желанным гостем в хоромах Мономаха. Его щедро поили и кормили, предоставляли ему домы для отдыха, давали ладью или коня, если он в них нуждался. И за время, проведенное гостем в Смоленске, князь узнавал многое из того, что совершалось в тогдашнем мире. Там же он получил вести о том, что в Переяславле родился в 1070 году его сводный брат Ростислав, а затем с промежутком в год сестры Евпраксия и Екатерина. Новая семья Всеволода разрасталась. Княгиня Анна пускала в Русской земле глубокие корни. Постоянными нитями был связан Смоленск с Новгородом, Полоцком, Ростовом, Киевом, Черниговом, Переяславлем и другими русскими городами.

И когда на исходе 1071 года великий князь снова позвал Владимира в Киев, тот знал, что речь пойдет либо об утишении мятежей на Руси, либо отправят его с ратью на юг, на Волынь, против ляхов, либо ввяжется киевский князь в балканские дела — слишком уж близко от русских земель пришли в смятение греческие владения.

А в Киеве готовилось большое общерусское торжество. Хитроумные монахи Печерского монастыря подсказали Ярославичам мысль о провозглашении Бориса и Глеба, убиенных Святополком Окаянным, первыми русскими святыми. И действительно, у всех народов, исповедовавших православную веру, были свои святые, которым люди истово молились и которые совершали великие чудеса во славу церкви Христовой. Лишь Русь стояла и молилась без своих святых, и это принижало русскую православную веру и киевскую митрополию перед другими церквами. Напрасно противился митрополит-грек этому, как он говорил, святотатству, напрасно он твердил, что ничем мощи Бориса и Глеба не показали своей чудодейственной силы, и указывал, что в православном мире есть много истинных святых — и Николай-чудотворец, и Дмитрий Солунский, и праведные Кирилл и Мефодий, не говоря уже о первосвятителях, апостолах. Феодосий же стоял на своем: Борис и Глеб — великие страстотерпцы, погибшие во имя правого дела, единства Руси, и они давно уже признаны святыми самим богом и людям надо просто выполнить волю божью.

Феодосий надеялся, что торжества по освящению мощей Бориса и Глеба всколыхнут всю Русь, примирят бедных с богатыми, объединят князей, укрепят православную веру и возвысят Печерский монастырь.

Напуганные народным смятением Ярославичи согласились с Феодосием. У каждого из них была надежда использовать устанавливающиеся мир и согласие в своих тайных делах борьбы против братьев. Изяслав хотел торжествами укрепить свой стол, Святослав вновь в эти дни надеялся встретиться со своими сторонниками в Киеве, в Печерском монастыре, выказать себя ревнителем православия — не то что продавшийся латинянам Изяслав. Всеволод, используя недовольство киевского митрополита, старался заручиться поддержкой митрополии для продвижения своих дел и дел своего первенца Владимира. Русь стояла на краю новых потрясений, новых междукняжеских распрей, и торжества в Киеве призваны были прикрыть их, обмануть людей видимым миром. Всеволод успел сказать Владимиру, что истинный смысл княжеского съезда — утвердить новую «Правду русскую», над составлением которой сидят сейчас бояре и воеводы трех Ярославичей.

Ранним утром 2 мая 1072 года от старенькой деревянной церкви в Киеве, где лежали мощи Бориса и Глеба, в сторону Вышгорода с его новым каменным храмом направилось торжественное шествие. Сюда собрался весь княжеский, боярский, дружинный и духовный мир Руси. Здесь были все трое Ярославичей, их сыновья — Изяславичи — Святополк и Ярополк; Святославичи — Глеб, Давыд, Олег, Роман, Ярослав; Всеволодовичи — Владимир Мономах и двухлетний Ростислав, которого вынес к народу на руках его пестун. Здесь же был и Всеслав, недавно примирившийся с Изяславом и снова занявший свой Полоцк, прочие князья помельче, их бояре и дружинники. С недовольным лицом шествовал киевский митрополит Георгий, так и не признавший святости Бориса и Глеба, другие святители — переяславский епископ Петр, Феодосий Печерский, Софроний — игумен Всеволодова Михайловского на Выдубечах монастыря, прочие игумены и монахи. Впереди шли черноризцы с зажженными свечами, за ними дьяконы с кадилами и пресвитеры, епископы и митрополит в новых богатых ризах, в митрах, сияющих драгоценными каменьями; следом за ними трое Ярославичей вместе с младшей дружиной тянули на санях раку Бориса, а за ними шли несметные толпы людей. Вся дорога была расцвечена дорогими парчовыми одеждами, яркими убрусами, плыли в воздухе княжеские стяги с ликами Христа и Георгия Победоносца. Пахло ладаном, свечным теплом.

Князья внесли раку с мощами в храм и открыли ее.

Владимир видел, как колебался митрополит Георгий, как неуверен был его взгляд и как потом, видно, решился он не противиться всеобщему воодушевлению, не вызывать к себе народную неприязнь; напротив, решил разом создать себе доброе имя ревнителя русского православия, рухнул ниц, распростер руки по каменным плитам.